Токката и фуга - Роман Сергеевич Богословский

Гюль присела рядом с Эдизом на диванчик, задумчиво посмотрела перед собой:

– А мне почему-то жалко этого, который помоложе, Андрея. В нем много печали, это видно. Он так смотрит на все, будто тут у нас нет ни солнца, ни моря, ни гор. Словно здесь дожди, снег и слякоть, как у них в России.

Эдиз расправил плечи, перевел тему:

– Гюль, когда мы поговорим о нас? Я неделю назад сделал тебе предложение, а ты ни слова об этом.

Она улыбнулась, прилегла на плечо Эдиза, положила свою маленькую ладошку на его большую темную руку, устало прикрыла глаза. Было понятно, что сказать ей нечего или говорить не хочется вовсе.

– Эдиз, парни все время делают мне предложения. Почему я должна откликнуться именно на твое?

– Потому что моя любовь сильнее любви всех тех парней, вместе взятых, Гюль, и одного этого достаточно, – полушутливо ответил Эдиз, обнял Гюль обеими руками и поцеловал в губы.

Она легко толкнула его в грудь.

Если в отеле должно было произойти что-то важное, включалась легкая музыка, которую было слышно во всех его точках, и доброжелательный голос на нескольких языках сообщал информацию.

Так произошло и этим утром.

Голос, поприветствовав всех и пожелав хорошего дня, оповестил:

– Дорогие гости отеля Gizem. У нас для вас большущий сюрприз. Завтра вечером на главной сцене – это та, что слева от большого бассейна, – выступит Стинг! Только для вас, специально для вас, именно для вас! После окончания концерта маэстро выйдет к гостям. Рядом с малым бассейном будет организован большой стол, куда мы приглашаем всех желающих.

– Стинг – это хорошо, – буднично отреагировал Алексей, разыскивая что-то в своей сумке. – У меня была когда-то пластинка The Police, не помню, какой альбом. Но я всегда больше любил Jethro Tull.

Эти названия были для Андрея новыми. Он ничего не понял. Серо-желтая пелена скрывала от него не только прошлое, но и слова, понятия, самые обыденные вещи. Было огромное желание проспаться – встать однажды утром, а все уже хорошо, голова чистая, как глаз младенца.

Одно Андрей понимал точно: если бы рядом не было Алексея, он бы не знал, чем заняться, куда пойти, о чем говорить с людьми. Единственное, что присутствовало в его жизни всецело, без полутонов и возможных вариантов – это чувство опоры. Все остальное было зыбко: то ли да, то ли нет, вечное «не знаю» и туманное «для чего я вообще нужен?».

Но Андрей постепенно привыкал к этому состоянию. Он не знал, что бывает как-то иначе. Что-то внутри него рвалось, билось, кричало, но он старался не замечать этого. Глубоко в себе он понимал, что он не только сумма всего того, что на виду: есть что-то еще, скрытое, заваленное тряпьем в самых древних сундуках сознания. И он гнал это, предпочитая оставаться в холодном и тяжелом, но уже родном беспамятстве.

Стинг и еще двое музыкантов вышли на сцену в девять. Перед тем, как начать петь, маэстро рассказал, что в этом замечательном отеле будет выступать уже во второй раз, как ему здесь нравится и что после концерта он постарается успеть искупаться в вечернем море.

Один его музыкант играл на бубне и маракасах, второй на гитаре, сам Стинг играл на гитаре и пел.

В моменты, когда в Gizem выступали звезды, персоналу разрешалось смотреть концерт наравне с гостями. Руководство считало, что в этом есть некий момент единения.

Еда и напитки в максимальном количестве выставлялись на столики заранее.

Гюль, Айташ и Эдиз встали рядом с Андреем и Алексеем.

Гюль пританцовывала, хлопала в ладоши, подпевала знакомые песни – Englishman In New York, Fields Of Gold, Shape Of My Heart, Roxanne. Стинга уважали и любили в Турции. Гюль знала множество его песен с юности. Самой любимой ее песней была Desert Rose. Еще бы! В ней жило и трепетно билось само сердце Востока.

И тот певец из Алжира – Шеб Мами, – с которым Стинг записал эту песню дуэтом, уже не раз давал сольные концерты в Gizem.

Алексей стоял неподвижно. Ему было безразлично происходящее.

Андрей чуть пританцовывал с грустной улыбкой на лице. Он слышал эту музыку впервые, и она трогала его душу легкими, но важными касаниями, вызывала из глубин щемящие, но светлые чувства.

Гюль, танцуя, украдкой рассматривала Андрея, который стоял слева от нее. Свет фонаря удачно падал на его лицо, обводя профиль мягким контуром.

«Ему бы роста побольше, мог бы запросто работать моделью», – думала Гюль.

Густая рыжая шевелюра, большой открытый лоб, почти женские, с изгибом, брови, небольшой, чуть вздернутый, нос: было в нем что-то такое, что запомнилось Гюль с самой первой их встречи.

Обычно гости – даже самые богатые и знаменитые – были для нее лишь очередными постояльцами. Но этот русский казался особенным. И ей хотелось знать о нем – нет, не что-нибудь, – а все, абсолютно все.

Гюль встала поближе к Андрею и будто невзначай спросила по-русски:

– Как тебе музыка?

Андрей не ожидал, что с ним заговорят, вздрогнул, отшатнулся.

– Хорошая музыка, – ответил. – Я никогда раньше такой не слышал.

Алексей холодно глянул на Гюль и Андрея, встал между ними, чтобы прервать разговор. Гюль посмотрела на него с досадой, но быстро опомнилась: кто здесь она и кто он? Она просто обслуга, которой позволили прийти на концерт…

Повернулась к сцене и стала танцевать.

Гости и персонал кричали, танцевали, хлопали, посылали музыкантам воздушные поцелуи. Подпевали нестройным хором: «Roxanne-e-e-e…»

Стинг закончил петь, улыбнулся, развел руками, поклонился зрителям, с минуту слушал возгласы, принимал аплодисменты.

Миниатюрная негритянка подарила ему огромную ракушку. Он поднес ее к уху, засмеялся, положил на сцену.

И объявил:

– Клип на песню, которой я хотел бы завершить наш сегодняшний концерт, мы снимали в пустыне Мохаве на Юго-Западе США. Сейчас мы на Юго-Западе Турции. Возможно, этот клип нужно было снимать здесь, но что сделано – то сделано. Давайте я ее спою. Но только после того, как вы скажете – что же это за песня?

Гюль охватил такой восторг, что она, потеряв всякий контроль, завопила:

– Desert Rose-e-e-e-e-e-e!

Стинг улыбнулся ей, показал большой палец, и музыканты заиграли.

Андрей выглянул из-за Алексея, мельком выхватил Гюль взглядом. Он зажегся от нее, словно она огромный костер, распаляющий и без того душный турецкий вечер. Он странным образом чувствовал сейчас Гюль словно самого себя. Алексей понимал каждое ее движение, улыбку, взгляд.