Оправа для бриллианта, или Пять дней в Париже. Книга первая - Сергей Курган

Какое-то время они шли молча.

– А что же стало с дворцом Тюильри? – спросила наконец Аня.

– Его сожгли в 1871 году, во время так называемой Парижской коммуны.

– Кто сжег?

– Известно кто – коммунары. Революционеры.

– Но зачем?

– Затем, что вандализм – наряду с террором – излюбленное занятие всей этой революционной швали. Так, во времена якобинцев, еще при первой, так называемой, «революции», в конце 18 века, они поотбивали головы статуям на соборе Парижской Богоматери, думая, что это – французские короли, тогда как на самом деле то были цари древнего Израиля. Впрочем, невежество и неуважение к предкам и к своей истории – одна из главных отличительных черт всех революционеров на свете. Долой тиранию! Aristocrates à la chandelle!

– Что это значит?

– Аристократов – на фонари! Вы даже не представляете, что здесь делалось! Прах маршала Тюренна выбросили из склепа – великого Тюренна! То же самое случилось с останками кардинала Ришелье – их вышвырнули из могилы в церкви Сорбонны, где он был захоронен. Только голову удалось спасти одному ученому – под предлогом научных исследований. А мадам Дюбарри, бывшей любовнице Людовика XV, отрубили голову, насадили ее на пику и носили по улицам.

– Какой кошмар!

Аня была потрясена.

– Это ли еще кошмар? И эти – коммунары – туда же. Тюильри сожгли как символ тирании, хотя именно эти «борцы с тиранией», едва придя к власти, устанавливают такую тиранию, рядом с которой прежняя якобы тирания кажется благотворительным фондом. Вандомскую колонну повалили. Причем, руководил этим, с позволения сказать, мероприятием известный художник Гюстав Курбе31 – редкостная сволочь. Что вы хотите? Быдло – оно всюду и во все времена быдло.

– И колонну тоже не стали восстанавливать? – спросила Аня.

Колона Великой Армии (Вандомская колонна). Вандомская площадь, Париж.

– Колонну установили вновь, вы ее можете увидеть, если захотите. А что касается Тюильри… Это роковое место. Все правители, которые в нем обитали, были свергнуты: и Людовик XVI, и Наполеон I, и Карл X, и Наполеон III. Единственным, кто спокойно умер в этом дворце, был Людовик XVIII в 1824 году. Но он вел себя тише воды, ниже травы.

Тем временем, они вышли из сада Тюильри на широченную площадь, посередине которой возвышался обелиск, обрамленный с двух сторон фонтанами. Заостренная верхушка обелиска была позолоченной и ярко сияла на солнце.

– Ну, вот и площадь Согласия, – сказал Серж.

– Странное какое-то название, – заметила Аня. – Согласие кого с кем, или с чем?

Серж хмыкнул.

– Да, пожалуй, название не совсем обычно. Но, должен вам заметить, Аня, что вы первая, кто меня об этом спросил.

– Не может быть, – удивилась Аня, – ведь этот вопрос просто напрашивается.

– Видите ли, большинству просто наплевать, а остальным кажется, что все и так понятно. На самом же деле понятно это мало кому. Но люди, знаете ли…

– Ленивы и нелюбопытны, – завершила Аня начатую Сержем фразу.

Серж улыбнулся, но одними лишь глазами.

– Ну да, – и он слегка кивнул головой, – верно. Но о вас этого не скажешь. Вы любопытны, и это хорошо. Я скажу больше – это одно из самых ценных человеческих качеств. И, увы, по-настоящему любопытных людей очень и очень немного. Разумеется, я не имею в виду досужее любопытство обывателя. Повторю еще раз: вы задаете хорошие вопросы. Но сами вы как думаете, откуда такое необычное название? Хотя, например, в Риме есть улица Примирения, что еще более необычно. Но все же?

Аня задумалась. Она поняла, что Серж стремится вовлечь ее… Во что? Просто в разговор? Или он присматривается, оценивает? Может быть, сейчас решается ее судьба? Черт, как на экзамене!

Хотя нет, – подумала она – какой там экзамен? Просто надо «включиться», и тогда все пойдет. Ведь это и в самом деле интересно!

– Мне кажется, – медленно начала она, – что речь идет о согласии в обществе, между разными социальными группами.

Аня постаралась задействовать все, чему успела научиться в Высшей школе в Вормсе.

– Возможно, о единстве нации, – продолжала она. – После всех этих революций. После всего того ужаса, о котором вы мне рассказали.

Серж молчал, глядя на обелиск, находившийся прямо перед ним.

– Не знаю, может, это все ерунда. Но мне так кажется, – договорила она.

