Оправа для бриллианта, или Пять дней в Париже. Книга первая - Сергей Курган

– Примерно четыре часа. Знаете, я как-то перестала следить за временем.

– Это мне знакомо. Вы не зашли хотя бы в кафетерий?

– В Лувре? Зашла. И тут же вышла – там чашечка эспрессо стоит 5 евро.

– О да, вы правы. Французы – просто грабители. Пользуются беспомощным положением потерпевших, а это, кстати, обстоятельство, отягчающее вину.

– Ну, не такие они уж и грабители, – неожиданно возразила Аня. – Я знаю, например, что музеи, как правило, не окупаются и получают дотации от государства. Думаю, что и Лувр тоже.

– Вы великодушны, Аня. Это похвально. Но вы, хотя бы, позавтракали в отеле?

– Конечно, позавтракала. Не волнуйтесь, Серж.

Она впервые произнесла его имя, как бы попробовав его на язык, и послевксусие от него, терпкое, как хорошее вино, словно бы все еще ощущалось во рту.

– Знаю я эти завтраки в парижских отелях, – проворчал Серж, двинувшись в сторону, противоположную Лувру. – От них точно не растолстеешь, как баобаб.

Аня рассмеялась, попытавшись представить себя толстой, в три обхвата.

– А вы бы хотели, чтобы я была такой? – она развела руки метра на полтора.

– Боюсь, вам это не пошло бы, – ответил он с серьезным видом, и Аня прыснула.

Она смеялась непринужденно, с легким сердцем. В самом деле, что она заморачивалась? Как любил говорить ее покойный дед, «Живем однова». Незачем мучить себя бесконечными сомнениями, надо жить – здесь и сейчас.

– Но иногда все-таки нужно, следуя давней народной традиции, что-нибудь да съесть, – добавил Серж, и Аня вновь засмеялась.

Легкая и изящно-остроумная манера речи Сержа нравилась Ане, и она начала подпадать под его обаяние.

– Ну вот, – сказал Серж в тот момент, когда они подошли к богато украшенной трехпролетной арке, увенчанной сияющей на солнце позолоченной квадригой, – через эти беломраморные врата мы с вами и вступим в Париж.

Триумфальная арка Каррузель, 1806—1808. Арх. Шарль Персье (1764—1838) и Пьер-Франсуа Фонтен (1762—1853).

– Но я ведь в Париже со вчерашнего вечера, – возразила Аня. – И я уже четыре часа провела в Лувре.

– То в Лувре, – сказал Серж. – Лувр – замкнутое пространство, в известной мере самодостаточное. У него своя топика, своя аура – историческая, культурологическая, эмоциональная и прочая. Можно сказать, что Лувр – это «Ding an sich» – «вещь в себе».

– Вам нравится говорить по-немецки?

– Мне нравится говорить на разных языках. Тут многое зависит от ситуации, настроения: сейчас, например мне больше всего нравится говорить по-русски.

Серж улыбнулся Ане.

– Поверьте мне, все языки хороши, – продолжал он – Язык подобен алмазу – сырому алмазу. Вы видели сырые, то есть не обработанные, не ограненные алмазы?

– Нет, таких я пока не видела.

– А мне вот доводилось их видеть, и очень часто. В таком исходном, так сказать, первозданном виде алмаз, как правило, не слишком эффектен, а порой и просто невзрачен. Для того чтобы выявить его красоту, блеск, его нужно огранить, причем, умело. И тогда он предстанет перед вами во всей красе. Так и с языком: его тоже следует «огранить», отшлифовать. И он засияет.

Аналогии, проводимые Сержем, его метафоричная речь завораживали Аню. Один профессор, преподававший у них экономику, объяснял, что аналогия ничего не доказывает и никого не убеждает, а может служить лишь иллюстрацией. Однако аналогии Сержа почему-то были исчерпывающе убедительны.

– И потом, – продолжал он, – я сказал это по-немецки потому, что этот термин пришел в мир из классический немецкой философии.

– «Вещь в себе». Но разве Лувр – не часть Парижа?

– Часть. И важная часть, к тому же. И все же, Лувр, в известном смысле – самое «не парижское» место в Париже.

– Что вы хотите этим сказать?

– Лувр – это музей. Но не просто музей, а музей академический, репрезентативный. Классический, если угодно. Это – музей, существующий вне времени, или во все времена. Музей для любой поры. Обитель вечности. И потому он консервативен – вечность, она вообще консервативна и не любит, когда ее беспокоят по мелочам. Но вернемся на землю. Взгляните прямо перед собой. Что вы видите?

