Диверсанты - Евгений Андреянович Ивин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ехать было недалеко, и уже через несколько минут они пробирались в тихом переулке между какими-то ящиками и коробками, пока не оказались перед новой отструганной и неокрашенной дверью.
– Лева разбогател, – заметил капитан и погладил желтоватые доски. Если и внутри так, то не я буду, если Лева не женился. Такому босяку нужна хорошая и добрая Сара, чтобы он выглядел человеком.
Все это он успел сказать, прежде чем они переступили порог пивной. Да, внутри действительно было чисто и стояли такие же выструганные столы и скамейки, хотя снаружи весь этот дом своим мрачным видом утверждал, что построили его еще при царе.
– Ха, ты только погляди! – заметил Лесняков. – Он даже стойки смастерил для тех, кто хочет заскочить, выпить кружку и бежать своей дорогой.
Пивная была занята только наполовину, но Леонард сразу заметил среди посетителей лохматого человека неопределенного возраста с помятым лицом, одетого в американские джинсы, в меру потертые, чтобы быть очень модными, и светлую рубашку с накладными карманами и блестящими пуговичками. Куртка его лежала рядом на стуле, занимая место. Кроме неостриженной головы он являл собой чистоту и аккуратность. Перед ним стояли две кружки пива, но он был занят тем, что чистил рыбу.
– Алесик, ты еще не начал? – спросил его Лесняков и слегка хлопнул по плечу.
– Только я же так не люблю! Сказал, что будем вместе пивом баловаться, вот я и жду. Обожаю угощать! Эй, карапуз, – позвал он пробегавшего мимо молодого человека, который никак не мог быть карапузом. – Еще принеси кружку для приятеля.
Они познакомились, и Лесняков прямо сказал Алесику, что с ним товарищ из Москвы.
– Если бы они знали, эти вокруг, с кем я пью пиво! – мечтательно улыбнулся Алесик, блеснув золотыми зубами и оглядывая пестрых любителей пива. – Вы были третий помощник капитана, а я – матрос! Но скажите же мне правду, я был шикарный матрос! Ай-ай-ай! Какой был матрос! Ничего родного на мне не было: ни сверху, ни под, все из заморских лавок!
– Да, да, помню, Алесик, как ты шикарно выглядел, когда я тебя нашел в Бейруте, в одних трусах и заморской душегрейке какого-то нищего грека! – ухмыльнулся Лесняков.
– Леонард Васильевич! – простонал Алесик, – то же случай! – с ударением на последнем слоге возразил он. – Тот громила в карты играл, как у нас в Одессе ни одна собака не играет! Да-а-а! – мечтательно произнес лохматый, вспомнив былые времена. – Грешен, люблю чистые зубы и шикарное белье! Предложи мне красотку с Дерибасовской или белье – возьму белье! А что, Леонард Васильевич, нужда во мне? Вы позвали, и я тут!
– Нужда, Алесик, нужда! Посоветоваться как со старожилом, и твоя феноменальная память нужна. Одесса – это же твой родной двор: всех знаешь, всех помнишь. Кто был и кого еще не было.
– Ано так, ано так! Страдать, правда, начал. Это же надо, увижу незнакомую хармчку и потом обливаюсь – память буксует. А выходит, вообще первый раз вижу. Пришлый какой-нибудь ферт.
– Нам бы где-нибудь уединиться, Алесик! Потолковать, посмотреть. Все-таки не для каждого это глаза.
– Это же надо! Проблема! Эй, Лева! – позвал Алесик высунувшегося из-за перегородки человека. – Могу я с дружками без этой шпаны посидеть? У тебя пивной бар или пляж в Аркадии? Набилось, слов не слышно! День открытых дверей! Первое сентября у него! Жванецкого ждут! Чего собрались? Пива не видали!
– Алесик, об чем шум? Об этих людях? Сейчас отгородим! Ходите за мной, – он повел их за ширму и там стал спускаться по каменной лестнице. – Тут балка над головой, не стукнитесь. Она железная, была бы деревянная – еще ничего, – указал Лева предупредительно и пошел дальше.
Они вошли в небольшую комнатку с тремя креслами и столиком. На стене висел большой календарь с обнаженной красоткой, пол устлан мягким цветным паласом. Угол занимал холодильник. Шум сверху сюда не долетал. Лева открыл дверцу холодильника, где выстроились в ряд банки с пивом, и, улыбнувшись большим зубастым ртом, гордо оглядел своих гостей.
– Годится? – спросил он, доставая из шкафчика стаканы с толстым дном.
– Годится! – ответил Алесик. – Почем это у тебя?
– С чего ты взял, что тут почем? Тут все без почем, раз ты у Левика в подземке. Это же камера для друзей! Я пойду, а вы тут прохлаждайтесь, – Лева скрылся за дверью.
Лесняков вытащил из кармана толстую пачку фотографий и бросил на стол.
– Алесик, ты не мог бы поглядеть мою коллекцию? Может, кого видел. Это так, в порядке профилактики.
– Знаю я вашу профилактику. Слышал, как называют улицу Бебеля, где ваша КГБ обитает? Самая длинная улица в мире. А почему? А потому, что с одного конца войдешь, а с другого выйдешь аж через пятнадцать лет, – засмеялся Алесик, довольный собственной шуткой.
– Ну, тебе это не грозит. Валюту ты не коллекционируешь. С иностранцами?!.. Чего не знаю, того не знаю! – отрицательно махнул ладонью Лесняков. – Так как насчет моих снимков?
Алесик открыл холодильник, вытащил три банки пива, откупорил, уселся поудобнее в кресло, положил на колени пачку фотоснимков и принялся внимательно разглядывать. Он просмотрел всю пачку, бросил ее на стол, оставив в руке лишь один снимок. Отодвинул его от глаз на вытянутую руку, удивленно воскликнул:
– Так это же Ангел. Шоб я так долго жил! Це же Серафим! Постарел, куклятник, но пижон, видать, пижон! Чего галстук один стоит! Только в Одессе можно такой выманить! Нет! Это же надо! Мильон лет как сгинул, а встретились! Где он сейчас? Все в куколки играет?
– Увлекался? – спросил Лесняков.
– Увлекался? Он на эти дела бы мастак. Помню, как-то дипломат иностранный доллáры ему торганул. Так Ангел Серафим такую «куклу» смастерил из четырех сотенных бумажек и пачки нарубленной макулатуры, что дипломатик, наверное, до сих пор не опомнился. Натуральная же была «кукла»! Вся Одесса хохотала!
– Он давно был здесь?
– Леву надо попытать. Они у него верятся, как бабы перед зеркалом. А если «попугайчики» есть, тот тут и спят. Леонард Василич, про «попугайчики» я так – никто валюту не имеет.
Алесик высунулся за дверь и крикнул:
– Лева!
Лева вошел, в руке у него была вобла.
– Я подумал, что с воблой пиво лучше. Не то, что твой бычок.
– Это же надо, до чего умный!
– Не умный, а сообразительный, – не обиделся Лева.
