Одиннадцатый цикл - Киан Н. Ардалан

Тогда-то я сойдусь с ним и сведу счеты.

Однако вожак вдруг схватился за клинок и, шумно закряхтев, вырвал его из раны и отбросил. Берениэль безвольно шлепнулся на землю, как простая железка.

Акар стиснул бедро. Его свирепый взгляд был неколебим. Двое собратьев тут же бросились перевязать ранение чем попало, но вожак отпихнулся и прошагал вперед, с трудом держась на ногах.

– Вы видите, кому служите?! – раздался его бас над перевалом, донесся с того берега гиблого моря. – Этим омерзительным отродьям?! Вы поклоняетесь деспотам, самозваным богам, которые живут на вершине глухой башни! Верховный Владыка! Услышь меня! Ты же видишь, что я пресмыкаюсь перед тобой, как червь, так внемли! Твоя власть не вечна! Тебе не повергнуть мой народ на колени, не довести нас до разорения!

Мы все остались в немом ступоре. Его беглая и грамотная байрская речь завораживала. Вождь повернулся в сторону восходящего солнца и наставил на него заляпанную кровью Эрефиэля палицу.

– Услышь, Владыка Эймир! Я Сун’ра, сын Мукто! Однажды солнце зайдет и над твоим царством, и тогда тебя сбросят с утеса! – Тут он перевел взгляд на нас. – Вы даже не представляете, что творится за пределами вашего спокойного мирка. Какие кошмарные создания рыщут по землям умирающей Минитрии. Не знаете, что она охвачена недугом, который разъедает ее корни! – На том вождь умолк, тяжко дыша. Больше слов не требовалось.

Стоящий рядом с нами зверь издал воинственный рык, а вот чумной рыцарь взирал на действо в непоколебимом молчании. От его спирального ржавого клинка исходила зловонная аура.

Враг вновь затрубил, и в этом тоскливом гуле сквозило разочарование. Акары скрепя сердце повернулись к лесу и ушли, оставляя за собой море бездыханных тел – знамение того, что надвигается мучительный финал.

Глава девяносто третья

Печально известного художника по имени Блэк Байнард Джерри рано утром обнаружили мертвым в его покоях в Музее. Он зарабатывал живописью и, согласно некоторым рапортам, продавал знати свои картины под видом работ Вдохновенных. У убитого были вырваны глаза. Вероятно, кто-то из покупателей узнал правду и решил отомстить наиболее поэтичным способом.

– Рапорт стражи Музеи об убийстве Блэка Байнарда Джерри

Солнце уже понемногу всходило, однако в Роще грез время будто запаздывало: тени здесь по-прежнему теснились, не спеша расступаться.

По лесу спешно ковылял мужчина с кровавой раной в боку, а за ним тянулась вереница алых капель. Дышал он загнанно, и выдохи в стылых безжизненных сумерках превращались в пар. Раз за разом он в ужасе устремлял за спину горящие красным пламенем глаза, предчувствуя идущую по пятам смерть, – и потому оступился, не сумев заметить перед собой края оврага.

Хромого понесло кубарем по склону; за ним вздымалась пыль. Он кашлял, пыхтел, ничего не разбирал – так все вращалось перед глазами. Его больно ударяло о кочки, корни, упавшие ветки, покуда побитое, в кровоподтеках, тело не достигло дна. Мужчину тонко покрыла грязь, словно чтобы замедлить на пару-тройку секунд, помешать подняться.

Вскоре он все же встал, морщась. Страх погони его пришпоривал. Отбросив трость где-то по пути, он все глубже и глубже проникал в лес. Мысли вихрились ураганом, бок жгло и саднило. Раненый то и дело отнимал от него руку, но кровь никак не останавливалась.

Лес зашелестел на ветру, словно бы испуская зловещий вздох, – вздох погибели.

Беглеца настигали. В сумрачной дали за спиной промелькнул седой дух, тень, что двигалась в такой ужасающей тишине, будто вовсе не касаясь земли. Стремительный и ловкий Сребряный принц, этот предвестник рока, явился вершить мщение.

* * *

Брат Клеменс попятился к дереву и сполз по стволу на землю.

Семя смотрело на монаха сверху вниз. Его привычная ряса Служителей была перепачкана, грязь кусками налипла на полы. Повязку он снял, являя миру лучистые глаза – два огненных шара с черным пятном посередине, объятым со всех сторон пламенем. Они напоминали два красных солнца в момент затмения. От уголка губ к подбородку потянулась тоненькая нитка крови.

Бесстрастные глаза Иеваруса внимательно наблюдали за монахом. Он достал медальон и, удлинив руку почти до колен, поднес его к брату Клеменсу. Прозрачная выпуклая поверхность окрасилась в бледно-желтый.

Старый монах поневоле усмехнулся.

– Мы для вас не больше чем насекомые, да?

Семя опустилось на колено и наклонило голову набок.

– Далила сказала, что ты научишь меня страху. Надо лишь тебя убить.

Он опять посмеялся.

– Думал, не осмелится, мерзавка. – Монах откашлялся кровью. Дышать ему было все труднее. – Скажи-ка вот что, Иеварус. Вот тебе удалось ее найти. Ходишь за ней повсюду, изучая смертных и чувства. Что она почувствовала при виде убитой семьи? Страдание? Боль? Ужас? До какого сумасшествия я ее довел?

Семя задумалось, обратно ужимая руку до привычного размера.

– Кажется, ее наполнила грусть. А потом – ярость. Она была… в смятении.

Брат Клеменс довольно кивнул.

– Дивно. «В смятении». Приятно слышать. Может, даже в исступлении? – Он откинулся затылком на дерево и устремил пылающие глаза вглубь леса. – Многое бы отдал, чтобы увидеть самому. Я ведь столько дров наломал, лишь бы вернуть зрение… Иеварус, Далила олицетворяет сострадание, так? Тебе многое о нем открылось?

Иеварус поразмыслил над ответом.

– Она редко проявляла сострадание. Я чувствую в ней только грусть.

– Отпусти меня! Отпусти, и тогда я поведаю тебе о чувствах все. Я Вдохновенный! Оделен даром видеть истину в крови – столь сильным, что он помог вернуть зрение! Хочешь узнать, что такое страх? С ним я знаком не понаслышке. Живу в страхе с тех пор, как начал совершать жертвоприношения, да и прежде был с ним неразлучен. Боялся остаться слепым, боялся, что случится, если прозрею! К достойным я проявлял сострадание, а ярость выплескивал через свои шедевры. Что же до воли, моя воля совершенна! – уверенно, непоколебимо вещал брат Клеменс.

Семя приблизилось.

– А надежда?

Монах фыркнул.

– Загляни мне в глаза. Что видишь? Я надежда во плоти! Вместе со зрением я утратил все и не знал, как быть. Меня принудили служить нелепым нелюдям и всему их царству, но благодаря этому пробудилась моя сила. Сила, которую подпитывают смерти тех, кто верует. Я впиваю их чувства, их веру, и это помогло прозреть. Я вижу, как никогда не видел! Вижу то, о чем другим и мечтать не приходится! Эти глаза превосходят прежние, а все потому, что созданы мною, моими трудом и упорством.

Иеварус помолчал.

– Почему ты убил семью Далилы и ее подругу? – Как отрешенно прозвучали эти слова из его