Начало - Денис Абсентис

— Ты стал еще более похож на сына Франкенштейна, — любезно приветствовал я его, выйдя из машины.

— А ты не изменился, все ищешь приключений на свою задницу. Тебя всегда привлекала только игра, а не работа. Проблемы серьезные?

— Конкретные проблемы — не уверен. Возможно, мой компаньон все-таки обознался. Они не могли так быстро взять след. В целом — уровень пока не могу определить. То ли небольшая религиозная секта, то ли малобюджетные спецслужбы.

— Главное, чтобы не спецслужбы большой религиозной секты, — отозвался Рене, заводя нас в шикарные апартаменты. Несколько спален, огромная гостиная, бассейн с морской водой. Мы оставили Алика в гостиной и вышли в холл.

— Твою машину мы сейчас отгоним на свалку. Об этой квартире никто не знает. Оставайтесь, сколько нужно. Сам я уже отошел от дел, но долги не забываю. Мой человек будет на чердаке напротив. Если он увидит что-нибудь подозрительное, даст знать. Запасной выход из квартиры в гостиной у камина. Дернешь за кольцо. Лестница ведет на соседнюю улицу. Новая машина будет припаркована там. Тайник открывается, если сильно нажать кнопку проигрывателя. Там чистый Файв-севен с полной обоймой. Знаю, что у тебя табу на оружие после того случая, но мне так спокойней. Вот ключи, документы, паспорта и телефон с новой картой и перепрошитым IMEI. Я попробую узнать что-нибудь по твоему вопросу.

Рене хлопнул меня по плечу и, не прощаясь, вышел. Он всегда был немногословен.

Глава 7 Пчелы и свет

Я вернулся в гостиную. Алик сидел в кресле и рассматривал альбом с репродукциями Босха.

— Не хотелось бы отвлекать тебя от высокого искусства, но, кажется, ты не успел закончить свою мысль о пчелах. Почему они тебя заинтересовали?

— У тебя любопытные друзья, — пробормотал Алик, продолжая рассматривать альбом.

— Некоторые не забывают тех, кто спас им когда-то жизнь, а некоторые — забывают. Вот и вся разница между людьми. Это давняя история, тебе она не интересна. Расскажи лучше о пчелах.

— Я пытался найти еще какой-нибудь канал распространения спорыньи перед 1937 годом, — ответил Алик, оторвавшись наконец от альбома. — Лысенко с 800-тысячной армией колхозников с пинцетами — это красиво, но, как ты сам и заметил, все же могло быть недостаточным для столь широкого распространения паразита. Может, был еще какой-то способ? И вот я обнаружил, что в 1936 году в среднюю полосу начали массово завозить пчел. Только в Калининскую область, ныне Тверскую, было завезено более 15 тысяч семей.

В Северный край — 10 тысяч, вдвое от уже имеющегося количества. Всего в 1936 году количество завезенных пакетов с пчелами достигло почти 60 тысяч. С того же 1936 года стали промышленно делать ульи.

— А как пчелы могут помочь заражению спорыньей? И откуда их везли?

— Везли с юга. Заранее провальная операция, кстати. Эта схема уже была опробована в небольших количествах еще до революции и была признана нецелесообразной. Был такой знаменитый агроном Иван Николаевич Клинген. Он и вывозил с Кавказа пчел с длинным хоботком. Но результата не добился.

— А до революции-то зачем везли?

— Из-за красного клевера. В России его разводят с конца 18-го века. Урожайность клеверного поля очень хорошая, несравнима с продукцией даже отличных природных лугов. За пару укосов можно и сотню центнеров клеверного сена с гектара получить. Так что он является важнейшей культурой травопольных севооборотов, занимает в смеси с тимофеевкой примерно треть полей. Но есть с ним и пара проблем. Первая — опыление. Поэтому клевер просто приводил в отчаяние луговодов в разных странах во все времена.

— То есть отрицательный опыт уже был?

— Да, был, и не один раз. Например, когда англичане обживали Австралию, они привезли с собою клевер. Но не тут-то было. Рос он неплохо, а семян почему-то не давал. Выяснилось, что недостает шмелей, которые ведут опыление клевера. Пришлось шмелей завозить из матушки Европы. Интересная проблема и с пчелами. Они бы тоже рады медоносный клевер опылять, да только хоботки у них короткие. Русская пчела, например, не могла опылить красные цветки клевера, потому что длинная узкая трубка венчика, где копился нектар, оказалась для нее слишком длинной. Так что медоносные пчелы также активно посещают цветущий клевер, собирают с него нектар и пыльцу, но опыляют лишь мелкие цветки, которые развиваются, в частности, в засушливые периоды. А вот горные популяции пчел, кавказские в том числе, обладают длинными хоботками и осуществляют опыление клевера более успешно.

