Оборотень (СИ) - Йонг Шарлотта

– Все это знают, кто только недолго побудет с тобой! – уязвил ее Перегрин; – но барышни – не большая редкость для твоих графов и лордов, и, в конце концов, ты будешь рада своему кривульке.

Мистрис Анна мотнула головкой, Перегрин отвечал ей гримасой. Но все-таки они поцеловались при прощаньи, и в течение некоторого времени после того мысль о Перегрине преследовала маленькую девочку, и в этом смешанном чувстве было нечто привлекающее к нему и что-то отталкивающее; но все это исчезло вместе с воспоминаниями о детских шалостях, когда она уже стала подрастать.

Глава VIII

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Была осень, но уже 1687 года, когда Люси Арчфильд и Анна-Якобина Вудфорд опять проходили по широкой, усыпанной мелким гравием дорожке, огибавшей южную сторону Винчестерского собора. Люси, несмотря на свою парчовую юбку и богатое синее бархатное платье, спускавшееся поверх ее, по-прежнему не поражала своею наружностью; это была цветущая, веселая, круглолицая девушка, с благовоспитанными манерами, но весьма провинциального типа, который, к счастью, и до сих пор часто встречается среди молодых англичан.

Анна, или Якобина, как она предпочитала, чтобы ее называли, была на целую голову выше своей подруги и нисколько не утратила той изящной манеры держать себя, которая была привита воспитанием еще в детстве; хотя на ней была простая шерстяная юбка, а верхнее платье из недорогого вишневого кабинета (материя того времени), но то и другое сидели на ней гораздо красивее богатого костюма подруги; ее каштановые локоны обрамляли чрезвычайно красивое лицо, бледное и нежное, с правильными чертами и ясными карими глазами под изогнутыми дугой бровями, с маленьким подбородком и чудного очертания ртом, выражавшим твердость характера.

По своей наружности она казалась созданной для придворной атмосферы, да, пожалуй, у нее и мелькали надежды в этом направлении, потому что доктор Вудфорд, назначенный королевским капелланом еще при Карле VI, сохранял эту должность, и хотя она обратилась в синекуру при новом короле, но Тори, вместе с епископальной партией, имели теперь перевес при дворе, насколько это было возможно при короле-католике, и д-р Вудфорд мог рассчитывать на место каноника в Виндзоре или в Вестминстере, а то и на высшее назначение, если только он не будет считаться ревностным поборником государственной церкви. Для ее матери (так думала Анна), здоровье которой совсем расшаталось, было бы весьма важно пользоваться советами лучших лондонских врачей. Между тем, Люси передавала ей свои первые свадебные впечатления. Семья Арчфильдов только что возвратилась из Лондона со свадебного торжества наследника фамилии. Уже давно Анна-Якобина сроднилась с мыслью, что все обеты мастера Чарльза следует отнести к детским играм и фантазиям, и, может быть, втайне огорченная и обиженная, но не желая показать этого своей подруге, она с интересом слушала ее рассказы о невесте, которую в этот вечер ожидали к ужину у д-ра Вудфорда.

– Она прехорошенькое маленькое создание, – сказала Люси, – но моя мать была поражена, когда увидела, что она совсем ребенок, и согласилась на их свадьбу на два года раньше только ввиду того, чтобы самой заняться ее воспитанием.

– Я думала, что ей шестнадцать.

– Едва пятнадцать, и она выглядит гораздо моложе нас в эти годы. Она расплакалась, когда ей сказали, что она должна оставить дома свою старую куклу; и когда мой брат объявил, что ей ни в чем не будет отказа, то она запрыгала от радости и стала целовать его и даже заставила его поцеловать лицо старой куклы, с которого сошла вся краска.

– И он поцеловал?

– Да. Она совсем маленькая хорошенькая игрушка для него, и они возятся точно наш большой Таузер с котенком Фриском. Она его очень забавляет и дорожит им как самым лучшим из своих свадебных подарков.

– Так оно и есть.

– Правда; но они как-то не похожи на мужа и жену; и моя мать опасается, что она болезненная, потому что она такая маленькая и такая бледная, точно в ней нет ни кровинки, и только когда разгорячится, на щеках у нее появляется самый нежный румянец, что, по словам миледи, признак слабости.