Аня посмотрела в направлении, указанном Сержем. Прямо перед собой она видела ту самую беломраморную арку – теперь они с Сержем стояли точно по ее оси, посередине ее центрального, самого высокого проема, а в нем… Аня была поражена: как бы внутри этой, ближайшей арки была видна еще одна, более далекая арка. Аня узнала ее: это была та самая знаменитая Триумфальная арка, один из символов Парижа, изображения которой можно было увидеть лишь немногим реже, чем изображения Эйфелевой башни. Но и это было еще не все: вТриумфальную арку, в свою очередь, была как бы «вложена» еще одна, уже третья, еще более далекая, и, судя по всему, громадная арка, казавшаяся почти призрачной в мареве у горизонта. А где-то между ними, но точно на этой огромной оси – тонкой, устремленной вверх иглой высился остроконечный обелиск. У Ани захватило дух – такого ей еще видеть не доводилось. Внезапно Триумфальная Арка словно резко приблизилась, как бывает, когда камера делает «наезд» и была теперь видна отчетливо, со всеми деталями, будто под увеличительным стеклом. Это напоминало компьютерный «зум». Под аркой лениво плескался на ветру французский триколор. Аня зажмурилась и проглотила слюну.

Серж смотрел на нее и молча ждал, давая Ане возможность прочувствовать все великолепие этого зрелища.

– Что это? – наконец спросила она, обернувшись к нему, медленно приходя в себя.

– Впечатляет, не правда ли? – сказал Серж вместо ответа. – Такую перспективу вы не увидите больше нигде, уж можете мне поверить. Одной ее хватило бы, чтобы затмить все прочие города на свете. Но когда мы пройдем через сад Тюильри и выйдем на площадь Согласия, вы убедитесь, что это еще не все, и на самом деле зрелище еще великолепнее.

– Почему?

– Не торопитесь, – сказал, улыбаясь, Серж. – Этот город – не для торопыг. Его нужно смаковать медленно, как хорошее вино.

– Но мы дойдем до этих арок?

– Конечно, нет – это слишком далеко. Но до Луксорского обелиска мы как раз дойдем, прежде чем повернуть назад, к ресторану.

– Вы имеете в виду этот самый обелиск? – спросила Аня, кивнув в сторону арки.

– Именно его, – ответил Серж. – То, что вы видите перед собой, есть не что иное, как знаменитая Триумфальная дорога. И начинается она здесь, на площади Каррузель, с Лувра и с этой первой, самой небольшой из арок – Триумфальной арки Каррузель. Ее соорудили в 1806—1808 годах, в честь побед Наполеона, его любимчики – Персье и Фонтен.

– Любимчики?

– Ну да. Его придворные архитекторы. Они создали ему стиль, придавший должное эстетическое оформление его имперской идее – ампир, что по-французски собственно и значит – «империя». Поместили, так сказать, бриллиант в оправу.

Аня не могла не заметить, как часто Серж упоминает об алмазах, бриллиантах. Очевидно, не спроста. Ей показалось, Серж понял, что она к ним неравнодушна – возможно, пронаблюдав за тем, как она смотрела на его часы. Впрочем, для того, кто умеет читать мысли, а в этом она уже успела убедиться, это явно не было проблемой. Но, вместе с тем, Аня чувствовала, что дело этим не ограничивается: У Сержа был тут какой-то свой интерес…

– Хотя, это все вторично, – продолжал Серж, кивнув в сторону арки. – По сути, она повторяет свой прототип – триумфальную арку Септимия Севера на Римском Форуме.

Аня не стала уточнять, был ли Серж в Риме – она в этом уже и не сомневалась. Он бывал повсюду, видел все в оригиналах… Интересно, как ощущает себя человек, который все знает, и все видел? Наверное, как-то по-другому…

Тем временем, они прошли через арку и вошли в сад. Сейчас, в этот ясный, погожий день, здесь было много народу. Обширное зеленое пространство в самом центре города произвело на Аню удивительно умиротворяющее, эйфорическое действие. Она представила себя, кошкой, греющейся на солнышке – она вообще любила кошек – и, казалось, готова была вот-вот замурлыкать.

Она взглянула на Сержа. Он шел расслабленной, слегка вальяжной походкой, но Аня чувствовала – расслабленность Сержа – это расслабленность сытого тигра, переваривающего антилопу (а может, и не антилопу, в зоологии Аня мало разбиралась), и в любой момент тигр может собраться и прыгнуть. И Аня не завидовала тому, на кого он прыгнет.

– Как здесь хорошо! – сказала она, чувствуя себя, как в оазисе.

– Да, летом тут неплохо. Но осенью и зимой, когда идут дожди… Видите, дорожки не асфальтированы, поэтому все так развозит, что если здесь и гулять, так только в резиновых сапогах.