— И почему тема провалилась?

— Не прижились пчелы у пчеловодов, вороватыми оказались, болели в российском климате, потом быстро смешивались со среднерусскими, и тогда уж и никто не мог разобрать, где какая пчела.

— Хорошо, а спорынья-то здесь причем?

— Медвяная роса. Одна из стадий развития спорыньи.

— Это не та, о которой до революции в России было море пословиц?

— Она самая. Если заболевала скотина, говорили: «Верно напала на медвяную росу». Только тогда не знали, что это спорынья. Думали, что тли растения прокалывают. Называлась она еще Ивановой росой или худой росой. Замечал народ, что медовая роса «сладко стелется да больно выедает». Детям во многих губерниях запрещалось бегать по росе из-за нее. Дети, конечно, заболевали не из-за того, что бегали, а потому что любили ее есть. Сладкая она. Выпадала, считалось, такая роса на Иванов день.

— И с этих сладких выделений на ржи пчелы могли собрать взяток чистого спорыньевого меда?

— Именно так.

— Но с какой стати они предпочтут медовую росу клеверу? Тоже на алкалоиды подсаживаются, что ли?

— Нет, не в этом дело. Я не зря упомянул, что пчелы на красном клевере опыляют относительно мелкие цветки, которых больше в засушливые годы. Большие цветы — не могут, хоботок не достает.

— Понятно, в дождливые годы цветы вырастают большими, пчелам нектара не достать, они летят на ближайшее ржаное поле, где из-за того же дождливого лета развилась спорынья. Так?

— С дополнением. Не просто цветы большие, клевер здесь еще проблем пчелам подкинул. Понимая необходимость, агрономы стали пытаться выводить сорта клевера с короткой трубкой, чтобы пчелы могли нектар достать, и вот что обнаружили. Если год выдался дождливый, то цветочная трубка вытягивается, становится длинней. Чем пышней растет клеверный куст, тем длинней становится трубка. Так что в дождливый год у пчелы с нектаром проблемы серьезные. Зато спорынье в такие годы — раздолье. Ну, а звание самого «мокрого» месяца весны до сих пор носит март 1937 года, по крайней мере, в некоторых областях. Очень влажный год был.

— Тогда еще вопрос: пчелы могут способствовать только распространению спорыньи, или мед тоже становится отравленным?

— Никто этого не проверял. В Закавказье и на Черноморском побережье, например, нередки случаи заболевания людей после употребления меда, собранного с произрастающего там рододендрона. Во всяком случае, раньше думали, что из-за рододендрона. Так называемый «пьяный мед» вызывал головную боль, рвоту, потемнение в глазах, иногда и обморочное состояние, то есть были признаки, характерные для сильного опьянения. А спорыньевый мед никто даже не изучал. По крайней мере, мне это неизвестно. Нет никаких открытых данных. Известно только, что самим пчелам такой мед вреден.

— Кстати, стоило бы рассмотреть возможность того, что русские пчелы уже пострадали от спорыньи, а кавказские были привезены им как раз на замену. Нет ли данных о массовой гибели пчел в эти годы? Не осуждали ли, например, в то время кого-нибудь по обвинению в саботаже в виде отравления пчел?

— Я пока не встречал таких данных. Но должен добавить, что первый директор Института пчеловодства Борис Михайлович Музалевский рассказывал о своем долгом разговоре с Лысенко летом 1936-го года. Он утверждал, что Лысенко очень заинтересовался биологией пчелы.

— Ты знаешь, это все забавно, но в любом случае я не думаю, что шесть десятков тысяч пчел могли сильно повлиять на заражаемость. Не глобально это, я бы списал на случайность. Приз тебе за оригинальность схемы, но этого тоже мало, может сработать только как второстепенный добавочный фактор. Какой-то еще способ должен был быть.

— Больше мне ничего в голову не приходит, — развел руками Алик. — Разве что свет.

— Свет?

— Лысенко экспериментировал со светом. Точнее, с отсутствием света. Для отвода глаз вешались фонари на полях, но на самом деле производилась «прививка темнотой». Лысенко утверждал, что западный фотопериодизм трактует стадии развития неверно, и что для процессов развития растению необходима темнота, ибо без нее невозможен переход к плодоношению. Он стал помещать слабопроросшие семена в темноту, чтобы они, по его словам, питались запасным веществом, находящимся в семени, а не за счет фотосинтеза. А потом, наоборот, освещал их электрическими лампами на полях.