Седая нить - Владимир Алейников

Поднятая в высоту суть петербургской богемы.

Человек, достающий рукой до потолка в иных из окраинных, новостроечных, тесноватых, конечно, квартир – и сознательно посягающий на такое же действие в старых, с их высокими потолками, с изразцами, квартирах в центре.

То есть – знак подающий небу.

Связь поддерживающий с землёй.

Некто, вроде живой антенны, принимающей позывные – то ли с запада, то ли с востока, то ли с севера, то ли с юга, но скорее всего – из вселенной, и, конечно, с планеты всей.

Дух, наверное, питерский. Добрый. Человек. Друг своих друзей.

Сергей Довлатов. Собственной персоной.Мечтатель вдохновенный, окрылённый.Достоинств – просто не счесть.Рост – метр девяносто шесть.В жилах его – две крови: армянская с иудейской.Всё ему в мире – внове. А парень он – компанейский.И, несмотря на то что он крупен, город ему не тесен.Страсть как он любит поговорить с тем, кто ему интересен.Выпить всегда он не прочь.До шутки хорошей охоч.Ну, это в порядке вещей.Ещё он большой книгочей.А ещё он – хороший писатель.Душ людских не ловец, но спасатель.И всё в нём – добротное, славное.И это – самое главное.

…Жара. Середина июля.

Стоим с Довлатовым в очереди за пивом.

Очередь – не просто длинная, а с какими-то завихрениями, зигзагами, вывертами и дополнениями.

И если кто-то и убывает из неё, то сразу же кто-то в неё вливается, входит, как в давно и хорошо знакомое состояние, и стоит в ней, ждёт, поскольку и совершенно все в ней стоят и ждут, а чего ждут – всем понятно: пива.

Жажду все желают утолить. Вот и стоят. Вот и ждут.

И никто, между прочим, как это в Москве заведено, без очереди вперёд не лезет. Ну, или почти никто не лезет.

Это – исключение из правил. На такие выходки здесь смотрят косо. С осуждением смотрят.

И даже сразу предполагают: если кто без очереди к пиву прорывается, то, скорее всего, это не питерский человек, это – из Москвы. И нередко такие предположения оказываются верными.

Как известно решительно всем в Питере, лишь один местный человек всегда и везде берёт пиво без очереди, и это не кто-нибудь там, а сам Костя Кузьминский. Но он-то – вне категорий. Он – свой. И ему – позволено.

Другие же – все чужие. И видно их за версту. И ежели норовят пролезть за пивом без очереди, то, ясное дело, такие нахалы уж точно вовсе не питерские, а приезжие, гости залётные, и на сто полновесных процентов, даже больше, они – москвичи.

Однажды Сергей, глядя на такого вот нарушающего все местные правила поведения, и особенно в очереди за пивом, рвущегося к заветному окошечку в будке, взмокшего и очень уж нервного субъекта, при мне поспорил с Витей Кривулиным, что данный субъект – именно москвич. И не на что-нибудь там поспорил пустяковое, а на бутылку водки.

Кривулин сгоряча согласился. Спор так спор. Водка так водка. Главное ведь – убедиться: кто из них двоих окажется прав. А выигрыш, то есть водку, можно и пропить. То есть выпить. На двоих. Или на троих. Это уж как получится.

Довлатов хмыкнул и стал пристально наблюдать за рвущимся к пиву субъектом.

Кривулин, опираясь на палку и окутавшись клубами сигаретного дыма, тоже наблюдал.

Наблюдал за действиями нахального субъекта, не ведающего о том, что стал он объектом спора прозаика и поэта, разумеется, и я, поглядывая также и на обоих моих приятелей.

Сергей, возвышаясь над очередью, видел происходящее до мелочей, как вперёдсмотрящий с мачты.

Витя то и дело вытягивал шею и тоже старался ничего не пропустить. Но вскоре он уставал находиться в таком положении. Для него предпочтительней было просто по возможности спокойно стоять рядом с нами. Палка была для него третьей точкой опоры, причём необходимейшей. С её помощью он и на месте стоял, и передвигался в пространстве. Сейчас вот приходилось ему стоять. Заметно было, что весь он как-то напрягся, даже взвинтился. Не очень-то хотелось ему проспорить. Надеялся он, что всё-таки выиграет.

Между тем время шло. По счастью, ждать нам пришлось недолго.

Пусть роптала толпа, пусть осуждала нахала – ему было на мнение окружающих глубоко наплевать. Вполне вероятно, что руководствовался он пресловутым принципом: для достижения цели все средства хороши. Не знаю, впрочем, что им двигало. Но своего он добился. И довольно-таки скоро. И без всякого ущерба для себя. За вычетом доносящихся до его слуха из очереди укоризненных слов.

И когда взмокший субъект добыл-таки свои две кружки пива, умудрившись пролезть вперёд и демонстративно не обращая никакого внимания на сдержанный ропот воспитанных питерцев, и отошёл со своими кружками в сторонку, и жадно припал губами к пенному напитку, – Довлатов неторопливо подошёл к нему. И мы с Кривулиным тоже к нему подошли.

– Прошу прощения, – вежливо спросил Сергей, – вы, случайно, не из Москвы?

Утоляющий жажду нахал поперхнулся своим добытым без очереди пивом.

Потом поднял на Довлатова маленькие светленькие глазки, сиротливо ютящиеся на красном от прилившей к нему крови рыхлом лице, словно прячущиеся под диссонирующими с этими глазками, слишком густыми и чёрными бровями, шмыгнул почему-то носом и растерянно, как нашкодивший школьник, ответил:

– Да, из Москвы. А что?

