Под музыку Вивальди - Александр Величанский

«Облака стали плотью…»

Облака стали плотью —долговаты, круглы ль —куполов поголовье,глав и главок горбыль —шлемы, луковки, маки,полусвет полусфер —и озерный в размахене разгонит их ветр.

«А у храмов здешних…»

А у храмов здешнихдыханьице – пух.Нет, не дышат пышноабсид их меха.Невесомо, каменносредь строек-разрухтихо за денькамистоят их века.

«А разводы-валики…»

А разводы-валики,как узор на прянике —на прянике будто —печатные буквы.А и прясел вмятинына сахаре стен,как в прянике мятном —глянул – будто съел.

«А под куполом идет…»

А под куполом идеттут узора хоровод —чьи следочки из землина него посрезали?Уж и сладок всяк следок —то-то водится танок[10]под главою гонтов́ой —не расходится домой.

«Втиснут в ряд с домами…»

Втиснут в ряд с домами,как в скитанье – скит,бьет притвор крылами,бьет притвор крылами,бьет притвор крылами,да не возлетитили, тужась тетивойв пустоту над нами,целит он углами —звонницы стрелой.

«Было дерево карим…»

Было дерево карим —стало сивым, как сумрак, как дым,было смуглым веками —стало серым, устало-седым.Кровлею ли на храме,гнута ль лемехом в главах онаиль над башен «кострами»серебрится дерев седина.

«А каково теням вольготно…»

А каково теням вольготно —вечерним, утренним и дневным —на этой извести церковной,на сей блаженной кривизне —округло, угловато, прямо,устойчиво или покато,то выпукло, то углубленно,то высветлено, то темно,то явно слишком, то уютно,укромно, потаенно илипрозрачно, призрачно ли – словом,различно – замечательно!

«А как они дышат?..»

А как они дышат? —как будто не камень, а мехкузнечный. Гори же,сиянья алтарного горн.И камня прохладувдыхай же, сияние всехсвечей и окладови ликах в глубинах икон.

А как же пустуеттеперь эта кузница ихи пьет вхолостуюдыхание ветхих мехов?Вино или млеко? —чем храм опустевший налит —нет эхом, как некойон влагою полн до краев.

«Храмы-то набухли…»

Храмы-то набухлипустотой без блага —мертвые, как буквыиз Слова Живаго.

Или живы линиитайной жизнью слов —полевые лилииглавок, куполов?

«Дерево – цветений сплав…»

Дерево – цветений сплав.Сочен, коренист —силуэт любой из главцеркви – вечный лист:иль зеленый, словно лес,заржавелый ли —лист – застывший соков всплесксолнца и земли.

«Серебрится, яко…»

Серебрится, якорайская змея —кровельная дранка,гонта чешуя —хоть и не сгорелодерево дотла,стало его телосерым, как зола —будто пламя съело,а память сберегла.

«Что же видят издалече…»

Что же видят издалече —из былого лютой сказкибровки[11] храмов – спины, плечида мотоциклистов каски,тусклые затылки илиотражения своихстен былых в автомобилейзадних стеклах ветровых.

«Есть и люди во Пскове…»

Есть и люди во Пскове(кто не видел людей?).Но мельканье людскоек благолепью церквейнепричастно: настолькопосторонни они —эти люди – устоямсобственной старины,что почти незаметнырядом с этой красой —столь странны, несусветны,что НЕСХОЖИ С СОБОЙ.

«Улеглось волненье…»

Улеглось волненьеарок, закомар.Кривизну прозреньяподточил комар.

Прихоти насущностьнам понять слабо.Стало в мире скучно,скученно. А по

городам и весям,замесив бетон,ходит бес с отвесом,яко со хвостом.

Строже, чем орнамент,он на нас глядит,заложив фундамент,яко динамит.

«Летом далече до ночки…»

Летом далече до ночки.В небе над Псковом речным —ласточки, чайки да летчики,голуби, ангелы, дымфабрик да рябь воробьиная,облачности парусаи, как былое, незримаязвезд непроглядна краса.

«После зорьки алой…»

После зорьки алойпо ночам по белым,по ночам упрямоночь белее храма,храм белее ночи,ночь белей, чем очиподколодной чуди здешней,чуди белоглазой.

«Солнце вечное…»

Солнце вечное,беспречь свети!В тебе ночка-глубь —как в тихом омуте.Церковь, как в цветуяблонька одна.На белом светунам и ночь красна!а и насквозь видна,как пить до дна:эх – была не была —нам и ночь бела!

«Богородица ходила…»

Богородица ходила,следу Божьего искала,во оставленные храмыпроникала сквозь затворы,со Пароменья Успеньенапоследок оглянула —среди б́ела д́енька Деваодинешенька, как ночка.Каково во Пскове людно,таково ей одиноко.Каково во храмах пусто,так никто ее не узрел.

Из Софийской первой летописи

…В семь тыщ восемнадцатоелето с сотвореньямира Божья, генваряв день тринадесятыйизволил Великий Князьизволить две воли:веча бы у нас не быть,снять колокол вечный.

Пойманы Богоми Великим Князем —волен Бог и государьв вотчине своей он,во Плескове и во нас,в колоколе нашем,в вечном колоколе игуле его вещем.

…Опускался долуколокол, что солнце,и, на колокол смотря,плакати начатавечники-крамольникипсковичи – от маладо велика(токмослез не испустиликои млады и занене в разуме сущи) —как им не упализеницы на землю,зеницы на землюсо слезами вкупе?како не урвалосьот корени сердце,плачучи по старинеи по своей воле?

…Поклонившись Троице,князь начата править —правых, виноватыхпо себе твориша.От насильства, грабежаразбегоша многи,пометав детей и жен,в города иные,иноземцы во своиземли разъидоша,и осташа во Псковепсковичи едины.Некуда, Заступница,от себя успеть:ЗЕМЛЯ НЕ РАССТУПИТСЯА ВВЕРХ НЕ ВЗЛЕТЕТЬ.

«С той поры, как царь Иван Васильевич…»

С той поры, как царь Иван Васильевич(а точнее царь Василь Иваныч)выводил измену изо Пскова,Псков навек остался неизменным,а коль изменялся – неприглядно,как душою брошенное телострашно изменяется – хоть прибранпрах, омыт водою ключевою,прежде чем для вечного прощаньявсем на поглядение поставлен.

«Ищи ветра в поле…»

Ищи ветра в поле.Во бору – дорог.Во нашей неволеволен князь да Бог.

Как полей раздольюмерою – сыр-бор,так и своевольюмера – произвол.

И когда над полемлес зайдется в дым,уж мы поизволим!уж мы похотим!

«Каждый храм во Пскове…»

Каждый храм во Псковесам себя укромней,каждый храм во Псковесам себя огромней:хоть велик – уютный,хоть и близок – дальний,хоть миниатюрный,но монументальный —ширь и высь в обличьетесное впитал он:велико величье —обойдется малым.

«Ан не вывернуть нам…»

Ан не вывернуть намхрамов наизнанку —двоеличие стенамвечное дано:уж снаружи-то стенастеснилась, как правда,а внутри, как истина,раздалась темно.Уж наружа-то видна,а нутро укромно.Всяка истина – стена.Всяка правда – прорва.

«Знать теснее извне, чем внутри…»

Знать теснее извне, чем внутри,храмы псковские, но до порыв этот их первозданный секретнету входа и выхода нет —не войдет, не воскликнет позор:«в тесноте Ты давал мне простор»,до пределов небесной красы«в скорби распространил мя еси».

«Чрез звонницы основу…»

Чрез звонницы основу,чрез мощный четверик,как будто через слово,мы смотрим через них,и сквозь теснины-сводымы видим скорбь-страну,ак будто через водуили через весну[12].

«Пуста, аки бездна…»

Пуста, аки бездна,храмов старина —вера БЕССЛОВЕСНАЯв ней заключена —посильнее искуса,попустей поста —хоть извне неистова,а внутри пуста.

«Расцвет – он мастера, как сок…»

Расцвет – он мастера, как сок,всего всосет из почвыи вместе с именем егопоглотит – не беда:потусторонен, словно Бог,творения воочью,жив мастер – легкая стопаво глубине следа.

Упадок-дока именатворит: играет ими.И за соломинку труданапрасно ухватясь,сам мастер до трясины днав свое уходит имя —и лопаются пузыриземли: поверхность, грязь.

«По обету кончане…»