Невозвращенцы - Михаил Черных

— Пока ты там делал неуклюжие попытки порадовать плебс, подохнув на арене им на радость, я за тебя постарался.

— ?

— У тебя теперь есть три поручителя, так что Братство ждет! Выздоравливай! — и предчувствуя последующие вопросы ухмыльнулся и вышел.

Раны оказались очень неприятными. И хотя благодаря своевременной и квалифицированной медицинской помощи жизни уже не угрожали, болели дико. Когда становилось совсем невмоготу, от болей Игорь спасался местными болеутоляющими, на базе легких наркотиков. Слава всем местным богам, что он не успел стать наркоманом за это время.

В бараке он не пролежал и суток. Что случилось с Гаником, наверное он совсем потерял голову от счастья, добравшись до дома, но его решение разместить раненного в бараке вместе со всеми было откровенно глупым. Тем более, что это уже проходили. На следующее утро пара рабов во главе с главным врачом гладиаторской школы аккуратно перегрузила Руфуса на носилки и оттранспортировала его в лазарет. В небольшом закутке, что само по себе уже являлось признанием его заслуг, первое время он находился под постоянным присмотром врачей, а позже — просто какого-либо раба, который следил за его состоянием и приносил поесть-попить и прочее.

Через дней десять, когда стало чуть полегче, тяжесть болезни стали скрадывать долгие медленные беседы с Пилусом и Аллариком. И вообще, после посвящения многое изменилось.

Само посвящение прошло тихо и незаметно для других. Да и глупо было бы рабам-подпольщикам устраивать из этого праздник с фейерверками и народными гуляниями. Просто однажды вечером, незадолго до отбоя, к его лежанке подошли в сопровождении Пилуса еще двое незнакомых гладиаторов. Поручители тихим шепотом приказали произнести на крови из порезанной руки короткую клятву Братства Свободных, которую Руфус повторял в полубреду последние несколько дней: «Клянусь кровью своей отдать все для Свободы и победы нашего дела! А если предам, то пусть покарают меня смертью!». После этого ранку быстро перетянули, кровь затерли и ушли, напоследок приказав обучиться языку Братства.

Дабы пресекать возможные попытки к бунту за гладиаторами постоянно следили, и днем, и ночью. Ну днем-то, все понятно, а вот ночью, после отбоя, бараки запирались, внутри зажигались лампы и специальные рабы внимательно слушали, не ведутся ли там разговоры. Разговаривать по ночам строжайше запрещалось. Иногда делались внезапные проверки: к подозрительно шумному бараку подкрадывался отряд надсмотрщиков, после чего резко врывались внутрь, поднимали всех гладиаторов, проводили обыск. Впрочем, не брезговали хозяева и хм… агентурной работой. С другой стороны, текучка кадров в рядах стукачей была бешенной: пойманных за этим делом соплеменников, или просто сильно заподозренных, гладиаторы топили в отхожем месте, убивали на тренировках, травили, били, душили. Конечно, доносительство на иноплеменников было не искоренить, так как оно всемирно поощрялось хозяевами, но с другой стороны, цена этим доносам, как раз из-за вражды, была не велика.

Игорь уже не раз замечал, что человек по жизни самое приспособляющееся существо во вселенной. И какие бы запреты не накладывались на него обстоятельствами ли, религией ли, или другими людьми, он всегда, если очень-очень захочет, найдет лазейку. Увы, очень редко эта способность идет ему на пользу: потакая своим порокам и стремясь к запретному, часто вполне верно запретному, он сам себе наносит такой вред, который не нанести и сотне недоброжелателей. К счастью, этот случай был из тех самых редких исключений.

Много-много лет назад гладиаторы-бунтари из франков и вольных баронств на основе смешения родных языков придумали свой собственный новый язык, язык жестов. Обучать ему разрешалось только рабов-повстанцев, а для остальных, включая хозяев, он должен был оставаться в секрете. По идее. Конечно, Игорь сразу засомневался о том, что за столько лет для соответствующих служб Империи он остался секретным. Ведь для расшифровки языка требовался всего лишь один предатель, или просто говорящий раб с руками, чтобы показывать жесты и пояснять их словами, которого можно было бы сломать… Но в действительности, если спецслужбы и знали этот язык, то простые рабы — потенциальные стукачи, языка жестов не понимали, а сажать в каждый барак по обученному агенту — дорого и не нужно.

Со следующего дня Пилус каждый день около часа своего времени уделял на беседы, совмещенные с обучением языку жестов, замаскированные под уходом за раненным. Окончательное «закрепление материала» проводил Алларик, тот самый спасенный парнишка.

