Невозвращенцы - Михаил Черных

Отстояв службу Ганник поднялся с колен и взял свою посуду. Доев он отставил ее в сторону и произнес:

— Блистательный, у вас великолепный повар и вина тонкого вкуса, но я бы хотел узнать, для чего вы хотели меня видеть?

Сенатор отвернулся к ведру и очистил желудок. В связи с тем, что яств было много, а желудок даже у него — не настолько велик, данную не очень приятную для себя и аппетитную для других процедуру приходилось проводить довольно часто. Что для себя, то сенатор уже давно привык, а стесняться ему было некого: не рабов же, или Ганника? Вытерев рот, он отвел свой взгляд от стола и перевел его на поле, где гладиаторы-легионеры побеждали неорганизованную толпу «варваров».

— Как ты знаешь, — произнес он в пустоту, — я очень богат. Но богатство порождает безделье, безделье — скуку, скука — прямой путь к престолу Единого. Я еще молод и не хочу скучать, поэтому, я подыскал новое приложение своих сил. Я хочу заняться гладиаторскими боями. И не так, как сейчас — оплачивая чужих, а выращивая своих. Как ты считаешь, это любопытное дело?

— Это весьма интересное занятие, Блистательный. Но я не понимаю, причем здесь я…

— Я предлагал многим ланистам стать моими, хм… моими, скажем так, слугами. Но все они, кичась своей свободой и цеховыми законами отвергли мое предложение. Очень меня расстроили. Глупцы. Не так ли?

— Простите господин, я не ланиста и ничего об этом не знаю…

— Да. Ты не ланиста. Еще. Пока. А хочешь им стать? Немедленно?

Ганника пробил пот. Таких предложений ему еще никогда не делали. Конечно, это открывало определенные перспективы, да какие к хренам собачим, «определенные». Восхитительные! Невозможные! Но с другой стороны, это означало бы предательство… Ведь не возьми его тогда в обучение Кай Муций, не научи всему, он бы до сих пор глину месил наемным рабочим, а по вечерам бы наливался в харчевне дешевым вином. По сути дела, даже эта встреча и это предложение, это тоже результат покровительства ланисты. И еще, кстати:

— Они никогда не признают меня, — прохрипел Ганник.

— Никогда… Поверь мне, никогда это слишком долго. Всякое может случиться за это время… Тем более разве ты не хочешь стать богатым. Получить достоинство Всадника? И быстро? А не тогда, когда это признает твой Сцевола?

Это был еще один точный удар. Ганник никогда и никому не говорил о своей страстной мечте. Встать выше, вырваться вверх, выползти из плебса… «А вдруг, это проверка? Ланиста проверяет меня — возможно ли такое? Вряд ли… Значит правда. Это правда! Но я ведь клялся… Руку на верность целовал…»

— Ведь ты уже все знаешь и умеешь. И талант в тебе есть. О… Талант… Я думаю, что талант серебра будет достаточным отступным для твоего бывшего хозяина.

— Но… Могу ля подумать, блистательный? — попросил Ганник, тогда как какой-то мерзкий голосок внутри него нашептывал: «Да кому нужна она, твоя верность?! Тебя продали и купили за 20 денариев! Как раба! А тут тебе предлагают богатство! Власть! Исполнение всех желаний! Да еще при таком тупом хозяине будет куча возможностей дополнительного прибытка — и никто ничего не узнает! О чем тут еще думать?»

— Мысли… Раздумья… — сенатор откинул в них свою голову на мягкий подголовник. Священники говорят, что это часть воли Единого, которая направляет нас по жизни. С другой стороны, многие варвары верят в святость поединка, где нет никого кроме правды и поражения. Может ли быть такое, что результаты поединка, это тоже замысел Единого который должен указать нам на наши ошибки?…

— Простите, господин. Я никогда не был умелым богословом.

— Да… Я знаю… Давай, проверим это. Твой гладиатор, против моего?

— ?

— Я не хочу тебя заставлять. Тот, кто служит из-под кнута, тот делает это вполсилы, да и в руку, вскормившую его, пытается зубами вцепиться. По воле своей — вод лучшие слуги и рабы.

— Простите господин?

— Если победит мой, то ты дашь мне ответ немедленно, — пояснил сенатор. Конечно, под этими словами подразумевался только положительный ответ.

— А если мой гладиатор выживет?

— Ну, это вряд ли — Единый не допустит, чтобы ты упустил свой шанс. Но если все же, по наущению темному это случится, то… то… Не знаю, но у тебя будет некоторое время. Еще раз подумать. Согласен?

— Я…

— Вот и хорошо. Я знал, что ты согласишься, а поэтому, из привезенных тобой гладиаторов для нашего спора взял одного.

— Кого?

