Алмазы французского графа - Татьяна Иванова

Алмазы французского графа

Первая часть

ГЛАВА 1

Май 2009 год.

— Философская культура древней Греции, Египта и Индии, несомненно будет признаваться и впредь даже самыми преуспевающими приверженцами современных модернистских учений, как главенствующая, доселе пока не создавшая себе равных.

В знаменитой пифагорейской школе, например, философия считалась незаменимой в жизни человека, и тот, кто не умел оценить смысла и силы мысли ее, не заслуживал того, чтобы жить! Дело даже доходило до того, что иногда из-за извращенности ума и расхлябанности человеческой натуры, член философского братства изгонялся прочь, и тогда на кладбище братства изгнанному заживо воздвигался надгробный камень. Считалось, что тот, кто развитию интеллекта предпочел нечто материальное с его иллюзиями чувств и ложными амбициями, считался мертвым для сферы реальности философского братства! -

Профессор Ларионов прервавшись, глубоко вздохнул и обвел пытливым взглядом свою молодую аудиторию. Ах, как значимы были для него такие минуты, особенно теперь, на склоне лет! Ведь с каждым ответным, заинтересованно смотрящим на него взглядом, ликовала его стареющая профессорская душа. Она, стареющая дома, за немощью одряхлевшего тела, которое все меньше и меньше подавалось командам его разума, здесь, в аудитории, поймав блеск засветившийся в очередной пере молодых студенческих глаз, словно птицу в силок, казалось, молодела сама! Ибо тот факт, что даем мы ближнему своему "нечто", имеющее для него значение, и читаемое при этом ответно в его заинтересованном взгляде, и делает это "нечто" востребованным, а значит, вечно молодым!

— Философия дарит нам жизнь в том смысле, что открывает нам цель ее! Материальность же дарит нам смерь, в том смысле, что омертвляет те стороны человеческой души, которые должны быть отзывчивы на живые импульсы творческой мысли! И в этой связи, друзья мои, я могу сказать вам определенно, что законы, по которым живут люди двадцать первого века, абсолютно проигрывают законам тех древних дней! Сегодняшний человек, — возвышенное создание с бесконечными возможностями самоусовершенствования, и это, конечно же, неоспоримый факт! И факт неплохой! НО! Сегодняшний человек, пытаясь равняться на ложные стандарты современного выживания в обществе, произвольно, а зачастую и непроизвольно отворачивается от данной ему от рождения способности к пониманию, и, не осознавая этой потери, с головой окунается в поток материального иллюзорного бытия! Драгоценный срок, дарованный ему жизнью, он расходует на установление для себя продолжительной власти в мире непродолжительных вещей! И, таким образом, из его объективного ума постепенно улетучивается память о его жизни, как о духовном бытии, заменяясь усладами быта и обычного обывательского самодостаточного пребывания в этом мире. В кипящем, словно в аду, беспорядке развивающейся индустрии и политики, люди ввергают себя в агонию, — в погоню за все больше и больше возрастающими материальными благами, пытаясь всякий раз как можно выгодней для себя схватить гротескные формы успеха и искушаемого властью влияния. И что же? — В этой связи можно прямо сказать, что Мир философии, в котором мудрецы были объединены узами братства, исчезает! Стирается с лика вселенной катастрофическими штрихами, словно какой-нибудь мощный мировой величины великан, безжалостно орудуя мягким податливым ластиком, стирает с лика действительности ее самую основную суть! И человек, невежественный в отношении целей жизни, охотно жертвует прекрасным, истинным и добрым во имя запятнанного кровью алтаря мировых амбиций!

Прозвучавший сигнал на перерыв, и должный, казалось бы, возбудить ретивых студентов, заставить их тотчас же облегченно зашевелиться, вопреки ожидаемому, не произвел подобного действия с их стороны. Они продолжали сидеть, обратив свои взгляды на профессора, увлеченные не только его лекцией, но и уважением к импозантному пожилому человеку, которое он, на протяжении всего учебного года, вызывал у них, казалось бы, на каком-то глубинном подсознательном уровне, словно закаленный опытом гипнотизер у неопытной публики.

Профессор, в очередной раз, "приняв" тишину, благодарно улыбнулся, сказал спасибо и медленно окинул взором многочисленную аудиторию, словно это самое "спасибо" пытался донести лично до каждого присутствующего индивида.

— На этом наша лекция закончена. Если было интересно, продолжим в следующий раз.

