Корабль мечты - Лука ди Фульвио

– Ну да…

– Кровь Христова. – Усмехнувшись, Ланцафам одним глотком выпил половину кружки. – Не обижайся, еще-не-совсем-священник. Я солдат, поэтому мне по долгу службы полагается не все воспринимать всерьез. Я ничего не имею против тебя. И Церкви.

Меркурио, улыбаясь, выпил вино.

– Ты сможешь совладать с мальчишкой?

Парень кивнул, хотя вовсе не был в этом уверен.

– Завтра мы выступаем. Послезавтра доберемся до Венеции. При всем уважении к твоему обету безбрачия, еще-не-совсем-священник, когда мы войдем в город, мне нужны будут только мягкая постель да бабенка посмазливее, вот тогда-то все и наладится. – Он звонко рассмеялся. – Доктор уже закончил свою работу, – склонив голову, тихо добавил он. – Я больше не мог выносить их крики. Не знаю почему, но, когда люди гибнут вот так, все иначе, чем в бою. – Встряхнувшись, он бодро хлопнул Меркурио по плечу и повернулся, собираясь уходить.

– Капитан… – не сдержался парень. Слова сами рвались с его губ. – Что чувствуешь, когда кого-то убиваешь? – Его голос дрогнул.

– Ничего.

– Ничего? Даже в первый раз?

– Я уж и не упомню. С тех пор много воды утекло. А почему ты спрашиваешь?

– Так, просто…

Капитан испытующе взглянул на него.

– Ты ничего не хочешь мне сказать?

Меркурио хотелось поделиться с кем-нибудь своей ношей, но капитан был военным, он должен был арестовать преступника, если тот сознается.

– Есть какая-то… причина, по которой ты выбрал сутану священника, мальчик мой?

Меркурио вздохнул. Ланцафам был не тем человеком, которому можно было довериться. Он задумчиво покрутил кружку с вином в руках.

– Моя мать… пила. Когда она залетела, то и не помнила уже, кем был мой отец. Она отдала меня монахам… Так я и стал церковником. У меня не было другого выбора, вот и все.

Внимательно посмотрев на него, капитан кивнул и ушел.

Меркурио остался один. Выпитое вино ударило ему в голову, в желудке засосало. Парень поспешно доел хлеб, закусывая сосиской. На мгновение он закрыл глаза. В темноте перед ним точно возникли образы раненых солдат, в памяти всплыл запах крови и вид разрезанной плоти. Скорее удивленные, чем испуганные взгляды солдат. Страх смерти в их глазах.

Меркурио не хотелось сидеть на поле одному. Он решительно поднялся и направился к фургону с провиантом.

Бенедетта и Цольфо сидели на нижней ступеньке лестницы.

– Ты успокоился? – без упрека в голосе спросил Меркурио.

Мальчик посмотрел на него. Глаза покраснели, сейчас Цольфо и правда производил впечатление маленького мальчишки.

– Я не хочу спать под одной крышей с этими жидами, – сказал он. – Ненавижу жидов.

Меркурио пошел вверх по лестнице.

– Принесу тебе одеяло.

Вскоре он вернулся с попоной в руках.

– Капитан сказал тебе не шататься по лагерю, особенно ночью.

– Да, сейчас иду в фургон, – кивнула Бенедетта.

– Это тебя согреет. – Подождав, пока Цольфо набросит на плечи одеяло, Меркурио протянул ему кружку с вином. – Спокойной ночи.

Всхлипнув, Цольфо закутался плотнее и взял кружку. Он готов был опять разрыдаться, но подавил слезы и залпом выпил вино.

Слыша, как мальчик закашлялся, Меркурио вошел в фургон. Воздух внутри был теплым, тут приятно пахло едой. Исаак и его дочь сидели на лежанке, приобнявшись.

– Завтра выступаем, – сообщил им Меркурио, не сводя глаз с девушки.

Девчонки никогда его не интересовали, да и взрослые всегда говорили, что от них одни неприятности. Но было в этой девушке что-то чарующее.

– Хорошо, – кивнул Исаак.

– Капитан сказал, что мы прибудем в Венецию через два дня, – добавил парень, чтобы прервать неловкое молчание. А может быть, ему просто хотелось улыбнуться девушке.

Меркурио знал, что еще никогда в жизни не видел ее, и все же ему казалось, что они знакомы уже много лет.

– Хорошо, – повторил Исаак.

Вытянувшись на соломенной подстилке, Меркурио укрылся одеялом. «От женщин одни неприятности», – подумал он, стараясь не смотреть на дочь доктора.

– Отнеси своему маленькому приятелю печурку, – сказал ему Исаак.

Дверь в фургон открылась. Меркурио приподнялся на локте.

– Отнеси Цольфо печурку, – предложил он Бенедетте.

Девушка передала печурку Цольфо, свернувшемуся на ступенях, точно пес.

– Ничего мне от этих жидов не надо, – проворчал мальчишка.

– Это Меркурио предлагает, глупый, – фыркнула Бенедетта и закрыла дверь.

Оглянувшись, она задумалась о том, где ей ложиться спать. В прошлые ночи она спала рядом с Цольфо, а Меркурио держался в стороне. Но теперь Цольфо спал снаружи, и девушка не знала, где ей пристроиться.

