Сложенный веер - Сильва Плэт

— Что вам от меня надо?

— Извини. Я не хотел.

— Чего вы не хотели?

— Сделать тебе больно.

— Мне? — Антон посмотрел на Гетмана как на душевнобольного. Так же, как и в палате. — Я десять лет прослужил в вашем десанте. Больно мне бывает, когда гравитационная сеть срабатывает, когда из скорчера прилетает, когда кулаком по зубам. А это… это не больно. Это…

Он задумался, чтобы подобрать слово, и первый раз в жизни нашел его, хотя много раз пытался.

— Это пусто. Оглушительная, бесконечная пустота, как в космосе. Черная. Только внутри. Вот. Не представляю, зачем вам это знать.

— А я и не спрашивал.

Верно, я сам рассказал. Зачем я рассказал ему? И почему именно с ним, сейчас, я нашел это слово и произнес его вслух? Пустота внутри. Тоска, сосущая, тянущая под ложечкой и не находящая выхода. Разноцветные дюны… черт!

— Странно.

— Что странно?

— Ты сравнил пустоту с космосом. Я бы сказал: как в пещерах на Сколопаксе. Когда шагаешь и не слышишь своих шагов. Не такая пустота, как на Земле, когда эхо, а поглощающая звуки. Бездна. Только не вниз, а вокруг.

— Верно, — Антон кивнул с уважением. Так точно описать жуткое ощущение, накатывающее на человека в сколопакских подземных ходах, он бы не взялся. Хотя испытывал его не один раз. А вот интересно…

— Я всегда думал… — Антон остановился нерешительно.

— Ты думал… — подхватил Разумовский, не отрывая глаз от приборной доски.

— Чем объясняется тот факт, что на Сколопаксе ты никогда не знаешь, сколько у тебя воздуха? Там, в пещерах. Кажется, есть, чем дышать, много есть. А через пять секунд — нет. Или ты задыхаешься, буквально рвешь себе легкие в пещере, где полно кислорода. Можешь дышать, но не дышишь, потому что башка тебе подсказывает, что воздуха нет.

— Ааа… Ты тоже попадался?

— Однажды. Но мне хватило. Наверное, из-за этой пустоты, да? — Тон сам не знал, зачем ему было нужно одобрение Гетмана, но обрадовался, когда тот согласно кивнул.

— Да. Я в первый раз там влип, когда мне восемнадцать было. Чуть в штаны не наделал со страха. Хорошо, нашлись умные люди рядом — подсказали. А ты?

— Сам дошел.

Ну, а эта мальчишеская гордость зачем? Чтобы меня похвалил командор Разумовский? Зачем мне это все надо?

— Молодец. Я слышал, как вы впятером месяц нагоняли ужас на местные карательные отряды, которые силились выкурить вас из подземелья. Легенда ходит по военным частям конфедерации.

— Ну да, там их жрецы уже почти поверили, что мы посланы им как кара за грехи от самой богини Анко. Этакий материализовавшийся гнев божий. С парализаторами и скорчерами. Хотя, честно говоря, я не понимаю, зачем надо было класть почти полный батальон десанта из-за каких-то бессмысленных мощей. Даже не человеческих, а звериных.

— Это были не бессмысленные мощи, а скелеты боракир — ядовитых полузмей-получерепах. Делай выводы.

— Ух ты! Капля яда боракиры убивает — сколько человек?

— Сотню-другую. Просто распыленная в воздухе. Я не говорю уже про подицепсов. Понимаешь теперь, какой ты герой?

Он разговаривает со мной как с несовершеннолетним. И при этом выдает информацию, к которой, если мне не было положено ее знать тогда, сейчас у меня точно не должно быть доступа.

— Скоро мы прилетим?

— Еще полчаса. Тебе надоело?

— Мне надоело ждать, когда вы расскажете, зачем я вам нужен.

— Я устал.

Тон попытался порешать, в каком состоянии Разумовский более невнятен: когда говорит или когда молчит — однако быстро бросил это бесполезное дело. Он явно предпочитал ящерицу: рептилия вечно молчала, но была более понятна в своих желаниях и стремлениях.

В голове шумело, Тон попытался заснуть, но как раз в этот момент из-под крыла вынырнул прямо за оконечностью хвойного леса ряд домиков на пологом речном берегу. Разумовский плавно повел штурвал в сторону, земля надвинулась, и Тон увидел маленькую посадочную площадку, прилепившуюся на обрыве между двумя соснами. Даже не маленькую, а крошечную, если учитывать размеры стандартного глайдера.

«Промахнется, — подумал Тон. — На такой-то скорости!» Когда Разумовский сел мягко и с первого раза, Тон посмотрел на него с уважением. Все-таки спросил:

— А чего так? На обрыве-то?

— Не хочу портить индустриальными вкраплениями окружающий пейзаж. Это идея Лисс, между прочим. Она мне чуть не откусила голову, когда увидела, что я пытаюсь пристроить площадку для глайдера вон там, — Разумовский повел рукой в сторону неширокой полоски песчаного пляжа, окаймленной пронзительно светлыми, по-девичьи тонкими березками.

Солнце клонилось к закату, вода уже потемнела, и цветовой контраст сливал деревья, реку, песчаную полосу между ними в единую, будто несколькими взмахами набросанную картину. Ветра не было, ленивая волна плескалась о выдававшийся в реку причал, возле которого колыхалась одинокая лодка. Пахло молодой листвой, свежестью, мокрыми досками, и каким-то рыбным духом несло с реки.

— И она была права, — улыбнулся Антон, вдохнув полной грудью. В ребрах отдалось неприятно. Но пренебрежимо. Он как завороженный пошел к воде, встал, облокотившись на ближайшее дерево… Разумовский проводил его глазами, вернулся к глайдеру и стал разгружаться.

— Вам помочь? — через плечо спросил Антон.

— Нет, отдыхай. Есть хочешь?

Антон смутился. Есть он хотел, но чтобы вот так спрашивать… Нет, он, разумеется, слышал много раз, как гражданские спрашивают друг у друга: «Есть хочешь?» Дурацкий вопрос в условиях десантного спецназа. Едят по часам, едят, когда нужно поесть, когда есть возможность подкрепить свои силы, когда есть еда и время. Что значит хочешь есть? Мало ли чего я хочу!..

— Буду, да. Когда скажете.

Вырубился он незаметно. Никогда себе такого не позволял. Просто сидел на бревнышке у самой воды и уснул. Уронив голову на коленки. Проснулся уже в постели, под клетчатым сине-красным пледом с кисточками. В окно смотрело солнце, которое явно уже не клонилось к закату, а только что встало. Разумовский сидел на полу возле кровати, читал какие-то бумаги. Антону удалось, не поднимая головы, разглядеть печати Звездного совета, верийские военные эмблемы…

— Есть хочешь? — спросил Гетман, не оборачиваясь.

— Пить хочу. Я сейчас встану.

— Я принесу, — Гетман легко поднялся, смахнув бумаги в сторону. Через минуту вернулся, подал стакан:

— Вот, энерготоник. Или что-то другое?

— Тоник — здорово. Спасибо. Извините меня.

— За то, что ты вчера вырубился? Это я сам виноват. Не надо было тащить тебя в такую даль. Но мне хотелось показать тебе Землю. Хоть немножечко. Чтобы ты понял, что у нас тоже можно жить.