Она чувствовала себя неуверенно, неуютно. Ей казалось, все, что она только что сказала – это полная чушь, и сейчас Серж, в своей обычной ироничной, или даже саркастичной манере расскажет, как все обстоит на самом деле. Его молчание, как и то, что он смотрел в сторону, обескураживало, сбивало, мешало сосредоточиться.

Она замолчала. Будь, что будет! В конце концов, «я не волшебник, я только учусь», – подумала она.

Наконец, Серж повернулся к ней. Его глаза смотрели весело, и чертики в них вновь плясали.

– Да, – кивнул он, – Все правильно. Рад видеть, что я не ошибся. Впрочем, я очень редко ошибаюсь. Но, все равно, это приятно.

– ?!

Этого Аня не совсем поняла… Но, главное, Серж принял ее объяснение, он с ним согласен!

– По сути, мне нечего к этому добавить, – заключил он.

Сердце Ани пело.

– Разве только кое-что уточнить. Здесь, – он сделал отмашку в сторону площади Согласия – стояла гильотина. И не просто стояла – она работала, и как! Во время Большого Террора дня не проходило без публичной казни. Правда, толпа была сильно разочарована – поначалу.

– Почему?

– Казнь на гильотине происходила слишком быстро – раз и готово! Никакого удовольствия! Единственной «отдушиной» для зевак был, пожалуй, момент, когда палач высоко поднимал отрезанную голову за волосы, так чтобы все могли видеть ее.

– Зачем? – в ужасе спросила Аня.

– Видите ли, – ответил Серж, – тогда считалось, что отрезанная голова еще может видеть в течение примерно 20 секунд. И это делалось для того, чтобы она в последний раз посмотрела, как зрители смеются над ней.

– Смеются?! Я не ослышалась?

– Нет, вы не ослышались – именно так. Впрочем, этого зрителям все-таки казалось недостаточным. Когда 25 апреля 1792 года казнь на гильотине была совершена впервые, – еще не здесь, а на Гревской площади – собравшаяся публика не скрывала своего неудовольствия.

– Какая гадость! – в сердцах воскликнула Аня, – Откуда в людях столько жестокости?!

– Толпа – что вы хотите? Толпа – это редкостная мерзость.

– А Гревская площадь – это где?

– Это площадь перед Ратушей. Раньше именно она была традиционным местом казней. Но теперь на карте Парижа такого названия давно уже нет – сейчас это Площадь Ратуши – place de l’Hôtel de Ville. Ну, а тогда гильотину перенесли с Гревской площади сюда – на площадь Революции – так она называлась в те дни. Гревская площадь уже не годилась, по причине недостаточной вместимости. Не тот теперь стал размах. Ну, и пошло-поехало. Сначала казнили так называемых контрреволюционеров, затем уже революционеры казнили друг друга – как водится. Кстати, выражение «враг народа» впервые было сформулировано именно тогда и именно здесь.

– Я этого не знала.

– Но это так. 21 января 1793 года здесь был казнен король Людовик XVI. А потом понеслось. У Революционного Трибунала не было других приговоров, кроме смертной казни.

– Но почему так произошло?

– В то время так вели политическую борьбу. Разделывались с оппонентами, просто конкурентами – посредством Ревтрибунала. Как любил говорить их духовный наследник Иосиф Джугашвили, «нет человека – нет проблемы».

– Это – Сталин?

– Так он себя называл. Все это выросло отсюда. Здесь, на этой самой площади, начался отсчет. Недаром, придя к власти в России, большевики отдали дань своим предшественникам, и среди них, якобинцам: увековечили их память. Да и не только память якобинцев, но и их духовных наставников. По крайней мере, им так казалось…

– Как они это сделали?

– Вы бывали в Москве? – спросил Серж вместо ответа.

Аня заметила, что это была его обычная манера.

– Нет, – ответила она. – Но собиралась побывать.

– Отъезд в Германию помешал, как я понимаю?

– Да.

– Думали делать там карьеру?

Аня замешкалась с ответом – глупо врать Сержу, да и бессмысленно. Он все равно все узнает, если захочет. Но дело в том, что в данном случае Аня и сама толком не знала, что она собиралась делать в Москве. Это было так неопределенно, так наивно. Она была тогда совсем девчонкой.

– Можете не отвечать, – сказал Серж, словно поняв, о чем думала Аня.

«Словно»? Ой ли?

– У кремлевской стены – с западной стороны – находится Александровский сад, – продолжал он, – И в нем – грот. А неподалеку – могила Неизвестного Солдата. Кстати, первая в мире могила неизвестного солдата появилась тоже здесь, в Париже, в 1920 году. Под Триумфальной аркой.