Диверсанты - Евгений Андреянович Ивин

– Всем, всем, всем! Это для вас!

И тут же с противоположной стороны галереи басовитый голос юноши раздался над толпой:

– Читайте и сообщите своим друзьям и знакомым!

И девушка, и парень с двух сторон метнули в воздух целые пачки узких полосок бумаги. Они выхватывали из сумок новые пачки и швыряли их в воздух. Иностранцы, расталкивая людей, бросились туда, где девушка и парень разбрасывали листки. Защелкали затворы камер, засверкали вспышки. Они торопливо хватали листки, совали в карманы. Двое молодых людей с повязками дружинников бросились к парню, завернули ему руки и вырвали сумку, не дав ему возможности бросить еще пачку листков. Девушка тоже попала в руки дружинников, но она вырывалась, что-то выкрикивала и пыталась их в чем-то убедить. Парня и девушку увели в комнату тут же рядом, на галерее. Иностранные журналисты продолжали снимать эти моменты и бросились толпой, расталкивая людей на галерее, к комнате, где скрылись дружинники. Они вломились внутрь и, мешая друг другу, стали снимать всех подряд, кто был в помещении. Девушка и парень сидели на диване и весело чему-то смеялись. Дружинники с улыбками, удивленно поглядели на журналистов.

– В чем дело? – спросил один из них.

– Назовите свои фамилии! – крикнул бородатый журналист девушке и парню, оттолкнув довольно бесцеремонно дружинника. – Мы сегодня передадим в наши газеты о вашем смелом поступке! – Он выхватил из нагрудного кармана микрофон и сунул его смеющейся девушке.

– Тамара Попова, – ответил за нее парень. – А я – Олег Зинченко. Мы из отдела торговой рекламы ГУМа. Вы хотите написать в ваших газетах, как в ГУМе поставлена реклама товаров? Тогда садитесь, господа, размещайтесь. Это очень хорошо, что западные страны стали наконец интересоваться нашим сервисом. Наш отдел рекламы, – начал парень монотонно, на одной ноте, не давая опомниться ошарашенным журналистам, – задумал такую форму рекламы, как выпуск и распространение рекламных листовок, в которых сообщается, где и какие товары можно приобрести, телефоны для справок…

Иностранные журналисты растерянно стояли перед Зинченко. Один из них все еще продолжал держать перед ним микрофон. А Олег вытащил из сумки, с которой он был на галерее, несколько листовок и протянул их журналистам.

– Вот, возьмите. Вы можете прочитать сами и передать своим коллегам, – притворяясь простаком, разыгрывал он перед ними спектакль.

Обманутые в своих ожиданиях, иностранные корреспонденты, выбрасывая из карманов рекламные листовки, покидали ГУМ.

А в эти минуты Ребров сумел вычислить исполнителей задуманной Сержем и Иксом акции. Парень и девушка стояли у перил галереи прямо над фонтаном, ничего не понимали и глядели с удивлением и расстерян– ностью на только что разыгравшуюся сцену. Девушка в нерешительности расстегнула сумку, но не предпринимала никаких действий. На ее лице Ребров даже прочитал какое-то облегчение и решительно шагнул к ним.

– Давайте сюда сумку, – сказал он ей и взялся за ремень. – Все сделали другие. Вам не надо бросать листовки.

Девушка безропотно отдала сумку, а парень расстегнул куртку и показал, что у него ничего нет.

– Это все? – спросил Ребров, заглянув девушке в глаза.

– Все! – ответила она с какой-то даже радостью.

– Идемте со мной, вам нельзя здесь оставаться.

Ребров пошел вперед и парень с девушкой молча покорно двинулись следом.

Лазарев подал сигнал и прекратилась киносъемка, которая продолжалась весь этот напряженный час. И весь час, навалившись на перила, в стороне от фонтана стоял Серж и наблюдал сверху провалившуюся акцию. В крайней тревоге он покинул ГУМ, будучи уверен, что здесь не было элемента случайности…

* * *

Самолет зашел на посадку и открылись мириады огней. Виктор прильнул к иллюминатору, но ничего кроме огней Москвы не увидел.

Он возвращался из Чехословакии, где провел десять дней, занимаясь изучением деятельности Словацкого Сопротивления. Основное внимание он сосредоточил на партизанской бригаде имени Чапаева, она была интернациональной, и в музее города Михаловцы имелось много документального материала. Шмелеву удалось повидать бывшего мэра одного из городков, где была партизанская база, Томаша Крапицкого. Он был уже достаточно стар, чтобы не помнить события, которые имели место несколько десятков лет назад. Но одно имя Томаш помнил очень хорошо. Ее звали Ганка Трепкова. С большим трудом, пользуясь помощью местных журналистов, Виктор разыскал Ганку в одном небольшом поселке, близ Грушева.

Перед ним предстала слепая женщина в темных очках, которые закрывали те места, где раньше были глаза. Седые пряди все еще пышных волос, глубокие, оставшиеся после страданий морщины у рта не могли скрыть ее былой красоты. Она сидела в кресле и читала толстую книгу, водя по ней чувствительными пальцами. Виктор обратил внимание на то, что руки у нее нежные, с тонкими длинными пальцами, совсем не шестидесятилетней женщины.

– Я намерен написать книгу об участии советских людей в Словацком Сопротивлении, – сказал он ей о цели своего визита. – Томаш Крапицкий помог мне разыскать вас. Расскажите мне о тех, кого вы хорошо знали.

– О, это было так давно! – она помолчала. – Командиром был Кряж, откуда он, я не знаю. Смелый, умный, дальновидный командир и беспощадный к врагам. Я тогда уже была в госпитале, когда он погиб. Еще знаю Женю Антонова, Андрюшу Андрусяка из Одессы и… киевлянин. Как же его? А! Ваня Кудряшев! Он, когда ходил на операции, надевал свой орден Красного Знамени. Были другие, я их не помню.

– А имя Филиппа Саблина вам знакомо? Его еще звали тогда Макс.

– Нет, я такого не знаю, – уверенно сказала женщина. – У нас в отряде его не было.

– У меня есть фотография, – сказал и осекся Шмелев. – Извините, я вам сделал больно!

– Ну, что вы! Больно было тогда, когда Дзорда… – она замолчала. Виктор с минуту не нарушал этого молчания. Потом сказал:

– Саблин тюрьму освобождал. Не слышали? Его приговорили к смертной казни, он там сидел. Должны бы знать.

– Карел Вондрачек! – воскликнула она взволнованно. – Это он был приговорен к смерти и освободил всех заключенных! Разве он русский? Мы считали его словаком. Так вот почему мы не могли ничего узнать о нем после войны. Макс Саблин! Можно мне его фотографию?..

Шмелев вложил в ее руку снимок, она смотрела на него отсутствующими глазами сквозь темные стекла очков и гладила, гладила холодный глянец. Комок подкатил к горлу, и Виктор отвернулся к окну, хотя она итак не могла видеть его взволнованно-печального лица.

– После освобождения тюрьмы начальник гестапо Дзорда просто озверел. Хватали всех, кто был на подозрении, расстреливали. Это была, как в народе говорили, «черная неделя», десятки людей приняли смерть от фашистов. А меня Дзорда в