Вельяминовы. Начало пути. Книга 1 - Нелли Шульман

— Как поедем, я тебе настой шалфея дам, чтобы молоко ушло, и грудь перевяжу, — Марта вздохнула. Изабелла нашла ее пальцы и сжала их — крепко.

— Хорошо как тут, — сказала она тихо, глядя на медленно сползающий с вершин гор вечер.

Звенели колокольчики скотины, где-то вдали шумела, перекатываясь по камням река, и над всем было небо — огромное, просторное, где уже вставал над горизонтом маленький, косой полумесяц луны.

Джованни издали увидел маленькую женщину с двумя детьми. Он стоял на мосту Санта-Тринита, глядя на то, как заходит солнце над рекой Арно.

Звонили, звонили к вечерне колокола флорентийских церквей, и он внезапно ощутил тоску по дому — не по тому пустому, так и не обжитому за десять лет, что ждал его в Риме, а по тому, что когда-то был у него на севере, там, на берегах Женевского озера.

— Господи, — прошептал он, — ну пусть хотя бы у Корвино все будет хорошо. Я-то ладно, — он вдруг усмехнулся, — я привык уже, а он такой молодой еще. Пусть у них все будет в порядке, ладно?

Сзади запахло жасмином.

— Вы синьор Джованни? — спросила она, подняв зеленые глаза: «Поздоровайтесь, дети».

Девочка — высокая, смуглая, покраснев, присела, а крепкий рыжеволосый мальчик вдруг сказал: «Очень красивый мост. Кто его построил?»

— Синьор Бартоломео Амманати, — Джованни присел и протянул мальчику руку: «Тебя как зовут?»

— Теодор, — независимо сказал он. «Я знаю, он еще достроил палаццо Питти. Я тоже хочу строить — только крепости. Ну, — мальчик подумал, — мосты тоже можно».

— Тебе сколько лет? Шесть или семь? — спросил ди Амальфи.

— Ему четыре, — усмехнулась женщина.

— А жена синьора Амманати, синьора Лаура, — знаменитая поэтесса, — вдруг сказала девочка.

«Когда мы ездили во Фьезоле, мама мне дала почитать ее стихи».

Девочка прикрыла глаза длинными ресницами и продекламировала:

— О, милый Фьезоле, хвалимый Цицероном!

Вокруг так дол тенист, столь струи безмятежны, Что грустно покидать пристанище зелёно!

Так в полдень говорю, жарою опалёна, Ловя ртом, жаждущим с улыбкою поспешно, Журчащий бег воды, источником рождённый.

— Я люблю стихи, особенно синьора Петрарку, — небрежно сказала девочка. «Кстати, меня зовут Тео. Мама, — обернулась она, — можно мы спустимся к реке?

— Идите, — разрешила Марта. Облокотившись на перила моста, она сильнее покраснела:

«Простите их, синьор Джованни. Мы живем тихо, и, когда они видят незнакомого человека, они стараются показать все, что знают».

— У вас прекрасные дети, — он улыбнулся. «Они, правда, уже по уши в грязи, — Джованни указал вниз, — но все равно, — прекрасные».

— Ничего, — отмахнулась Марта, — на то и дети. Так вот, синьор Джованни…

— Можно просто «Джованни», синьора Марта, — рассмеялся он. «Одно дело с вами делаем, и можно на «Ты».

— Тогда я тоже — Марта, — она была как ребенок — хрупкая, изящная, — но рука у нее, — подумал ди Амальфи, — была сильная, — почти мужская рука.

— А что ты так на меня смотришь? — удивленно спросил он, заметив, как она исподтишка глядит на его лицо.

Марта вдруг залилась краской. «Ничего, я просто таких красивых мужчин никогда не видела, ты уж прости».

Золото заката отражалось в его глазах — темных, темнее ночи. Волосы, — тоже темные, вьющиеся, были чуть тронуты сединой. Он был высоким, — «как батюшка покойный», — подумала Марта, а лицо у него было — как у Давида работы синьора Микеланджело, что стоял перед Палаццо Веккьо. «Только постарше, — подумала Марта, все еще краснея.

— А, — он махнул рукой, — приезжай в Рим, у нас много таких, как я. Будешь ходить по улицам, как сейчас — с открытым ртом.

Марта улыбнулась и посмотрела на детей. Они что-то строили на берегу из камней и палок.

— Герцогиня родила в апреле, — сказала она тихо.

Джованни побледнел: «Где ребенок? В безопасности?»

— Да, все хорошо, — Марта вдруг, оглядевшись, поняла, что ей жаль будет уезжать из Флоренции.

Красный купол Дуомо возвышался над беломраморным городом, дул легкий ветерок, с лугов за Арно пахло цветами. Марта прижала пальцы к еще пылающим щекам, и сказала, глядя на медленную воду под мостом:

— Ребенок в горах, у надежных людей, здоровый, с Изабеллой тоже все в порядке, — она помолчала.

Она силой вытащила женщину из комнаты и встряхнула, взяв за плечи.

— Не бери ее на руки, — сказала Марта.

— Она проснется, заплачет, надо будет ее покормить, и тогда, — она показала на туго перевязанную грудь женщины, — все впустую.

— Ты беременность прятала, ребенок, наконец, родился, здоровый, он в безопасности, а ты сейчас хочешь, чтобы все узнали? Ты собираешься в монастырь вернуться с грудью, как у кормилицы?

Изабелла встала на колени — прямо в пыль деревенского двора. Марта увидела пятна молока на платье — повязка уже промокла.

— Я прошу тебя, Марта, — сказала она, не стирая слез с распухшего, заплаканного лица. «Дай мне ее подержать. Это же моя дочь!»

— Перекрести ее, и поехали, — жестко ответила Марта. «Если до твоего брата, или мужа что-то дойдет, не жить ни тебе, ни ребенку, — ты же знаешь. Вставай.

Женщина зарыдала, раскачиваясь. «Тебе хорошо, — сказала она, — твои дети с тобой. А моя девочка…»

Марта опустилась рядом с Изабеллой и обняла ее. «Когда вы ее заберете в июле, она уже будет улыбаться, — нежно сказала она подруге. «И, как здесь окажетесь, ты попробуй ей дать грудь — может, и вернется молоко, так бывает. А нет, — в долине возьмете кормилицу, чтобы с вами ехала. Не волнуйся, милая».

— Девочка моя, — сказала Изабелла, остановившись на пороге. Дитя спокойно спало в привешенной к потолку колыбели.

— Ты прости, моя хорошая, что мама уезжает. Но я вернусь, и отец твой вернется, и ты всегда с нами будешь, — женщина уцепилась пальцами за косяк, так, что даже ногти побелели.

«Марта!»

— Пора, — сказала та и нежно, осторожно, разжала руку женщины. Изабелла перекрестила дочь, и повернулась к подруге, глотая слезы.

Марта, вздохнув, взяла ее за руку. «Пойдем», — сказала она.

— Вот, — Марта протянула золотой медальон с прядкой волос девочки, — отцу пусть передадут. Она мне дала, на память, но ему- то это нужнее.

Джованни засунул его в карман и пробормотал: «Теперь он сюда быстрее ветра примчится».

— Ты его знаешь? — спросила Марта. «Изабелла мне только говорила, что он англичанин и очень красивый».

— Не красивей, чем я, — обиженно сказал Джованни. «Вот язык у него лучше подвешен — это точно. Ладно, с этим все понятно.

— Теперь про ди Ридольфи — он вынул из кармана маленькую карту. Тебе надо будет поехать с ним на прогулку верхом — так, чтобы вы оказались вот здесь, в горах — он показал точку на карте.

— У него подагра и ему идет шестой десяток, он в седло уже много лет не садился, — возразила Марфа.

— В карете нельзя, — жестко сказал Джованни. «Тогда придется убивать лишних людей, которые ни в чем не виноваты. Я этого избегаю, по мере возможности».

— А как же с тем, что ди Ридольфи поймет, — зачем я его туда привезла? — Марфа подняла брови.

— Ди Ридольфи из этих пещер живым не выйдет, — зевнул Джованни. «В них без проводника потеряться — плевое дело. Тем более случаются обвалы. В общем, не волнуйся, с этим мы разберемся».

— Что с детьми моими? Их собрать? — Марфа повертела в руках какую-то записку.

— Собирай, конечно. На вилле будут мои люди и проводят их куда надо, а ты, — как доставишь нам ди Ридольфи — и сама к ним поедешь.

— Вот тебе, — он достал из кармана кошелек, — это на первое время. В Женеву тебе привезут новые бумаги, и все, что требуется, — после этого отправляйтесь спокойно в Лондон.

— Возьми, — Марта протянула ему записку, — это для Джона.

Он вдохнул запах жасмина и улыбнулся: «Похоже на любовное письмо».

— Можно сказать и так, — медленно ответила Марта. «Можно сказать и так».

— Ну, все, — он пожал ей руку, — там встретимся. Постарайтесь с ним не опаздывать, ладно?

— Хорошо, — ответила Марта тихо. «Мы будем вовремя, обещаю».

Он ушел, а женщина все стояла, смотря ему вслед, теребя шелк платья на груди. Сердце билось так, что казалось — выскочит наружу.

— Мама, — услышала она голос Тео. «Мы есть хотим».

— Пойдемте, — вздохнула Марта, глядя на испачканных, мокрых, но веселых детей.

— А почему ты все время оглядываешься, мама? — спросила Тео, когда они шли к карете. «Тот синьор ушел?»

— Синьор Джованни? Да, — Марта сглотнула и весело сказала: «Ну, домой!»

Отослав детей переодеваться, она заперлась в своей опочивальне, и бросилась на постель.

Лицо горело, и она прошептала: «Господи, если б можно было не уезжать!»

— Марта, — герцогиня подняла заплаканные глаза. «А если с ней что-то случится? Мы же ее даже не окрестили».