Сожги в мою честь - Филипп Буэн

«Как и где об этом поговорить?» — задавал он себе вопрос.

Романеф окинул критическим взглядом свой кабинет. Он работал в современном офисе с тех пор, как переселился из старого Дворца правосудия сюда, на улицу Сервьен… но современность сочеталась со средневековым наименованием «Бастионы», которое больше бы оценили королевские судьи-бальи. Удобный и безопасный, кабинет, однако, совсем не подходил для разговора с глазу на глаз. Лучше бы встретиться где-нибудь на нейтральной территории.

Он набрал номер телефона…

— Комиссар Арсан? Добрый день, это Романеф… Спасибо, хорошо, надеюсь, вы тоже… Мне нужно с вами встретиться, Антония.

Последовала пауза. Антония понимала, что звонок конфиденциален: Романеф назвал ее по имени, хотя находился на службе.

— Нет, это не может ждать, комиссар… Давайте в нашем обычном месте в двадцать один час, если вам удобно… Да? Прекрасно, до вечера.

Глава 13. Клоп-хищнец

В Броне, пригороде Лиона{4}, Антония остановила машину в деловом квартале и задумалась.

Почему Романеф хотел встретиться с ней вне стен своего кабинета? Чтобы поговорить без недомолвок? Такие приглашения случались редко и никогда — без особой причины.

Перебирая возможные предположения, Антония дошла до ужасного: а что, если Милош все рассказал? Если под давлением Каршоза выложил, что они с начальницей делали накануне? Нет, не может быть, иначе Романеф приглашал бы ее гораздо менее любезно. Он был другом вне работы, но на службе умел напомнить, что занимал пост судьи и не шутил с обязанностями. Вычеркиваем Милоша. Наводим курсор на «Посмотрим вечером, что к чему».

Тревога отлегла. Антония закурила трубку и уставилась на погрузочную площадку.

В глубине двора, обнесенного решеткой, вдоль выкрашенного в зеленый цвет ангара суетились люди. Одни подвозили коробки на ручных тележках, другие загружали их в рефрижераторы. Рабочие двигались, казалось, из последних сил: начальство обращалось с ними, как с рабами, отдавая приказы лаем. В Антонии их вид вызвал жалость. И она снова завела разговор с самой собой…

«Если Еврей — король сутенеров, то Турок — ас в своей категории. Да-да, Жак, у его лавочки солидное положение в торговле продуктами халяль. Обширный рынок, значительные прибыли и обеспечение золотом! Знаешь, с кем я сравниваю красавца? С клопом-хищнецом, его еще называют клоп-убийца. Объясняю: это насекомое живет в грязи, убивает все, что шевелится, и прячется под своими жертвами. Турок похож на него: орудует в мутной воде, предательски убивает, а потом выступает в одежке уважаемого большого босса. Ни одна контрабанда не проходит мимо него: наркотрафик, незаконная поставка оружия и самое ужасное — торговля людьми. Понимаешь, дорогой мой, вот последнего вида коммерции я не могу ему простить. Невозможно забыть грузовик, обнаруженный в Савойе. Произошло это четыре года тому назад. Полиция не задержала его перевозчиков только чудом: те спрятали грузовик в лесу высоко в горах. Бедняги заперлись изнутри. Они не должны были издавать ни звука. Стояла зима, голод и холод позаботились о том, чтобы заставить их молчать: из кузова извлекли тринадцать трупов. Турка подозревали в том, что он приказал оставить людей на произвол судьбы. Он выпутался шутя. Возможно, он и ждал прибытия товара, но грузовик ему не принадлежал. Турок был всего лишь клиентом, его самого подставили. По мнению турецкой полиции, поставщик-исполнитель доверил доставку дутой фирме. Фирме-невидимке! Учредительные документы — фальшивка, барахловый товарец — украден. Короче, от Турка отвязались. Больше всего меня выводит из себя, дорогой мой Жак, что он еще и разыграл карту страдальцев за дело исламской веры. Послушать его, так он стал целью полицейского заговора, к которому примкнули и ультраправые. Продажное обвинение! Сам понимаешь, газеты вовсю кинулись наживаться на этом дельце, Гутван во главе стаи: полицейские — садисты, полицейские — расисты, полицейские — фашисты! И мы вкалывали, как проклятые, чтобы замять скандал».

Табак прогорел. Антония, прервав разговор с воображаемым собеседником, выбила трубку и вышла из машины.

Еще не появившись на площадке, она знала, что ее приход поразит как громом.

