Вельяминовы. Начало пути. Книга 1 - Нелли Шульман

И потом он мог повторять только одно, беспрестанно, не в силах оторваться от ее тела: «Я так люблю тебя, так люблю!»

Она, улыбаясь, пристроилась у него на плече, и Петя, обняв ее, сказал:

— Вот что. Ты сейчас собирайся там, на вилле, и будь готова к вечеру. Я встречу Джованни, и на закате вернемся. Заберу тебя, заедем за маленькой, — и в Лондон.

— Пьетро, — она вдруг наклонилась и пошарила среди сброшенной одежды. «Вот, — Изабелла протянула ему сложенное письмо. «Это та самая деревня, где наша доченька. Пусть будет у тебя, хорошо? Просто так, мало ли».

— Никаких «мало ли», — ворчливо ответил Петя, но, увидев ее глаза, взял листок, и положил внутрь своего медальона.

Паоло Орсини привязал лошадь в перелеске, неподалеку от виллы дель Поджио. Он поднялся по мраморной лестнице и прислушался — вокруг стояла тишина.

В комнатах никого не было. «Отпустила слуг, — герцог усмехнулся и прошел в опочивальню жены. Кровать с тех пор сделали новую, но спальня почти не изменилась — вот тут она стояла на коленях, еще в свадебном платье гранатового бархата, расшитом золотом, и рыдала, хватая его за ноги: «Не надо, пожалуйста, не надо! Я боюсь!»

Он тогда порвал платье — в клочья, и, отхлестав ее по щекам, сказал: «Ты, Изабелла, помни — ты моя жена, перед Богом и людьми, что я хочу, то с тобой и делаю, на то я и муж».

Потом она опять плакала и просила: «Мне больно, пожалуйста, не надо больше!».

Он посмотрел на распухшее от пощечин, зареванное, еще детское лицо, и, улыбнувшись, сказал: «Хорошо, милая, сейчас будет не больно». Он столкнул жену с кровати и поставил на колени. Потом ее вырвало, и Орсини, поморщившись, сказал: «Сама вытирай, слуги спят уже».

Он вспомнил, как жена ползала на коленях, елозя по полу остатками платья, и усмехнулся:

«Сучка. Сучкой была, такой и осталась».

Он вытянулся на кровати и стал ждать.

Письмо от шурина ему доставили прямо в Палермо. Рейд был успешным. Тунис, они, конечно, не отбили, — для этого надо было больше, чем пятьдесят галер, но турок потрепали изрядно. Он собирался ехать прямо в Венецию, к той сладкой стерве, и теперь-то точно увезти ее в Браччано.

— Буду насиловать ее всю дорогу до Рима, — подумал тогда Орсини, сдирая со сложенного втрое листка печать герцогства Тосканского.

— Привезу в замок уже беременной, и пусть сидит там под охраной. Детям там хорошо будет — озеро, лес, с мальчишкой можно на лодке походить, под парусом. Вообще надо будет им учителей из Рима привезти, ближе к осени. А потом Марта родит, и успокоится, поймет, что бежать ей некуда, да и незачем.

Прочтя то, что было написано изящным, элегантным почерком Франческо, он выругался: «Ну и семейка! Шлюха на шлюхе!».

Шурин оторвался от своих алхимических опытов, и, поджав тонкие губы, взглянул на Орсини.

В роскошном, блистающем золочеными панелями кабинете, резко, перебивая запах благовоний, потянуло потом.

Пьетро, самый младший Медичи, тоже поморщился.

— Лето на дворе, — грубо сказал Орсини. «Я даже домой не заезжал — сразу сюда, как ты и просил. Никто не знает, что я во Флоренции».

Франческо откинулся на спинку высокого кресла и поиграл перстнями.

— У тебя нет наследника, Паоло.

— Я себе две недели отбивал зад на деревенских дорогах, чтобы услышать то, что знает вся Тоскана? — ехидно спросил Орсини. «Что вы мне подсунули бесплодную бабу, да еще и с дурным характером?».

— А тебе нужен наследник, — как будто не слыша его, продолжил шурин.

— Ты готов поделиться со мной Бьянкой? — Орсини, наконец, сел. «Я не против, хоть, я слышал, она и растолстела после родов».

— Твоя жена тоже, — холодно сказал Франческо.

В кабинете повисло тяжелое молчание. Орсини поднялся.

— Ты куда это? — поинтересовался шурин.

— Перерезать горло этой суке, — обернулся Орсини на пороге.

— Подожди, — герцог Тосканский обернулся. «Вон сидит Пьетро, который, — Франческо усмехнулся, — стал рогоносцем, как недавно выяснилось».

— Ты мне написал, — нетерпеливо сказал Орсини. «И что?».

— Помоги нам разобраться с Леонорой — тихо, и мы закроем глаза на то, что случится с Изабеллой, — шурин покачал сцепленными пальцами. «У тебя, Паоло, — он вдруг улыбнулся, — больше опыта в таких делах. Пьетро еще молод и может, — шурин поискал нужное слово, — не справиться».

— Хорошо, — кивнул Орсини.