И тут она заметила, что дочь доктора украдкой косится на Меркурио. Бенедетта села рядом с ним, чтобы показать этой нахалке, что они вместе. Но этот простой, казалось бы, жест растревожил ее, вызвав чувства, о которых даже думать не хотелось. Бенедетта боялась, что Меркурио прогонит ее. Девушка поспешно отодвинулась и завернулась в одеяло.

– Всем спокойной ночи, – сказала она.

– Спокойной ночи, – ответил ей нестройный хор голосов.

Исаак задул лампаду, и в фургончике стало темно.

Меркурио хотелось сказать ему, что лучше оставить свет, но он не хотел показаться ребенком.

Он знал наверняка, какие мысли вызовут в нем жуткие образы раненых солдат, на которых он насмотрелся сегодня. Поэтому парень широко распахнул глаза и уставился в небольшое окошко, надеясь, что слабый свет луны разгонит ночные ужасы. И все же ему не удалось отделаться от мыслей, круживших в его голове.

И пока Меркурио пытался успокоиться, перед его глазами вновь возник образ, преследовавший его несколько дней.

Он увидел, как порвалось горло купца, услышал хлюпающий звук, с которым клинок вошел в плоть, хруст трахеи. Парень резко выпрямился, сжимая кулаки. Он не знал, сколько времени прошло. Рядом мирно посапывала Бенедетта. Она спала. Доктор и его дочь тоже дышали ровно.

– Не можешь уснуть? – тихо спросил Исаак.

– А вы? – парировал Меркурио.

– И я.

Воцарилась тишина, но затем Меркурио услышал какой-то шорох, и вдруг Исаак очутился рядом с ним.

– Твой дружок, что спит на ступенях, знает мою тайну? – шепнул он.

Меркурио помедлил.

– Не волнуйтесь, – ответил он наконец.

– Это ни да, ни нет.

– Мы воры и мошенники, – объявил Меркурио. – Точно так же, как и вы. Никому из нас не выгодно, чтобы нас разоблачили.

– Но мы ко всему еще и евреи.

Меркурио понимал, что он имеет в виду. И был с ним согласен.

– Он ничего не знает о вашем сокровище. – Юноша испытывал сильную симпатию к этому человеку. – Не волнуйтесь… доктор.

– Спасибо, – шепнул Исаак, возвращаясь на свое место. – Венеция… – мечтательно прошептал он.

– Да… Венеция, – повторил Меркурио.

Но для него это было лишь слово, не более того.

Глава 11

Шимон Барух открыл глаза, не понимая, где находится.

А потом вспомнил.

Вот уже неделю все повторялось вновь и вновь.

С того самого дня, когда он пришел сюда.

С того самого дня, когда Хашем, как говорили врачи и его жена, Хашем Всемогущий и Всеблагий, да восславится Он навеки, решил спасти его жизнь.

Шимон просыпался, не помня, кто он. И где он.

Шимон, который всегда контролировал все до последних мелочей.

Шимон, который всегда вел скромную жизнь, стараясь не высовываться и не наживать себе неприятности.

Этот самый Шимон пришел в себя неделю назад и сам себя не узнал.

Что-то изменилось в нем, что-то важное, что-то основополагающее.

И Шимон не мог это контролировать.

Как только он вспомнил, кто он и где находится, в его голове возник образ того мальчишки, который обманул его и обворовал. Узкое лицо, темные волосы, черные глаза и наглая ухмылка. Блеск кинжала.

Тьма объяла душу Шимона Баруха, окутала ее, точно тяжелый полог, и то превращение, что началось неделю назад, продолжилось.

Шимон осторожно повернулся на бок. Рядом мирно посапывала жена. Как только она заметит, что он проснулся, она вскочит и побежит готовить ему завтрак, станет обхаживать его, мыть, брить… и при этом будет болтать не переставая. И плакать.

Но Шимону Баруху хотелось побыть одному.

В особенности этим утром, утром, когда он, скорее всего, лишится свободы – на следующий день было назначено первое слушание по его делу. Едва стало ясно, что Шимон поправляется, на его голову со всей своей мощью обрушился молот правосудия. Тем, что Шимона до сих пор не упрятали в тюрьму Савелла, он был обязан своему адвокату, взявшему на себя его защиту, – у того были связи в высших слоях общества. Впрочем, это преимущество нужно было оплачивать.

И никакие высокопоставленные знакомые не спасут Шимона Баруха от обвинительного приговора. И он это знал. Он был евреем, вышел на улицу с оружием, его обвинили в убийстве. И не важно, что его ограбили. Любой христианин при таких же обстоятельствах мог бы учинить кровавую бойню, и его бы оправдали, сославшись на смягчающие обстоятельства, ведь это означало бы, что христианин убил преступника. Но он был евреем, а значит, все обстояло иначе. Еврей убил невинную овечку, отманив ее от стада. И ему дорого придется заплатить за это пастухам. Адвокат сказал, что Шимон может отделаться четырьмя-пятью годами тюрьмы и высоким денежным штрафом. Он так и сказал. «Отделаться».