Сожги в мою честь - Филипп Буэн

— Так поторопись, — уколола Одиль. — Беги готовить ей кофе, у тебя две минуты, не больше.

Смешки и ухмылки со всех сторон довершили начатое — унизили и задели.

И Милош, вспыхнув, вновь уткнулся в папки досье.

«Что ж, презирайте меня, пока получается, я ведь умею и кусаться — долго ждать не придется. Арсан это тоже касается. Мне очень не нравится роль, что она мне приберегла. Прусак не должен был умирать. Я полицейский, кой-чему научился, начальница об этом позабыла. А ее задумки попахивают подставой. Ну так ей скоро платить, и счет будет немаленький».

Потирая виски, Милош вспомнил совет Паскаля.

«Он был прав — от этих залежей бумаг несет неприятностями. Но не в том смысле, как полагает Каршоз: здесь на явные доказательства вины всем было фиолетово. Почему никто не взял на себя труд состыковать факты? Хмм, ответ известен заранее — из-за недостатка времени и людей. И профсоюзы с этим согласны».

Из коридора послышались голоса и шаги. Движение свидетельствовало о появлении Антонии. Вскочив со стула, Одиль готовилась засыпать начальницу вопросами.

«Вот и она! Так я, по-твоему, букашка? Что ж, придется окрестить меня по-новому. Я накопал такое, что стану паразитом, королем паразитов. Подобного насекомого коллекция Арсан еще не знала. От моего преображения станет жарко — задницу мадам припечет неслабо».

Как Милош и думал, первой на Антонию накинулась Одиль. Лихорадочно-взвинченная, она обратилась к начальнице на повышенных тонах, что та сухо пресекла в момент:

— Модерато! Анукян, убавьте громкость. Если не ошибаюсь, в школе полиции вас учили соблюдать субординацию.

Одиль почувствовала, как щеки горят от смущения.

— Прошу прощения, патрон, и не думала вас оскорбить.

— Принимается, лейтенант. Что вы хотели еще?

— Информацию и указания в расследовании убийства Йозевича. Им пока никто не занимается, нам бы и карты в руки. Если дело передадут другому отделу, все будут рвать и метать.

— Понятно… А каково мнение Каршоза?

— Ээ… Майор завернул домой переодеться, скоро вернется.

Не дослушав до конца, Антония уже поняла, что Каршоз вымотался и решил сделать передышку, а Одиль его прикрывает.

— Ладно, надеюсь, явится в скором времени. У меня новая информация из Дворца правосудия, общий сбор в моем кабинете в 10.30. Присутствие Каршоза обязательно, пошлите ему сообщение. — Одиль чуть кивнула, обещая связаться с Паскалем. — И еще, лейтенант. Попросите Милоша зайти ко мне со всеми документами.

Одиль кивнула еще раз — будет исполнено. Безотлагательно.

Положив конец словесной перепалке, Антония направилась в свой кабинет.

Почти голые стены: она хотела, чтобы помещение было простым и сдержанным. Никаких фотографий — только официальный портрет француза номер один. Карта региона и план города, казалось, изнывали от скуки. Две фоторамки на рабочем столе — исключение из общего правила. С одной фотографии Антонии улыбался Жак. Со второй свою остренькую мордочку тянул Жорж.

— Открыто, Милош, заходи и прикрой дверь.

Появление букашки предварило робкое «тук-тук». Задохлик вошел, едва удерживая кипу папок, и, воспитанный, как всегда, подождал приглашения сесть.

— Не стой столбом, бери стул.

— Спасибо, патрон, папки тяжелые.

Антония вздохнула: у парня силенок маловато, тут не поспоришь.

— Это означает, что ты нарыл весомые улики?

— Да… Но давайте прежде о сербе.

— А в чем проблема?

«Да в том, что я полицейский, должен защищать закон. Я верю в правосудие, а мои действия судит Господь, смотрящий сверху. Что ж, начнем говорить с ней в ее же манере».

— Мне не по себе, патрон, воротит от смерти Йозевича.

— И зря.

— Как сказать. Когда вы представили мне свой план, речь шла лишь о том, чтобы заставить серба распространять слухи.

— Верно — посеять панику в преступной среде.

— Но его не должны были убить. А убили!

— Ну и? Что ты хочешь сказать?

«Смелее, Милош, не дрейфь под ее взглядом!»

— Что вы использовали меня или прокололись. Мало хорошего в обоих случаях. Вы или желали его смерти, или не предвидели такого исхода.

— Третьего варианта не может быть?

— Нет. Серб прежде работал на Бонелли. Я читал об этом в архиве. Думаю, вы были в курсе, но скрыли от меня. Как и то, что его задерживали по подозрению в убийстве девочки в Герлане.