— Да первого попавшегося. Ты думаешь, я буду выяснять их имена? Раб и раб. А если тебе интересно, то вон, можешь взглянуть. Он как раз сейчас выступает, — и сенатор равнодушно махнул рукой в сторону проема, выходящего на арену.

Ганник подошел к бортику, пристально всмотрелся на арену и еле-еле удержася от вскрика. На арене сейчас собирался сражаться Руфус. Тот самый Руфус, чья карьера была неразрывно связана с его. А против него через ворота, расположенные прямо под ними, на арену медленно выезжал приор гладиатор. Степняк — приор. Ганник возмущенно обернулся, собираясь пожаловаться на несправедливость, и первый раз встретился взглядом с сенатором. И все разом понял.

Эта туша, этот ком сала с мозгом, заплывшим жиром, имела пронзительный, сильный и умный взгляд. «Кай Муций Сцевола. Наставник. Как же так? Как же ты мог настолько ошибиться?» — подумал Ганник. Все сразу стало кристально ясно. Конечно, он знал об ученике ланисты все. Его историю, его желания, его мечты, даже вот о соглашении с наставником знал. Откуда только?

— На деньги можно купить все. А многие в вашей школе имеют непомерно высокие запросы, и поэтому постоянно ищут легких денег. Деньги могут многое… — ответил сенатор на высказанный изумленным взглядом вопрос. — Итак, ты готов дать ответ? — пронзительные серые глаза опять спрятались за жирными веками, а в голосе появилась привычная патока.

— Грм, — прочистил горло Ганник. Выхода у него не было: сейчас Руфуса убьют на арене, ловить ему у Сцеволы станет нечего, так что единственным шансом на богатство останется предложение Пробуса. Но все равно, вот так вот сразу предать наставника Ганник не смог, поэтому негромко прошептал. — Я бы хотел узнать сначала волю Единого…

— Как знаешь, — по губам сенатора промелькнула презрительная усмешка над человеком, слепо надеющимся на чудо, хотя в ней, как показалось Ганнику, присутствовал легкий привкус уважения упорству и преданности. «Наивное, но неплохое приобретение» — говорила она.

Конечно, как опытный правитель и торговец, Афрод ничего не оставлял на волю случая. Еще утром, перед выступлением, он вызвал своего любимого раба, и отдал четкий и недвусмысленный приказ: «С остальными поступай как хочешь, но гладиатора-Руфуса убей сразу же. И чтобы наверняка!»

— Если бы вместо твоих слов падали драгоценные камни, и тогда бы я слушал их меньше хозяин! Все сделаю! — ответил Ахмед, встал с колен, поклонился, пятясь вышел и сразу же отправился в подвалы арены. Предупрежденный служка подвел приора к каморке отобранной на заклание пятерки, где степняк незаметно остановился. Тихо рассмотрев сидевших в камере, а заодно и их вооружение, а также культуру движений, говорящую об опытности, или как в данном конкретном случае, неопытности, он высмотрел рыжеволосого, отметил его себе как приоритетную цель в завтрашнем бою и незамеченным ушел.

Глава 47

Не успел отзвучать в воздухе третий удар гонга, как Ахмед неразличимо слитным движением положил тонкий пучок стрел между собой и лукой седла, выхватил бронебойную, наложил, натянул лук и отпустил тетиву. Звук щелкнувшей о браслет лучника тетивы слился с глухим звуком удара стрелы в тело гладиатора-северянина и довольным ревом толпы. Пробитый стрелой почти навылет, тот упал на белый песок арены, медленно окрашивая его в красный цвет своей кровью. Шлем скатился с головы, обнажив рыжие волосы. Задание господина было выполнено, и теперь Ахмед мог немного поиграть так, как он и толпа любили.

Среди оставшейся четверки согласия не было. Гладиатор- пират, итак державшийся из последних сил, не выдержал и, бросив свои ножи, побежал к закрытым рабским воротам. Там он принялся со всей силы биться о них, пытаясь спастись от страшного приора. Оставшиеся втроем гладиаторы прияли единственно верное решение. А именно — со всех сил рванули к степняку, чтобы перевести бой из дальнего, в ближний, где у того не будет никаких преимуществ.

Сотни метров, которые разделяли, противников, за глаза хватило бы Ахмеду, чтобы расстрелять бегущую троицу, но делать этого он не стал. Ведь «толпа хочет зрелища, а какое зрелище в таком простом убийстве?». Вместо этого он, поднял своего жеребца на дыбы, сверкая на солнце шипастыми подковами и приветствуя зрителей, после чего дождался, когда враги подбегут на расстояние броска ножа, и, вырывая из горла воинственный клич, медленно поскакал вдоль края арены. Скорость выбиралась таким образом, чтобы преследователям казалось, что вот-вот они нагонят приора. Такой маневр на трибунах приветствовали радостным смехом и улюлюканьем над бегущими.