И ее «обласкали» вниманием! Как только работяги заметили новое лицо, на площадке воцарилась убийственная тишина. Всего за тысячную долю секунды втолковали, что присутствие ее нежелательно — мягко говоря. Антония не оскорбилась таким отношением — да она просто была наверху блаженства. Она угадывала гнев этих мужиков, выглядящих потешно в своих белых тюбетейках, ее вытолкали бы взашей, не будь она полицейским. Но все знали, кто она, и побаивались полиции… особенно комиссара Арсан.

Тот или другой — без разницы. Антония окликнула первого, кто проходил мимо, усатого изможденного заморыша.

— Здравствуйте, любезный! Не могли бы вы подсказать, где найти господина Рефика Сака?

Любезный не был камикадзе. Пусть вопрос и был пустяковым — отвечать полицейскому означало навлечь на себя неприятности. К тому же дружки следили за реакцией бедняги, готовые отрезать ему язык, если тот откроет рот.

Рот открыть все же пришлось — изображая вежливость, подключая акцент:

— Я турецкий, разрешение пребывание Франция.

— Мне до лампочки! Я спрашиваю, где ваш хозяин.

— Лампочки? Не понимать, я турецкий, разрешение пребывание Франция.

Настаивать дальше — пропащий труд, Антония обратилась ко всей галерке:

— Хорошо! Итак, вы слышали, что я спросила, кто может ответить?

Из-за спины громко окликнули:

— Я здесь, комиссар! Что вам от меня надо?

Антония обернулась. Рефик насмешливо смотрел на нее сверху вниз с высоты своих метра девяноста двух. Тридцать лет, лысый, никакой растительности на лице, мускулистый — больше похож на атлета, чем на мафиозо-беспредельщика. К тому же и одет в костюм спортивного покроя, чуть небрежный и дорогой.

— Перекинуться словечком с глазу на глаз, мсье Сака, это не займет много времени.

— Что случилось, комиссар, нашли какие-нибудь мои пожитки на Монблане?

— Только поезд, а внутри два трупа. Вы к ним не имеете отношения, а вот их смерть может вас вскоре затронуть.

Клоп недоверчиво скривился.

— Пройдемте в офис, там будет удобнее поговорить.

— Лучше прогуляемся немного, я же сказала, что это займет три минуты, не больше.

Все более заинтригованный, клоп проревел своим людям на непонятном жаргоне: «Kicini sollamak, ya da ben tuktal bir olacak!», что Антония перевела как «Пошевеливайте задницами, иначе отоварю по полной!».

Перевод, похоже, оказался верным, потому что все поднажали.

Удостоверившись, что работники приведены в чувство, Рефик догнал Антонию. Перед ними возле аэроклуба высились сооружения выставочного парка. Вдалеке взлетали самолеты из аэропорта имени Сент-Экзюпери. Повсюду деловые кварталы боролись с промышленными зонами за каждый клочок земли. За тридцать лет городской пейзаж изменился до неузнаваемости. Некогда деревенская, восточная окраина Лиона превратилась в индустриальную.

— Итак, комиссар, что это за покойники?

Антония спрашивала себя, разговаривал ли уже прусак с Турком. Если да, то нынешняя беседа будет короткой. В противном случае придется лавировать.

— Читали статью Гутвана в утреннем выпуске?

Гутван! Целовать ему руки — вот что должен был делать клоп! В деле с грузовиком журналист защищал его как самый преданный сторонник.

— Зачем мне лгать? Конечно, читал.

— Вот о чем в статье ни слова: трупы, о которых я говорила, извлечены из того поезда. Это Матье Бонелли и Ромен Гарсия.

— О! Это просто ужасно.

Не очень убедительный тон: судя по всему, клоп был в курсе.

— Бонелли сожгли живьем. Гарсию застрелили.

— Печальный финал… Делаю вывод, что вы расследуете их убийство.

— Вовсе нет, БРБ здесь вне игры.

— Как так? Расследование находится не в вашей компетенции?

— Нет, ни один из моих людей не принимает в нем участия. Дело ведет криминальная полиция Бургундии.

Казалось, ответ озаботил Рефика. Он скорчил гримасу, которую Антония сочла признанием: такое трепло, как прусак, докладывая о гибели корсиканцев, сдало свой источник — капитана Мишеля Нанси. Чудненько! Продолжение пройдет как по маслу.

— Я прочитал, что разыскивают раввина.

— В статье Гутвана? Забудьте эту писанину. Тот тип, если вообще существует, может быть только свидетелем. По правде говоря, мсье Сака, вы представляете, что истово верующий может жестоко убить двух человек?

— Не очень.

— По-моему, речь идет о личной мести. На острове Красоты это называется преступлением чести.

— Вы думаете?

— А как иначе? Среди братьев-островитян у Бонелли имелись не только друзья. Могу поспорить, что убийца вращается в его кругу… И люди Бонелли знают это лучше некуда. Надеюсь, что полиция найдет убийцу раньше — для его же блага.