Однако "следующему разу" случиться было не суждено. Профессор философии Московского Государственного университета имени Ломоносова Ларионов Виталий Михайлович, спустя два дня был найден убитым у себя в квартире. Убийство обнаружила Смердюкова Вера Васильевна, соседка профессора, которая подрабатывала у него домработницей. Она, как обычно, к полудню, подошла к его двери со своими ключами, и сразу обратила внимание на то обстоятельство, что дверь была всего лишь защелкнута на "собачку". В обязательные же правила профессора, входило запирать квартиру еще и на два сложных английских замка. И тогда Вера Васильевна подумала, что профессор, возможно, находится дома, — может плохо себя чувствует, а может лекции перенесли. И женщина, пожав плечами, отщелкнула "собачку", воспользовавшись самым маленьким ключом из своей увесистой связки.

Войдя в квартиру, пожилая женщина сразу же обнаружила неладное. В прихожей на полу прямо перед входом, она увидела перевернутую обувную тумбу и вывалившуюся из нее на самый проход обувь, а как только взор ее переместился в комнату, вздрогнула от испуга, машинально прижав руку со связкой ключей к груди. В проеме на полу виднелась оголенная нога профессора в черном лаковом ботинке с задравшейся почти до колена брючиной.

— Сердце! — тут же подумала Вера Васильевна. — Конечно! У него прихватило сердце! Предположив, что профессор не совладав с сердечным приступом, упал прямо перед дверью в прихожей, свалил тумбу, а потом, обессиленный, попытался ползком добраться до комнаты, чтобы достать из аптечки лекарство,

Вера Васильевна метнулась к Ларионову в надежде, что он еще жив, но тут же в страхе отпрянула от распростертого на полу тела. На шее Виталия Михайловича была затянута веревочная петля, а на перекошенном, посиневшем лице застыло выражение смертельного ужаса.

— Господи! — воскликнула пожилая женщина, почуяв, как колени ее делаются ватными, и снова ринулась к двери.

Ворвавшись в свою квартиру, она сразу же вызвала милицию и, беспомощно опустившись на табурет, в ожидании "прилипла" к окну кухни, откуда хорошо просматривался подъезд к дому.

Вскоре оперативная группа под руководством майора Камушева Андрея Константиновича прибыла на место преступления. После тщательного обследования, было установлено, что убийство профессора произошло от десяти до двенадцати ночи. В квартире все было перевернуто вверх дном, однако на взгляд Веры Васильевны, ничего ценного, что могло бы заинтересовать обычного ворюгу, не пропало.

Из родственников профессора, которым незамедлительно следовало сообщить о его смерти, имелся единственный сын, — Ларионов Валерий Витальевич, тридцати двух лет. Он, по сведению Смердюковой, был холост и в настоящее время проживал в Петербурге в квартире своей тетки, по линии матери.

— Он уехал в Питер сразу после школы, — сообщила Вера Васильевна.

— Таково было решение самого профессора, который за два года до этого схоронил жену. Дело в том, что Ирочка, то есть Ирина Семеновна, сестра покойной жены профессора Галины Семеновны, была глубоко несчастной женщиной. Именно в том году, когда ее племянник Валера заканчивал школу, и по плану должен был поступать в МГУ, у Ирины в автокатастрофе погибла вся семья. Муж и две дочери, — Наденька и Лерочка, — девочки восемнадцати и четырнадцати лет. Одним словом, Ирине после смерти семьи нужно было как-то выживать, а как было выжить одной после такого? Вот тогда Виталий Михайлович и решил отправить к ней Валеру, тем более, что Ирочка его очень любила.

Валерик закончил Питерский университет, приобрел юридическую специальность, а потом, со слов профессора, удачно устроился на работу. Отца Валера навещал часто, особенно когда учился в университете. В последнее время, правда, это случалось реже, но Виталий Михайлович не сетовал на сына. Говорил, что тот устроился в какую-то серьезную фирму, и был теперь загружен работой. Профессор только расстраивался по поводу его женитьбы. Все боялся, что внуков так и не дождется. — Вера Васильевна вздохнула, — как чувствовал!

— Выходит, у профессорского сына теперь только тетка осталась? — уточнил лейтенант Рокотов.

— Да, что Вы! — спохватилась Вера Васильевна. — Она умерла уж лет пять или шесть назад, а квартиру записала на племянника.