Серебряный век. Портретная галерея культурных героев рубежа XIX–XX веков. Том 2. К-Р. - Павел Фокин

«В работе Петипа был суров и никогда не имел любимчиков в труппе.

…Его коньком были женские сольные вариации. Здесь он превосходил всех мастерством и вкусом. Петипа обладал поразительной способностью находить наиболее выгодные движения и позы для каждой танцовщицы, в результате чего созданные им композиции отличались и простотой, и грациозностью. Он редко давал комбинации, требующие виртуозной техники, уделяя главное внимание грациозности линий и поз.

Принимаясь за постановку нового балета, Петипа ждал, пока полная тишина не воцарится в зале. Многие из своих ансамблевых построений он разрабатывал дома, расставляя на столе небольшие фигурки, похожие на шахматы, которые изображали танцовщиц и танцовщиков. Петипа подолгу изучал эти построения и записывал наиболее удачные варианты в свою записную книжку. Сольные вариации, pas de deux и отдельные номера он сочинял на репетициях.

Сначала ему проигрывали всю музыку от начала до конца. Затем некоторое время он сидел в глубокой задумчивости. Потом обычно просил снова сыграть музыку; теперь он мысленно сочинял танец, слегка жестикулируя и двигая бровями. „Достаточно!“ – восклицал он наконец, вскакивая с кресла. Он сочинял танец постепенно, расчленяя музыкальный материал на отдельные кусочки, по восемь тактов в каждом. Свой замысел он объяснял исполнителю чаще словами, нежели жестами. После того как рисунок танца делался полностью ясен, танцовщик исполнял композицию с начала, а Петипа наблюдал за ним, нередко поправляя его или изменяя то или иное движение. В конце он, бывало, говорил: „Ну, а теперь как следует“, что означало, что танцовщик должен еще раз исполнить окончательный вариант.

Самые интересные моменты наступали, когда Петипа сочинял мимические сцены. Показывая каждому в отдельности его роль, он настолько увлекался, что все мы сидели затаив дыхание, боясь упустить хоть малейшее движение этого выдающегося мима. Когда заканчивалась сцена, раздавались бурные аплодисменты, но Петипа не обращал на них внимания. Он спокойно возвращался на свое место, улыбаясь и облизывая губы характерным движением языка, закуривал папиросу и сидел некоторое время молча. Затем всю сцену повторяли заново, а Петипа наводил окончательный лоск, делая замечания отдельным исполнителям» (Н. Легат. Памяти великого мастера).

«В ударе Петипа ставил быстро и внимательно, в минуты упадка легко раздражался, был рассеян, часто переделывал, ища нужное ему движение или рисунок танца. Несмотря на преклонный возраст, показывал сам изумительно, насыщенно, образно, в то же время не глушил индивидуальности актера, а предоставлял ему инициативу и был чрезвычайно доволен, когда тому удавалось по заданной балетмейстером канве расшить новые узоры. Он тщательно проверял актера, прежде чем поручить ему ту или иную партию. Если актеру она сразу не удавалась, не отнимал роль, пока актер не сыграет несколько спектаклей. Петипа учитывал и волнение, и физическую усталость, и моральный тонус – все то, из чего складываются игровые моменты исполнения.

Внешне Петипа скорее напоминал сановника, чем актера. Особенно в парадных случаях, когда надевал все ордена и медали. Походка у него была своеобразная: мелкие шажки и неподвижный корпус. Петипа вел себя с достоинством, граничащим с заносчивостью, но это было tenue [франц. манера держаться. – Сост.] человека, знающего себе цену и уважающего искусство.

…Если тот или иной актер лично балетмейстеру был антипатичен, но к роли подходил, Петипа во время спектакля искренне любовался исполнителем, покачивая головой в знак одобрения, а после, при виде его, отворачивался и поспешно отходил в сторону, отплевываясь.

Петипа мобилизовывал творческие силы артиста. В его балетах было все, что способствовало росту исполнителя как танцовщика и артиста. Наличие сюжета, не отрывающего танца от мимики и мимики от танца, массовые танцевальные сцены, связывающие исполнителей центральных партий с кордебалетом и создающие спайку всего балетного ансамбля» (Н. Солянников. Глава русского балета).

«Престиж Мариуса Петипа, бывший и так всегда высоким, достиг теперь апогея: артисты, как никогда прежде, осознали исключительность и самобытность его таланта. Конечно, Петипа питал явное пристрастие к процессиям и кортежам, даже если они и прерывали действие. Все балеты были близки к жанру феерий и строились по одному и тому же образцу: счастливый конец и дивертисмент в последнем акте. Но, несмотря на все это, Петипа был большим мастером и великолепно распоряжался кордебалетом. Сложный, но всегда точный рисунок танца, созданный им, отличался логическим и ясным развитием. Петипа обладал большой хореографической фантазией, непогрешимым тактом и тонким чутьем в применении сценических эффектов» (Т. Карсавина. Театральная улица).

ПЕТИПА Мариус Мариусович

Драматический актер. На сцене с 1870. В 1875–1888 – актер Александринского театра в Петербурге; в 1890–1891 – в Театре Горевой в Москве; в 1915–1917 – в Камерном театре. Сын балетмейстера М. И. Петипа.

«Ему было уже за пятьдесят, но это нисколько не мешало артисту быть заразительно веселым, легким, покорять очаровательной улыбкой, необычайно блестящими глазами и звучным молодым голосом.

Француз по происхождению, он всегда играл француза. Его Хлестаков был легкомысленным европейцем, причем такого красавца смешно было назвать „фитюлькой“. Речь его была изумительной. Петипа рассыпал слова как бисер, зачастую говорил явно для публики. Обращаясь к партнеру, он бросал мимолетный взгляд в сторону зрителей, мимоходом, так же, как слова.

Коронной ролью Петипа считался „Гувернер“. Это единственная или, во всяком случае, одна из немногих его характерных ролей. Он был во всех ролях французом по существу, но здесь он еще и говорил с настоящей французской интонацией. Русские слова с французским акцентом произносил мастерски, без нарочитости. В остальных ролях М. Петипа был всегда самим собой. В пьесе „Казнь“ он играл испанца, но был очаровательным французом в испанском костюме.

…Главное очарование этого актера для меня было в том, что, играя даже пошлые роли, он никогда не был пошлым.

…Он был чудесен в „Женитьбе Фигаро“, в „Ревизоре“, в „Плодах просвещения“ и еще в целом ряде значительных и незначительных по своим литературным достоинствам пьес. Когда он влетал на сцену, казалось, зажигался бенгальский огонь. Не знаю, по какой причине Петипа ушел с императорской сцены в провинцию и кочевал из города в город – ни в Московском Малом театре, ни в Александринском я не видела на его амплуа, равного ему по обаянию и таланту» (В. Веригина. Воспоминания).