Ты знаешь, конечно, что она сирота; ее отец умер от чахотки, а мать вскоре после него, когда она была годовалым ребенком. Ее дядя был приятелем моего отца в старые годы кавалеров и написал о своем желании обручить ее с моим братом, незадолго до своей смерти, когда ей было только пять лет. Жаль, что ее тотчас же не привезли к нам, потому что старый лорд, ее дядя, совсем не заботился о ней и оставил ее на попечении нянек, которые только ее баловали, но не думали об ее здоровье и образовании. Еще удивительно, что она осталась жива и что она такая милая и привлекательная. Она едва может читать и я должна была ее выучить подписывать свое имя – Алиса Фицгюберт. Всему, что она знает, она выучилась от старого домоправителя, и то урывками, когда ей вздумается. Мой отец смеется, и она потешает его; но миледи вздыхает и боится, что приданое досталось слишком дорого.

– Но ведь она богатая наследница?

– Не всех земель; большая часть идет в мужскую линию, но и того, что остается на ее долю, достаточно, чтобы сделать Чарльза богаче нашего отца. Интересно, как ты найдешь ее? Моей матери ужасно хочется поговорить о ней с м-рис Вудфорд.

– Моя мать также желает скорее увидеть миледи.

– Я боюсь, что она не совсем здорова.

– Мы думаем, что она почувствует себя лучше, когда мы вернемся домой, – сказала Анна. – Мне кажется, что у нее прибавилось силы; потому что сегодня она обошла вокруг всей ограды и не почувствовала усталости.

– Но скажи мне, Анна, правда ли, что бедный мастер Оливер Окшот умер от оспы?

– Совершенно верно. Бедный молодой человек; он должен был жениться на дальней родственнице своей матери, мистрис Марте Броунинг, которая живет в Эмсворте. Она приехала к ним в гости и, кажется, занесла заразу, потому что тут же заболела, и хотя все кончилось благополучно, но ее страшно изуродовало. Мастер же Оливер схватил заразу и умер в три дня, и весь дом теперь убит горем. Говорят, бедная м-рис Окшот позабыла свою болезнь и ухаживала за ним вместе с другими. Моя мать также была бы готова поехать к ним, чтобы пособить в их горе, если б у нее было ее прежнее здоровье.

– Каков другой сын? Он недурен собой. Я видела его на спуске корабля весной, и они хотели остаться на танцы, если б не помешал этот строгий старик, их отец.

– Ты видела Роберта, но он не старший.

– Что ты? Неужто этот безобразный мальчишка, которого мы когда-то называли Рике с хохлом, старше его.

– Конечно. Он иногда пишет моей матери и, по-видимому, доволен своей жизнью с дядей.

– Я не верю, чтобы он кончил добром. Помнишь, как он пустил по течению лодку с моим братом и его кузеном?

– Мне кажется, в этом был отчасти виноват твой кузен, который издевался над ним и дразнил его.

– Седли Арчфильд был дурной мальчик. Этого нельзя отрицать. Мне кажется, что он недаром убежал из коллегии.

– Слышала ли ты о нем после того?

– Да; он служит в королевской гвардии в Шотландии и, может быть, придет повидаться с нами. Мой отец хочет посмотреть, стоит ли хлопотать, чтобы добыть для него роту; если они вернутся к ноябрю в лагерь, то для этого представится удобный случай. Но, посмотри, кто это идет в проходе?

– Мой дядя. Но кто же другой с ним?

К ним подходил д-р Вудфорд и с ним худощавый молодой человек в черном. Когда он подошел и снял свою широкополую шляпу со страусовым пером, то им представилось странного вида лицо, обрамленное черными волосами, и д-р Вудфорд сказал при этом:

– Вот старый знакомый; я его увидел, когда он слезал с лошади у Белого Оленя, и привел с собой.

– М-р Перегрин Окшот! – воскликнула Анна, считая себя обязанною протянуть ему руку, которую он поцеловал по обычаю того времени; между тем, Люси только сделала церемонный реверанс и, находясь вблизи своего дома, оставила их до ужина.

До их дома оставалось несколько шагов; но и в этот краткий промежуток Анна успела заметить, что перед нею стояло существо, не имеющее ничего общего с тем бесенком, с которым она рассталась семь лет тому назад; хотя он остался небольшого роста, был очень худ и его длинные черные волосы висели вниз по-прежнему, но он был пропорционально сложен, и его манеры отличались изяществом.