Голоса - Борис Сергеевич Гречин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вчера Марта напрямую спросила меня, вижу ли я в будущем её своей женой. Мне неловко, что именно ей пришлось задавать этот вопрос: не таковы мирские пути и мирские взгляды на то, кто должен делать такое предложение… Разумеется, я сразу согласился. (Вы ведь мне не возбраните мою поспешность?) Удивительно вовсе не то, что я согласился, а то, что — мне странно это писать — без сокрытого от моих глаз она, вероятно, никогда не задала бы мне этого вопроса. Ну, само собой, не предложил бы и я ей выйти за меня замуж первым: из мужской гордости или, правильней, из своей некоторой неукоренённости в миру, из желания наблюдать мир со стороны. А она раньше не поторопила бы меня из — Бог весть чего! Женское сердце — тайна, и одна из тех, которые даже и не всегда следует разгадывать. Только неким человекознатцам, мастерам душ человеческих вроде умудрённых старцев или великих, без фальши великих писателей дозволено проникать в иное. (В том, что я сейчас пишу, много поэзии, а значит, правды меньше — но и правда здесь тоже есть.) Если, однако, и не проникать, то позволю себе догадку о том, что короткий роман её юности вдохнул в неё дерзание… Хотя зачем я гадаю? Совсем и не так могло всё быть, а просто всю поездку Вы вели с ней долгие разговоры и исподволь внушали евангельское «да прилепится человек к жене своей»[154], и в итоге внушили, и она поверила. Имейте в виду: я предпочитаю верить именно в это. Credo, quia absurdum[155], но в этом же и суть нашей веры, пусть даже до скончания века над ней насмехаются иваны и все прочие агностики.
Ещё раз тихим голосом и с великим смирением я говорю Вам: спасибо.
О. Нектарий
[11]
СТЕНОГРАММА
сценического эксперимента № 11
«Суд над Александром Фёдоровичем Керенским»
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Александр Фёдорович Керенский, подсудимый (исп. Альберта Гагарина)
Председатель суда (исп. А. М. Могилёв)
Обвинитель (исп. Альфред Штейнбреннер)
Защитник (исп. Елизавета Арефьева)
Присяжные заседатели (исп. Анастасия Вишневская, Эдуард Гагарин, Борис Герш, Марта Камышова, Акулина Кошкина, Марк Кошт, Алексей Орешкин).
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ СУДА (встаёт). Дамы и господа, судебное заседание объявляется открытым. Мы судим Александра Фёдоровича Керенского. Возможно — даже и вероятно, — это наш последний суд. Предлагаю провести его от имени людей современности, то есть попросту нас самих. Эту идею мы уже хотели использовать в суде над генералом Алексеевым, который, увы, не состоялся… Впрочем, отчего сразу «увы»? Наши неудачи — тоже часть истории, хотя бы и только нашей. Не будучи сейчас связанным со своим историческим прототипом, каждый из вас волен выступить от себя лично. Я даже и нашему «подсудимому» предлагал сделать так, но он — употребляю это местоимение условно — с благодарностью отказался: кому-то ведь требуется произнести последнее слово, а сам Александр Фёдорович, который давно уже в иных мирах, за себя заступиться не может, оттого ей приходится, единственной, сегодня пожертвовать объективностью и сохранить вовлечённость в образ. Да и невозможно, сказала мне Ада, «вдруг» оказаться объективной по отношению к человеку, внутри ума которого ты находился почти месяц, которому отчасти подражал и действиями которого — едва ли не вдохновлялся… Также не связаны мы, оставаясь людьми современности, необходимостью строго следовать юридическим нормам. Предлагаю поэтому всем присяжным заседателям высказаться по очереди, хоть в обычном суде это и не принято, после обвинителю и защитнику — подвести итог, а подсудимому в самом конце дать последнее слово. Анастасия Николаевна, Вы — первая в алфавитном списке! (Садится.)
ПРИСЯЖНЫЙ ЗАСЕДАТЕЛЬ № 1 (встаёт). У меня не было времени ознакомиться с жизнью и личностью Александра Фёдоровича подробно… но в момент «митинга», устроенного Адой — виновата, Альбертой Игоревной — в студенческой аудитории, я словно наблюдала этого персонажа своими глазами. Та же фигура, та же причёска, даже как будто взгляд тот же, и то же выражение лица, которое нам известно по фотографиям. Мне странным образом кажется, что когда Альберта Игоревна доживёт до преклонных лет, тон её голоса совпадёт с тем характерным тоном, немного высокомерным, растягивающим звуки, который почти каждый здесь знает по интервью Керенского на Radio Canada. Знаю, что всё это звучит бездоказательно, что нельзя на основании актёра делать вывод о герое — но на какой же ещё основе мне делать этот вывод? Отец Нектарий однажды напомнил мне труднопостигаемую мысль Павла Александровича Флоренского, мысль о том, что символ — не чистая условность: он мистически представляет собой символизируемое, а знак — обозначаемое. Может быть, я и ошибаюсь, как ошибался и отец Павел, но имею ведь я право на ошибку, говоря от себя лично? А если я не ошиблась, то вернусь к похожести актёра и прообраза. Совпадает, мне кажется, даже риторика, и даже цели одни и те же. Назойливая мысль и того, и другого, их идея-фикс, движущая сила их жизни — мысль о справедливости, которая немедленно и чудесно устроит лучший мир, о создании свободного от человеческих изъянов, разумного, безупречного общественного устройства, в масштабах страны в одном случае, в пределах пока ещё факультета — в другом. Эта идея — вдохновитель любой революции и, взятая в чистом виде, она не кажется мне дурной. Полагаю, что многим другим она такой как раз и покажется, ведь худое, но уже существующее, лучше прекрасного, но не достигнутого. Именно я с этим, наверное, и не соглашусь… Виновен ли Керенский? Я понятия не имею — я ведь даже не сумела бы сформулировать обвинение против него, да и не моё это дело. Кажется, последняя государыня тоже не посчитала его виновным: он ей показался «отзывчивым и порядочным», хоть до личного знакомства с ним у неё сорвалось в адрес Керенского немало злых слов. Безусловно, порядочность и отзывчивость — это качества и Альберты Игоревны, не только её героя: первое наблюдал каждый, а второе она тщательно прячет от чужих глаз… Я говорю немного