— Суд Антона отпустил.

— Пусть так. Но в этом деле слишком много умолчаний, патрон, а общая атмосфера меня напрягает.

«Жак говорит: ты недооценила гнома. Профессией он не ошибся — не пройдет мимо явных улик. К тому же у него просто талант копаться в прошлом. Недурно, но со мной ему не тягаться. Понимаешь, козявочка, я тоже умею читать досье. А в твоем личном деле есть пустоты, которые мне удалось восполнить. Ты ловко замаскировал свой секрет, никто не знает… кроме меня. Так следи за тем, что говоришь, Милош».

— Допустим, у тебя есть доказательства, что хочешь в обмен на молчание?

«Тяжело дышит, вот оно — с головой погружаемся в шантаж».

— Ничего, патрон. Почти ничего.

— Пусть и почти ничего — все же у тебя есть требование.

— Нет, пожелание — перейти в другой отдел. Я замазан, как и вы, одинаково виновен. В свое оправдание скажу, что полностью вам доверял. Но доверие поуменьшилось, и я просил бы содействовать моему переводу в департамент Эро. Это в ваших силах, большего не нужно.

«И все? Ты умиляешь меня, букашка, я-то ожидала чего покруче. Но ты пай-мальчик. Если думаешь, что я отпущу тебя, сильно ошибаешься: ты слишком мне нужен. Но только прочти сообщение из Ниццы — сам будешь умолять разрешить остаться».

— Глянь-ка на этот мейл.

— Что это?

— Копия секретного документа. От судьи из Ниццы.

«Ну что, зацепило, малыш? Аж в лице переменился».

— Раввин? Как в Маконе? И что это значит?

— Значит, что он и есть убийца прусака. Я не могла предвидеть, что раввин пришьет серба, полиция об убийце понятия не имела… Да, Милош, выпали новые карты, нам загонять новых хищников. Я еще не знаю, что у них на уме, на кого они работают. Наше дело выяснить — пока ангелы Апокалипсиса не протрубили.

— Но почему этот тип прикончил Йозевича?

«Спасибо за вопрос, букашка, сам протягиваешь мне руку помощи».

— Как раз это я и прошу тебя выяснить.

— Простите?

— Напрягись, вспомни, что я сказала в ресторане: «Мне требуется молодой помощник с незамыленным взглядом». Вот это я и имела в виду: в расследовании нужен ты, чистый и необстрелянный. Ты должен увидеть то, что не заметим мы — побитые жизнью. И не сомневайся, я бы обязательно просветила тебя насчет «достижений» прусака — в нужный момент.

«Вот дерьмо, я зашел слишком далеко, совершил главную ошибку моей жизни! Как же теперь вновь завоевать ее доверие? Спокойно, Милош, перечитай мейл, вспомни, где встречал упомянутое имя — где-то в досье. Точно, открой ту толстую синюю папку, ищи, это здесь. Брибаль… Брибаль… Брибаль…»

— Брибаль! Есть, патрон!

— А именно?

— Анри-Констан Брибаль, судья, председательствовал в процессе «421», прежде чем ушел в отставку.

— «421»?… Сгоревший клуб, где погибло два десятка молодых людей?

— Да, патрон, драма, разыгравшаяся в Ля Домб десять лет назад. Помните, процесс завершился скандалом: не было вынесено ни одного серьезного приговора.

— Так точно, теперь вспоминаю. Но какая связь с нашим раввином?

— Владельцем клуба был не кто иной, как Матье Бонелли. — «Ну и лицо у нее! Похоже, я снова поднимаюсь в ее глазах». — Вообще-то Бонелли не пришлось сесть на скамью обвиняемых: контракт с управляющим клуба освобождал хозяина от всякой ответственности.

— Узнаю Матье — его фирменные гнилые делишки.

— Это не все: Йозевич работал в «421» начальником безопасности. Он дежурил в клубе все уик-энды, кроме того, когда разыгралась трагедия — из-за бронхита. Однако это не помешало ему выступить на процессе свидетелем.

— Дай угадаю — на стороне защиты?

— В точку, патрон.

«Превосходно, букашечка моя, не можешь и представить насколько. Вот такого я и ждала от тебя, когда поручала порыться в архивах. История, которую ты вытащил на поверхность, пусть и стародавняя, проливает свет на нынешние преступления. Я полностью в этом убеждена. Но Жак говорит: «Осторожнее, Антония, используй ее, чтобы докопаться до правды и для своей большой стирки».

— Как на духу, Милош, все еще хочешь перевода в департамент Эро?

Глава 17. Шершень

Зябко снаружи,Стужа внутри меня —Мне ли страшиться холода!

Поля совсем серебряные — тронуты инеем.