Начало - Денис Абсентис

— Есть где взглянуть на какую-нибудь старую статью по этому поводу?

Алик нехотя открыл компьютер.

— Вот, например, издаваемый Максимом Горьким журнал «Наши достижения» в 1934 году пишет о «прививках темноты»:

Рост и развитие — не тождественны, установил Лысенко. Для роста нужен свет, для процессов же развития растению необходима темнота, без нее невозможен переход к плодоношению… Лысенко не считается ни с длинным, ни с коротким днем. Растения короткого дня могут расти и плодоносить там, где нескончаемо длятся дни. Темнота им «привита» до посева.

— Неплохо. Правда, я опять же сомневаюсь, что в реальности отсутствие света могло сильно влиять на распространение спорыньи. Это все же не плесень. То, что Лысенко верил в такой способ, само по себе не доказательство. А вот вероятность заражения фузарио-зом, вызывающим синдром так называемого «пьяного хлеба», это, надо думать, действительно увеличивало.

— Здесь есть более существенный момент, ты его не заметил. Данный факт намекает на то, что Лысенко был знаком с книгой Перуца и пытался использовать ее как инструкцию по заражению посевов.

— Опять Перуц? Что там у него про свет?

— Перуц фактически писал про те же «прививки темнотой» для провоцирования заражения, — Алик быстро нашел нужную цитату и повернул ко мне нетбук.

Прежде всего мы с моей ассистенткой попробовали привить паразита здоровому растению, и тут оказалось, что молодой пшеничный колос и впрямь можно заразить спорами этого паразита, вызвав интересовавшую нас болезнь искусственным путем. Но один лишь лабораторный успех не открывал никаких перспектив. Любая прививка является насильственным актом, не встречающимся в природе, а ведь наше растение сделалось восприимчивым к воздействию грибка только благодаря этому насильственному акту. (Очень скоро мы прекратили наши опыты и принялись за поиски средства, которое способно было бы понизить или совсем сломить сопротивляемость хлебных злаков. В прошлом году мне наконец удалось вызвать интересовавшую нас болезнь на очень маленьком участке посевов, не прибегая для этой цели к прививке. Почва этого участка была сырая, открытая воздействию северных ветров и к тому же плохо удобренная. Однако самую важную роль сыграло то обстоятельство, что я уменьшил доступ света. Впервые после столетнего перерыва на пшеничном поле снова появился «Снег Святого Петра»!

— И обрати внимание на прикрытие в виде знаменитых ламп на полях Лысенко, — заметил Алик. — Если кто-то скажет, что Лысенко экспериментировал со светом, то всем в голову придут только эти лампы, фотографии освещенных их призрачным светом ночных полей, а про предварительную выдержку семян во влажности и в темноте никто не вспомнит. Во время яровизации намоченные семена прикрывали от света рядном или мешками. Хотя, соглашусь, это тоже лишь очередной штрих к вопросу. В основном проращивание в темноте касалось скорее проса, а не пшеницы.

— Значит, были еще какие-то технологии заражения непосредственно для ржи и пшеницы. Вот, например, в большинстве дореволюционных работ утверждалось, что крестьяне заболевают эрготизмом при сборе недозрелой ржи. Считалось, что именно такая свежая спорынья наиболее опасна. Не уверен, что это так на самом деле — на мой взгляд, настолько быстро ядовитость рожков не уменьшается. Однако мнение об отравлении зеленой рожью было широко распространенным, и академик, руководствуясь им, мог бы действовать соответствующим образом. Лысенко, случаем, не предлагал убирать зеленую рожь раньше срока?

— Нет, такого не встречал, — ответил Алик, быстро набирая запросы на компьютере. — Ага, ты прав, уже через два месяца после начала войны в газете от 24 августа 1941 года Лысенко предлагал «немедленно развернуть скашивание хлебов, у которых содержимое зерна уже находится в тестообразном состоянии». Он мотивировал это спасением урожая от якобы неминуемых заморозков и утверждал, что «на тех площадях, где зерно еще слишком зеленое, можно получить хотя и пониженный, но хозяйственно вполне пригодный урожай».

— Так, а посадки по стерне, которые Лысенко проводил в Сибири, как сказываются на распространении спорыньи?

— Хорошо сказываются. Собственно, одна из основных целей глубокой зяблевой вспашки — это как раз закопать склероции спорыньи на глубину в несколько сантиметров, откуда они не смогут прорасти и заразить посевы. Посадки по стерне заражаемость спорыньей увеличивают значительно, это было прекрасно известно еще до революции.

— А в СССР об этом писали?