За что его приняли в Братство гораздо раньше Игоря, Алларик так и не сказал, зато все остальное… Переждав пламенное, хотя и запоздалое выражение благодарности за свое спасение (вспомнив с усмешкой старую шутку о том, что нет ничего хуже в общественном транспорте в час пик, чем болтливый глухонемой), Руфус захотел узнать его историю и получил подробный рассказ о злоключениях паренька.

Пятнадцать лет назад в семье графа, владетеля одной, не из самых маленьких, территории вольных баронств, родился пятый ребенок. Граф был уже не молод и Алларик, названный так в честь великого завоевателя древности, получил полную меру родительской любви от пожилого графа и его молодой жены, которая, кстати, была всего на полгода старше первой дочери графа. Старшие братья и сестры ревниво относились к младшенькому и его матери, что породило взаимную холодность, переросшую в стойкую неприязнь. Подзуживаемая старшими дворня и их дети втихую пыталась травить мальца, пока совершенно случайно об этом не прознал его отец. После того как меньшая часть насмешников и травителей была посажена на кол за оскорбление дворянкой чести хоть и младшего, но все равно законнорожденного сына графа, а большая — жесточайшим образом, до полусмерти, пропорота на конюшне, задевать Алларика перестали. Совсем. Но вместе с этим был потерян последний шанс решить дело миром.

Трудно жить на свете, когда любой человек, которого ты видишь — от графского управителя до последнего сопливого и голоштанного пацаненка, положено кланяется тебе, пылая в глазах ненавистью. Друзей, даже приятелей, у Алларика не было, и только разговоры с матерью хоть как-то его развлекали. Однажды мальчик нашел у нее на столе неизвестный предмет: рулон из желтого тонкого материала, покрытый какими-то загогулинами. С этого момента все свободное время Алларика проходило в графской библиотеке. И хотя сам граф не любил чтение, своих детей он образованием обеспечил. Но из всех его детей только младший проявил пристальный интерес к наукам, остальные братья часто после беседы с обучителем, которого граф за большие деньги выписал из самой Империи, отправлялись на конюшню, неся подмышкой пару-тройку розг. Для себя.

Впрочем, граф по этому поводу особенно не расстраивался. Столько, сколько положено для управления графством, старший сын и наследник все равно так или иначе усвоит, среднему — это не обязательно, и уж тем более это совсем не нужно девкам, предназначение которых быть отданными замуж за доброго или полезного соседа и рожать ему детей.

В четырнадцать лет, на одном из пиров отец спросил Алларика, как он видит свою дальнейшую жизнь. Ведь баронство отойдет старшему, средний попытает счастья в воинском ремесле, а младший? Ответ, что младший хочет и дальше продолжать свою учебу и для этого мечтает отправиться в Империю, где пышным цветом распускаются науки и искусства, где все жители добры, поэтичны и справедливы (общение с римским наставником, бывшим, как и все, агентом влияния Цезаря и Церкви Единого, не прошло даром), устроил всех.

Сказано — сделано. Не прошло и месяца, как получив деньгами свою долю наследства Алларик, в составе купеческого каравана с рекомендациями обучителя, отбыл в Империю. Но добрался он туда совсем не так, как ожидал.

На третьей недели пути, всего в нескольких днях от границы Империи, на караван напали. Сопротивлявшиеся были убиты, остальные — обращены в рабство. Привлеченный криками Алларика: «Вы все умрете! Я сын графа Аберга! Я римский подданный!» атаман разбойников быстро и почти не больно расспросил паренька. Найденный кошель пополнил добычу татей, а паренька, хотя некоторые и предлагали решить проблему кардинально, атаман пожалел. Из жадности, как потом выяснилось: обученный письму и счету раб стоил недешево. Молодому, чтобы разболтал лишнего, «всего лишь» отрезали язык и в таком виде продали римским работорговцам на границе.

Мечта Алларика сбылась. Он попал в Империю, только оказалась она совсем не такой, как в рассказах учителя…

Годика полтора череда хозяев мучалась с гонористым рабом, стирая плети и ломая палки в попытках выбить из него северную вольницу. Наконец предпоследний хозяин устал оббивать об этого тупого раба свои сапоги и продал его в гладиаторскую школу. Тут Алларик повел себя как обычно, поэтому его просто решили сломать. Несомненно, если бы не пришедшая помощь в лице Игоря, так бы и произошло, так что все похвалы были заслужены им в полной мере.