Грозное лето - Михаил Соколов

Вторая армия продолжает успешно продвигаться правым флангом на Алленштейн — дивизией генерала Рихтера и на Бишофсбург — дивизией генерала Комарова; центром — на Алленштейн, корпусом генерала Клюева, и на Остероде — корпусом генерала Мартоса, который только что одержал победу над противником при Франкенау. Первый корпус генерала Артамонова занимает позиции выше Сольдау, полукорпус генерала Кондратовича связывает левый фланг Мартоса с правым флангом Артамонова…

И заключил:

— Таким образом, ваше высочество, я не нахожу особых причин для беспокойства за вторую армию. Правда, генерал Самсонов может не успеть перехватить противника, которого Ренненкампф нагоняет на него, — как он доносит, — весьма успешно, ибо противник так отступает, что бросает раненых, но я полагаю, ваше высочество, ваши директивы штаб фронта исполнит во всей полноте и в ближайшее время путь на Берлин может быть открыт посредством изгнания восьмой армии из Восточной Пруссии — в лучшем случае. В худшем для нее — посредством пленения двух ее северных корпусов — Макензена и Белова…

Александр Орлов был потрясен и едва не воскликнул: «Это — чудовищное заблуждение, ваше высочество! И главнокомандующий Жилинский знает, что докладывает неправильно, ибо боится назвать вещи своими именами!», но не мог, не имел права вмешиваться в разговор, а тем более спорить, да великий князь, кажется, и сам понимал: слишком розовую перспективу нарисовал генерал Жилинский, и неожиданно спросил у Орлова:

— Штабс-капитан, а вы что видели с аэроплана на территории противника? Повторите.

Орлов с готовностью ответил:

— Я видел, ваше императорское высочество, что противник направляется в сторону корпуса генерала Благовещенского, — части первого резервного и семнадцатого корпусов.

— Благодарю, — прервал его великий князь и спросил на этот раз Янушкевича: — Николай Николаевич, вы не находите, что на правом фланге Самсонова может создаться непредвиденная ситуация, если противник устремляется сюда, видимо намереваясь отогнать Благовещенского к нашей границе?

— Нахожу, ваше высочество. Такая ситуация может образоваться.

— Не торопитесь, Николай Николаевич, — заметил Данилов.

Янушкевич мог остановить его, мог вежливо напомнить, что, когда говорит начальник штаба ставки, подчиненным полагается молчать, но слишком мягкий характер был у Янушкевича, а у Данилова было слишком большое самомнение, и он продолжал, как если бы поменялся местами с начальником штаба:

— Я полагаю, ваше высочество, что с Самсонова надлежит спросить более строго, чем то было прежде… За все его тактические выдумки, не выдерживающие элементарной критики…

Тихо и незаметно вошел Орановский, еще раз выбритый до синевы, с гладко причесанной головой, и, услышав такие слова Данилова, приободрился и всем видом как бы говорил: «Наконец-то, ваше высочество, правда восторжествовала. Этого грузного атамана давно надлежало отослать на Дон, коль в Ташкенте ему жарко», но молчал, ища паузы, чтобы вставить свое слово, но паузы не было…

Данилов продолжал развивать свои мысли, монотонно, медленно, как профессор на кафедре, водя толстым карандашом по карте и так, и этак, как будто оловянных солдатиков передвигал там с места на место и расставлял их сообразно с тем, что хотел видеть. И, не очень кстати вспомнив Киевские военные игры, стал говорить о том, как противник на тех играх попадал впросак и вынужден был отходить за Вислу под давлением превосходящих сил русской армии…

Великий князь нахмурился, но не прерывал его и слушал внимательно…

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

…Если бы Данилов знал, что последует через несколько минут после того, как он разгромит противника на карте, он наверное же предпочел бы помолчать и дал бы возможность Янушкевичу ответить великому князю, что следует предпринять на правом фланге второй армии немедленно, сегодня же, что Янушкевич и намерен был сказать, но Данилов явно переоценил свою осведомленность…

А Александр Орлов, слушая его успокоительные заверения в прочности правого фланга второй армии, думал: перед ним были высшие чины ставки верховного главнокомандующего — весь генералитет, коему знаний и опыта не занимать, так почему же его генералы, особенно генерал-квартирмейстер Данилов, много лет прослуживший в генеральном штабе, в его оперативном отделе, так спокойно относится к угрожающему положению на правом фланге второй армии, хотя конечно же знает или должен знать о передвижении противника в районе действия шестого корпуса Благовещенского? Уверен, что противник действительно бежит от Ренненкампфа? И что он не посмеет контратаковать русских, в частности оторванную от первой армии вторую армию, в частности находящийся в одиночестве от главных сил шестой корпус Благовещенского?

И когда Данилов на секунду умолк, спросил у великого князя:

— Быть может, вы позволите, ваше императорское высочество?

Великий князь обернулся и спросил в свою очередь:

— У вас все на Дону ведут себя подобным образом, штабс-капитан?

— Никак нет, но я только что видел своими глазами, что противник идет навстречу нашему шестому корпусу…

Жилинский и особенно Орановский смотрели на него так, словно намеревались удалить его, как буяна, но тут вмешался в разговор маркиз де Лягиш и сказал что-то великому князю по-французски.

И великий князь милостиво бросил Орлову:

— Продолжайте, штабс-капитан. Вас хочет послушать маркиз де Лягиш, на ваше счастье.

Александр Орлов сказал непостижимо дерзко:

— Ваше императорское высочество, вас вводят в недопустимое заблуждение…

— Вы сошли с ума, штабс-капитан! — воскликнул Орановский, но великий князь резко оборвал его:

— Вам всего более следует молчать, генерал. И я вас еще спрошу. Продолжайте, штабс-капитан.

— Все вводят вольно или невольно. Ибо положение на правом фланге второй армии неожиданно принимает весьма опасный оборот: немцы определенно что-то замышляют здесь…

— Я вполне согласен со штабс-капитаном, ваше высочество, — тотчас поддержал Александра Орлова Янушкевич.

Жилинский был возмущен крайне, но решил не вмешиваться, так как видел: этому штабс-капитану великий князь явно потворствует и слушает его разглагольствования по поводу правого фланга второй армии. Хочет унизить его, главнокомандующего фронтом: ничего вы, генерал, не знаете, а вот младшие офицеры знают куда больше вас! А посему — не лучше ли вам подать в отставку добровольно, пока я не повелел вам сделать это?

Александр Орлов между тем продолжал говорить, как доклад делал:

— …То есть, ваше императорское высочество, дело даже не в том, что мы весьма плохо осведомлены о передвижении противника. Дело в том, что первая наша армия сама никуда не намерена передвигаться, не преследует противника и позволила ему исчезнуть вдруг, сохранив живую силу и оружие. Если первая армия и впредь будет так воевать, мы можем столкнуться с такими непредвиденными обстоятельствами…

— Говорите яснее, штабс-капитан, — прервал его великий князь.

— Слушаюсь. Яснее можно сказать так: мы можем потерять все то, что приобрели, можем понести трудно поправимый урон на всем фронте.

— Вы имеете, видно, сказать, что противник может нанести нам серьезный урон?

— Так точно. Сначала, возможно, на правом фланге второй армии, а если это удастся — и на левом. Во всяком случае, как я понял из ответов пленного офицера, немецкое командование занято оттягиванием сил северной группировки своей армии — к левому флангу второй армии, в видах преграждения ей пути движения на Остероде. Благовещенского же корпус приказано атаковать, где он встретится, и отогнать его к границе…

Орановский нерасчетливо заметил:

— Штабс-капитан, вы решили разом совместить в себе качества и Ганнибала, и Мольтке-старшего?

— Молчать! — загремел всеми басами своего голоса великий князь. — Я был бы рад, если бы мои генералы совмещали в себе такие качества военачальников, а не генералов-скоморохов!.. Продолжайте, штабс-капитан.

Орановский только и подумал: «Вот так вы, ваше высочество, и создаете себе авторитет: амурничаете о казачьими офицерами, а убеленных сединами генералов уничтожаете. Бесподобный прием!» — и не заметил, что дал Орлову повод ответить более чем уничтожающе:

— Ваше превосходительство генерал Орановский, Ганнибал переправился из Испании через Пиренеи в Галлию, нынешнюю Францию, и через Альпы — в собственно Римскую империю единственно ради того, чтобы напасть на римлян и одной своей кавалерией разгромить более сильную армию Теренция Варрона при Тразименском озере. Потом это стало называться «Каннами». Между тем кавалерист-генерал Ренненкампф, располагая более мощной кавалерией, никак не может перебраться через речку Ангерап и напасть на тылы немцев, от него бегущих, по его словам. А что касается фельдмаршала Мольтке, то оный обязан бездарному Луи-Наполеону, своим командованием разобщившему армии маршалов Мак-Магона и Базена и позволившему немцам бить их по частям, а самого Луи-Наполеона пленить. Потом это стало называться «Седаном». Не будь этого и не поступи потом Базен предательски, сдав Мец со ста семьюдесятью тысячами солдат, — неизвестно, кто и где был бы: немцы ли в Париже или французы в Берлине, — заключил Орлов с юношеским вдохновением и уверенностью.