— Конечно. Ну вот смотри, к примеру, журнал «Природа» от 1954 года, — Алик снова повернул ко мне нетбук. — «Земледелец борется со спорыньей путем очистки зерна от склероций спорыньи, более глубокой пахотой, мешающей прорастанию склероций, и другими агротехническими приемами». Соответственно, во время войны Лысенко предложил сеять по стерне, без вспашки, что якобы улучшит плодородие почвы и в 3–4 раза удешевит зерно ржи. Начал он со стерневыми посадками экспериментировать в 1942 году. Воюющая страна ухватилась за брошенную им соломинку. «Предлагаемый нами способ стерневых посевов, — писал позже Лысенко, — не является, как многие считают, старым приемом, уже изжитым практикой и наукой. Этот способ не мог устареть, так как он еще только лишь зарождается. По нашему глубокому убеждению, этот способ найдет в ближайшем будущем в степных районах Сибири широкое применение».

— Подумалось. А сама зяблевая вспашка не возникла ли исторически как спонтанный ответ на огонь святого Антония? Может, люди стали просто замечать: вспашешь — и Священный огонь обходит деревню стороной.

— Интересная мысль, кстати. Люди действительно уже забыли, зачем пашут. В Америке в 1943 году даже вышла книга фермера Эдварда Фолкнера «Безумие пахаря». Фолкнер пытался понять, зачем вообще нужно пахать, но так и не понял. «Но ведь должны существовать ясные научные обоснования этой практики. Однако если они и есть, я не сумел найти их более чем за двадцать пять лет поисков», — утверждал фермер. Его книги стали в США бестселлерами в 50-х годах и вызвали огромный резонанс. Фолкнер утверждал, что плуг — бессмысленная традиция и приводил в подтверждение слова своих единомышленников.

Алик быстро нашел книгу Фолкнера на компьютере и зачитал абзац:

Редактор одного из ведущих изданий пишет мне 5 августа 1937 года: «Я проехал три тысячи километров. И всем задавал вопрос: почему вы пашете?

Меня поражали неясные ответы. Очевидно, фермеры и почвоведы и в самом деле не знают».

— То есть в Америке был свой Лысенко? Или для оправдания Лысенко книга и выпущена? Как-то одновременно это у них получилось.

— Да, Лысенко стал проводить посадки по стерне с того же 1943 года, когда была выпущена книга Фолкнера. Влага без вспашки лучше сохраняется, ресурсы экономятся, при другом климате способ даже возможен, хотя требует особо высокой культуры земледелия, только вот в России так сеять вообще нельзя из-за спорыньи. Последовавшие отравления сибирских колхозников были вызваны именно практикой посадок по стерне «по Лысенко». Кстати, и тогда НКВД подозревал диверсии. После войны, например, при отравлении спорыньей колхозников в Кемеровской области в 1946 году МГБ тоже искало диверсантов. Но искали не там, поднять голову и посмотреть повыше они не могли. Тем не менее и это лишь запасная попытка Лысенко, проводимая уже позже, во время и после войны. Непосредственно к 1937 году она отношения не имеет.

— Что ж, тогда получается, что Лысенко неграмотным лопухом явно не был, а действовал четко, расчетливо и упорно, постоянно добиваясь заражения урожая спорыньей любыми доступными ему способами. Не зря, выходит, журналист Федорович еще в 1927 году писал, что от Лысенко остается ощущение зубной боли и «только и помнится угрюмый глаз его, ползающий по земле с таким видом, будто, по крайней мере, собрался он кого-нибудь укокать». На кого, интересно, академик работал? На немцев? Или просто был маньяком, обиженным на весь свет и страстно мечтающим всех отравить?

— Маститый журналист Вит Федорович, прославивший Лысенко на страницах центральной газеты и вытащивший будущего академика на свет из безвестности, был тертым калачом, просто так он ничего бы не написал. Настоящая его фамилия была Добровольский, в прошлом — сценарист фильма «Хлеб», в будущем — сотрудник Совинформбюро. Не исключаю, что он закладывал в свою статью возможный слив. Если бы что-то пошло не так, то Лысенко бы сдали — именно как маньяка-одиночку — и свалили на него все проблемы. В той же статье в «Правде» Федорович не случайно подчеркнул, что Лысенко «на пшеницу смотрел неприязненно» и добавил довольно странную для хвалебной статьи фразу: «Да и говорят тоже немецкие ученые, что хлеб не особенно чтобы того… полезен». Причем расположил эту фразу так, что стало не совсем понятно — слова ли это Лысенко или же авторский текст. Так что я пока скорее склоняюсь к работе некоторой группы на немцев.