– Ничего, ничего! – успокоил его Сергей. – Всё в порядке. Всё в полном ажуре. Благодарю вас.

– А что? Что такое? – заволновался выявленный в питерской очереди москвич. Ну прямо как обнаруженный шпион. – Что-нибудь случилось?

– Нет, что вы! Ничего не случилось. А может быть, и случилось. Но не с вами, – сказал Довлатов.

– А с кем же? – спросил москвич.

– С водкой, – сказал Сергей.

– Почему? – опешил москвич.

– Потому, – сказал Сергей.

– А что? Продавать перестали?

– Нет. Продают. Везде.

– А я-то при чём?

– Притом.

– То есть?

– То есть – при водке.

– А как это?

– Да вот так.

– Нет, я вас не понимаю! – москвич даже пиво прихлёбывать перестал.

– Ну, вы-то не совсем при водке, – сказал Сергей. – Вы, любезнейший, просто – при пиве. С пивом то есть. Взятым без очереди. Ну а мы, все трое, – при водке! – и широким жестом Сергей показал на нас с Кривулиным.

– Ничего не понимаю! – пробормотал выявленный москвич. – Просто голова кругом идёт. При чём здесь пиво? При чём здесь водка? При чём здесь я? – Он вдруг повысил голос: – А вы? Да кто вы такие? Кто вы такие, спрашиваю, чтобы меня допрашивать? Ну? Вы ответьте, ответьте! Что это за расспросы? Пиво. При пиве. Водка. При водке. Что за бредятина? Чушь какая! И так – вон какая жара. А вы: то пиво, то водка, то водка, то пиво. Мрак! И вообще – отстаньте! Я-то вам не мешаю. И никому не мешаю. Пью своё пиво. И всё.

– Не волнуйтесь. Всё в полном порядке, – сказал на это Сергей. – Мы просто поспорили с приятелем, на бутылку водки: москвич вы или не москвич.

– Ну и что? – уже с интересом спросил москвич.

– Я выиграл! – скромно и просто сказал москвичу Сергей. – Я выиграл. Я угадал. Вы москвич. И мы будем пить водку.

– Пейте себе на здоровье, – сказал с облегчением явным и к пиву припал москвич.

– Витя, ты проиграл! – сказал Довлатов Кривулину. – Ты проспорил. С тебя – бутылка.

– Проспорил! – сказал Кривулин. – Куплю. Но попозже. Вечером. Денег надо занять, чтобы купить. И выпьем.

– Выпьем! – сказал Довлатов.

– На троих? – уточнил Кривулин.

– Ты, Витя, не переживай, – сказал я Кривулину, – всем достанется. Выпьем – все трое. И я поучаствую в этом. И тоже куплю бутылку. И станет бутылок – две.

– А я куплю третью бутылку, – сказал на это Довлатов. – Я тоже денег займу. И станет бутылок – три.

И вечера мы – дождались. И выпили три бутылки дешёвой советской водки. На троих. По бутылке на нос. Но было всё это – позже.

А пока что – стояли мы в очереди. За пивом. Среди жары. И очередь подошла. И выпили мы по две кружки холодного пенного пива. И были вполне довольны, что жажду мы утолили. И разошлись по своим делам, уговорившись увидеться вечером. Что и сделали. Вот и всё про питерский спор.

А в данное время, в иной ситуации, стояли мы с Сергеем в совершенно другой очереди. И терпеливо ждали, когда же наконец доберёмся мы до пива.

И Сергей, по своему обыкновению, рассказывал очередную байку.

– Пришёл я однажды в редакцию «Авроры». Просто так, со знакомыми повидаться. Но и не совсем просто так. А ещё и с тайной надеждой: может, подработать удастся? Рецензию какую-нибудь написать. Или ещё что-нибудь, из такой же оперы. Мало ли что им понадобится? Ну вот. Пришёл. Со всеми поздоровался. По очереди. Вежливо. Все мне вроде рады. Однако про возможный заработок – никто ни полслова. Ладно, думаю. Подожду. А ежели что – перебьюсь. Разговорились мы с редакционными людьми. Закурили. Я им кое-что поведал – из своих историй, из своего запаса. Все слушают с удовольствием. Смеются. Говорят: «А ты, Сергей, записывал бы это! Ведь смешно. И остро. И сразу же запоминается. Это ведь, между прочим, у тебя твой собственный жанр. Да, да. Это стоит записывать!» Ничего не возражаю. Наоборот, поддакиваю: попробую, мол, постараюсь, мол, как-нибудь, не сейчас, потом. Развеселил я народ. Все довольны. Курят. Галдят. О работе все сразу забыли. Стали сами припоминать уже свои собственные истории. По очереди солировали. По кругу дело пошло. Вдруг – открывается дверь. И входит в редакцию паренёк. Невысокий такой. Тихий. Бледноватый немного. С гитарой в чехле. И вижу я сразу, намётанным глазом: парень с большой похмелюги. И вроде бы где-то я видел его. Но где? Не могу понять. Кто он такой? Почему с гитарой? Лицо ужасно знакомое. Кто же он, этот парень? Все редакционные люди с любопытством уставились на вошедшего. Парень тогда и говорит – и голос его я узнаю мгновенно – говорит он, этак негромко, просто, но с достоинством: «Здравствуйте! Я Владимир Высоцкий. Оказался в Питере без денег. Хочу вот здесь, у вас, в редакции, устроить концерт. Буду петь. Старые и новые песни. Мой концерт стоит двести рублей. Отработаю на совесть. Очень нужны деньги. В Москву срочно добраться надо. Вот и предлагаю послушать меня».