Серебряный век. Портретная галерея культурных героев рубежа XIX–XX веков. Том 2. К-Р. - Павел Фокин

Мало того, что Н. И. Пастухов приучал читать газету, – он и бумагу для „Листка“ специальную заказывал, чтобы она годилась на курево.

Из-за одного этого он конкурировал с газетами, печатавшимися, может быть, на лучшей, но негодной для курева бумаге, даже это было учтено им!

Интересовался Н. И. Пастухов для своего „Листка“ главным образом Москвой и Московской губернией.

– С меня Москвы хватит, – говорил он.

…Уже в первый год издания „Московский листок“ заинтересовал Москву обилием и подробным описанием множества городских происшествий, как бы чудом на другой день попадавших на страницы газеты.

В газете наряду со сценами из народного быта печатались исторические и бытовые романы, лирические и юмористические стихи, но главное внимание в ней уделялось фактам и событиям повседневной московской жизни, что на газетном языке называлось репортажем.

…Н. И. Пастухов к газетной работе относился строго и жестоко разносил репортеров, которые делали ошибки или недомолвки в сообщениях.

…Репортеров он ценил больше всех других сотрудников и не жалел им на расходы, причем всегда давал деньги сам лично, не проводя их через контору, и каждый раз, давая, говорил:

– Это на расходы! Никому только не говори!

По душе это был добрейший человек, хотя нередко весьма грубый. Но после грубо брошенного отказа сотруднику в авансе призывал к себе и давал просимое.

…„Московский листок“ сразу приобрел себе такую репутацию, что именитое и образованное купечество стыдилось брать в руки эту газету, никогда на нее не подписывалось, но через черный ход прислуга рано утром бегала к газетчику и потихоньку приносила „самому“ номер, который он с опаской развертывал и смотрел главным образом рубрику „Советы и ответы“.

– Уж не прохватил ли меня этот!

Радовался, если уцелел, а прохватили кого-нибудь из знакомых.

Каждый номер газеты являлся предметом для разговоров.

…Одним из главных магнитов, привлекавших простодушного читателя „Листка“, были ежедневно печатавшиеся в газете романы-фельетоны.

Романы шли шесть раз в неделю, а по воскресеньям шел фельетон И. И. Мясницкого, его сценки из народного или купеческого быта. И. И. Мясницкого читала праздничная публика, а романы, можно сказать, читались более широко. Каждый романист имел свои два дня в неделю. Понедельник и среда – исторический роман Опочинина, вторник и пятница – роман из высшего круга с уголовщиной „Синее домино“ (псевдоним А. И. Соколовой), а среда и суббота – А. М. Пазухин, особый любимец публики, дававший постоянных подписчиков.

…Наконец, сам Н. И. Пастухов „загремел“ своим романом „Разбойник Чуркин“ – тоже два раза в неделю. „Листок“ так пошел в розницу, что даже А. М. Пазухина забил. Роман подписывался псевдонимом „Старый знакомый“, но вся Москва знала, что это псевдоним Н. И. Пастухова.

…У Н. И. Пастухова было большое количество друзей и не меньшее число ожесточенных врагов.

В нем было столько же оригинального и своеобразно хорошего, сколько и непереносимо дурного, и все это скрывалось под грубой оболочкой не строго культурного человека.

К каждому из своих сотрудников он относился как к близкому и родному ему человеку, но и церемоний он никаких ни с кем не соблюдал, всем говорил „ты“ и, разбушевавшись, поднимал порой такой крик, который не все соглашались покорно переносить.

Зато и в горе и в нужду сотрудников он входил с отзывчивостью, в прессе его времени почти небывалой.

…Всем сотрудникам, ни разу не оставлявшим его редакцию за все время ее существования, выдано было за несколько лет до его кончины по пяти тысяч рублей, а после его смерти все лица, близко стоявшие к его газете, остались если не богатыми, то вполне обеспеченными людьми» (В. Гиляровский. Москва газетная).

Николай Пастухов

«Но дикарь он был совершеннейший, со всею грубостью и хитростью дикаря, слегка понюхавшего цивилизации и ею испорченного. Сотрудников своих, за исключением двух-трех, которых побаивался (Дорошевич, Ракшанин, Ф. К. Иванов, Комиссаржевский), он трактовал как хозяин молодцов. Войдет в редакцию и озирается красноватыми глазами. И – вдруг к кому-нибудь с хозяйским азартом:

– Ты чего сложа руки сидишь? Делал бы что-нибудь!

– Да нечего делать, Николай Иванович, все сделано.

– Ну… пиши виды на урожай!

Ходила по Москве и в газетном мирке пословицею стала классическая фраза, сказанная им, кажется, романисту Пазухину:

– Аванцов проситя, а фельетонов не пишетя?

…Решительно не могу вспомнить фигуры Пастухова в каком-либо общественном собрании, театре, концерте. Кроме своей редакции и церкви, к которой был весьма усерден, он как будто знал только свою приходскую церковь да Большой Московский трактир днем и „Яр“ ночью. В Большом Московском он имел однажды навсегда определенный стол, за которым и заседал ежесуточно часа четыре, окруженный несметною свитой прихлебателей. Сколько он всякого сброда поил и кормил, не сосчитать. Если бы не ломался над ними, то, пожалуй, можно было бы сказать, что добро делал. А то выходило вроде Хлынова из „Горячего сердца“: хочешь сыт быть, поступай ко мне в шуты.

…Свиту свою Пастухов таскал за собою и за границу. Путешествуя, он считал нужным писать в свою газету корреспонденции. Они читались охотно и с интересом, потому что были оригинальны до чудачества и по впечатлениям, и по тону…Именно благодаря их неподражаемо самоуверенной важности: серьезнейшему глубокомыслию „истинно русского“ москвича, непоколебимо верующего, что лучше его Москвы нет ничего на свете, а лучшее, что есть в Москве, это его пастуховская публика, городские ряды да Замоскворечье. Европейские чудеса он описывал с точки зрения воскресной Сухаревки либо рынков Охотного ряда, Трубы, Болота, мастерски зная, что ему, этакому путешественнику, надо в басурманщине видеть и о чем сообщать своему другу-читателю на Щипок и Зацепу. Так, например, свою корреспонденцию из Берлина, вообще похвальную за порядок, Николай Иванович заключил великолепной фразой, которая тоже загуляла по Москве пословицей:

– А огурца настоящего у немца нет.

Подобные экспромты сыпались из него одинаково и с пера, и с языка» (А. Амфитеатров. Жизнь человека, неудобного для себя и для многих).

ПАШЕННАЯ Вера Николаевна

Драматическая актриса. В 1904 поступила в Московское театральное училище, ученица А. Ленского. С 1907 в труппе Малого театра. Роли: Евгения, Лариса, Мурзавецкая («На бойком месте», «Волки и овцы» «Бесприданница» А. Островского), Любовь Яровая («Любовь Яровая» К. Тренева), Васса Железнова («Васса Железнова» М. Горького), Старая хозяйка Нискавуори («Каменное гнездо» Вуолийоки) и др. Дочь Н. Рощина-Инсарова, сестра Е. Рощиной-Инсаровой.