— Про роды, — Франческо замялся, — я точно ничего не знаю. Твоя жена ездила в монастырь — на месяц. Может, она там молилась об исцелении от бесплодия, ничего не могу сказать. А может, она куда-то еще …, отлучалась. Ты только помни, Паоло — у нас, мужчин, может быть сколько угодно внебрачных детей, на то мы и мужчины. А вот у женщин в нашей семье — нет.

По крайней мере, — шурин помолчал, — живых детей. Понимаешь, о чем я?

— Да, — ответил Орсини.

С Леонорой все прошло спокойно. Пьетро сказал ему: «Делай с ней, что хочешь, только чтобы все было, — юноша замялся, — без крови».

Он задушил рыжеволосую дрянь подушкой. Разумно рассудив, что будущему вдовцу уже все равно, Орсини сначала ее изнасиловал — женщина, подумав, что для этого он и пришел, вытерев слезы с лица, прошипела: «Мой муж тебя убьет!».

— Не думаю, сладкая. Он послал меня, чтобы я тебя убил, — улыбаясь, сказал Орсини, и еще успел насладиться ужасом в ее глазах.

— Паоло? — жена, стоявшая на пороге опочивальни, сделала шаг назад, и герцог увидел на ее лице тот же самый страх.

Он мгновенно поднялся и схватил Изабеллу за руку — пальцы у него были железными и всегда оставляли синяки на ее белой коже.

— Да ты и вправду растолстела, — сказал он тихо. «Ты похожа, — он усмехнулся и рванул ее к себе, — на кормилицу. Где ребенок, шлюха? — он подтащил жену к столу и раздвинул ей ноги.

Она извернулась и попыталась вонзить ногти ему в лицо. Орсини, выругавшись, одним ударом разбил ей губы. Стало тихо.

— Ты же помнишь, Изабелла, что я был у тебя первым, — сказал он, расстегиваясь. «Так вот и последним тоже буду я, понятно? Чтобы ты предстала перед судом Господним честной, — он усмехнулся, — женщиной».

— Ты что, для всей Тосканы ноги раздвигала? — Орсини вдруг рассмеялся. «Потому что у тебя там сейчас галера пройдет со свистом. Или ты все же не бесплодна, а? Где ребенок?

Она молчала — упрямо, как и все, что она делала.

Когда он закончил, он отпустил ее, и жена обессилено сползла на ковер. Орсини перевернул ее и посмотрел в избитое лицо. «Где? — коротко сказал он, сорвав с ее шеи золотой медальон. Внутри была прядка мягких, младенческих волос. «Где, Изабелла?».

Она помотала головой, сжав кровоточащие губы. Орсини оторвал кусок шелка от ее подола, и, открыв ей рот, засунул туда ткань.

— Я начну с мизинца, — сказал он, вынимая кинжал. «Когда вспомнишь, где ребенок, кивни головой. Может быть, если вспомнишь, мне не придется тебя убивать. А в монастыре, — он рассмеялся, — тебе все десять пальцев не понадобятся».

Он взял мизинец и, поддев лезвием кинжала отполированный ноготь, вырвал его.

Боль была такая, что она вдруг подумала: «Роды — это не страшно. Это боль сладкая, для любимого, для ребенка». Сейчас боль была горькая, и она приказала себе молчать, вспомнив нежное лицо доченьки. У нее были синие глазки, — как у Пьетро, и она была тихая, — просто ела, и потом засыпала у груди. Изабелла даже не клала ее в колыбель — они лежали вместе, женщина вдыхала сладкий запах младенца и тихонько пела:

— Бай-бай-бай, кому я отдам малыша? Если отдам его волшебнице, она заберет детку на неделю, если отдам черному волку — он заберет его на год. Никому я не отдам мое сокровище.

Орсини опустил кинжал и выругался — она потеряла сознание. «Ладно, — пробормотал кондотьер, — сейчас очнется». Он потыкал ее острием клинка в щеку — она что-то прошептала.

Мужчина прислушался:

— Никому. не отдам, — прошептала жена.

— Ну и черт с тобой, — он оглянулся вокруг и услышал какой-то шорох. Это была та собачка, что Изабелла таскала везде уже шестой год. Она проснулась и вылезла из своей корзинки.

Орсини поймал тварь за кожаный поводок и поморщился — зубы у нее были острые.

Мужчина, размахнувшись, разбил голову собаки о стену, и, обмотав поводок вокруг белой, высокой шеи, сильно потянул.

Изабелла хотела сказать еще: «Пьетро…, но этого было нельзя. Поэтому она просто сжала губы и увидела перед собой его глаза — лазоревые, ласковые. А потом и они исчезли.

— Подожди, — сказал Джованни и приподнялся в стременах. «Слышишь, чья — то лошадь».

— Ну мало ли чья, — Петя подхлестнул свою. «Поехали, нам еще всю ночь в седле быть. Чем быстрее мы отсюда отправимся, тем лучше».

— Нет, — ди Амальфи остановился. «Не нравится мне это, Корвино. Побудь здесь, а я схожу, посмотрю — все ли там в порядке»

— Я сам, — Джованни увидел, как пальцы друга ложатся на рукоятку шпаги и жестко сказал: