Оправа для бриллианта, или Пять дней в Париже. Книга первая - Сергей Курган

– В резиновых сапогах? По Парижу?

Аня представила себе картинку: в Лувр, в резиновых сапогах. Полная шиза!

– Ну, можно вместо резиновых сапог воспользоваться легким водолазным костюмом, – заметил Серж.

Аня расхохоталась. Правда, она не знала, как выглядит легкий водолазный костюм и чем он отличается от тяжелого, но все равно было почему-то ужасно смешно.

– Когда-то, – вновь заговорил Серж, – впрочем, еще не так уж и давно, здесь стоял дворец Тюильри, который как бы замыкал собою комплекс Лувра. Он был построен в 16 веке, по желанию Екатерины Медичи.

– Она была королевой?

– Она была флорентийской сукой, – жестко ответил Серж. На лице его было написано презрение.

Аня была поражена – что это с ним? Почему он так о ней говорит? Что она собой представляла, эта Екатерина Медичи?

– Почему вы так ненавидите ее? – спросила она.

– Ненавижу? О нет, – Серж усмехнулся. – Много чести. Просто презираю.

– Но почему?

– Это долгий разговор. Впрочем, если уж на то пошло… Да, она была королевой Франции. Но родилась во Флоренции и происходила из рода Медичи, о котором вы наверняка слышали.

– Да, я помню. Они были правителями Флоренции.

– Были. И не только. Среди них были, например, римские папы. Но это не существенно. Говорят, что их предки были врачами, и якобы от этого происходит их фамилия – Medici, то есть медики, лекари. Но это не более чем легенда, хотя на их фамильном гербе были помещены в золотом поле шесть червленых, то есть красных, шариков, якобы пилюль. Один из этих шариков впоследствии сделали лазурным, с изображенными на нем тремя золотыми геральдическими лилиями – лилиями Франции. Впрочем, неважно.

Интересно, а есть ли что-нибудь на свете, чего Серж не знает? – подумала Аня. – Если бы кто-то сказал ей сейчас, что таких вещей нет, она нисколько не удивилась бы.

– Она была истой, ревностной католичкой, – продолжал, между тем, Серж.

В его голосе звучала явная неприязнь. Таким Аня его еще не видела. Впрочем, они были знакомы всего пару часов. Откуда же у Ани было такое чувство, что она знает его много лет?

– Из знатного рода, – добавил Серж с издевкой в голосе – торгаши базарные, ростовщики недоделанные. Подумать только, как они поднялись – теперь уже породнились с Валуа. С Валуа, ну надо же! И вот теперь эта дочурка нашего славного Лоренцо II – ну, прямо монарх, ни дать, ни взять – имела в ромбе на своем гербе, рядом со своими дурацкими пилюлями, золотые лилии Франции.

– Почему в ромбе? – спросила Аня.

– Женские гербы всегда имеют такую форму, – ответил Серж. – Рыцарский щит им, согласитесь, не пристал. Вот только красотой она, мягко говоря, не блистала, наша Catiche.22 Как у вас, русских, говорят, «страшнее ядерной войны».

Екатерина Медичи

Диана де Пуатье

– Как же она стала королевой?

– Поначалу она стала принцессой, причем, даже не женой наследника престола. Но случилось так, что ее муж стал наследником трона, а затем и королем – Генрихом II. А вот почему стала принцессой? Об этом мне не хочется даже говорить. Назову только цифру: 130 000 дукатов. Чего-чего, а денег у этих пилюльщиков хватало. Впрочем, их так никогда и не выплатили. Понятно, что эта жаба едва ли могла пробудить у Генриха II любовный пыл. К тому же она и в постели была деревянной, так что даже темнота не спасала дело. Ясно поэтому, что Генрих искал утешения на стороне, и нашел его в лице Дианы де Пуатье. Уж с Дианой-то он выделывал такие кульбиты, что мое почтение! И это притом, что она была старше его. Но она была женщиной, а не представительницей славного класса земноводных.

– А что же Екатерина?

– А что Екатерина? – переспросил Серж.– Она проделала в спальне Дианы, в замке Шенонсо23, дырочку и наблюдала за упражнениями мужа с Дианой.

– Какая гадость! Зачем?

– Хотела понять, чем Диана его прельщает.

– Но у них были дети?

– У кого?

– Ну, у Екатерины с Генрихом?

– Были, понятное дело. У короля, видите ли, есть обязанности. Он должен продолжать династию. Впрочем, после того, как Екатерине, выражаясь современным языком, запретили рожать, муж более не посещал ее спальню.

– Освободился от обязанностей?

Серж коротко рассмеялся.

– А вы за словом в карман не полезете, – сказал он. – Но мы, пожалуй, отвлеклись.

Он немного помолчал.

– Это все ерунда, по большому счету. Так, сплетни. Тема для досужих болтунов.

– Сплетни? Так это все неправда?

– Ну, почему неправда? Правда. В сплетнях не обязательно содержится ложь. Дело в другом: сплетни, или, если вам так больше нравится, нескромные разговоры – это хороший материал для беллетристов.

Чем насолили Сержу эти беллетристы, Аня понятия не имела, но это слово было произнесено таким тоном, что она поежилась: какой же глубины и силы может достичь презрение или неприязнь Сержа? И, право, лучше этого не знать.

– Проблема в том, – продолжал он, – что вся эта трепология, которую многие принимают за историю, не говорит о главном, существенном. Все это – просто скольжение по верхам, когда за деревьями фактов и красочных деталей, которые производят на простецов впечатление энциклопедической эрудиции, не видно леса реальных причин и следствий, мотивов, внутренних пружин тех или иных событий. Но для этого надо углубляться, анализировать. А это – не ходовой товар. Так и Варфоломеевская ночь – то, что действительно важно.

Варфоломеевская ночь? Аня помнила об этом событии смутно, хотя в свое время в гимназии у нее была по истории единица.24 Кажется, какая-то резня по религиозным мотивам?

– Что вы знаете о Варфоломеевской ночи? – спросил Серж.

Аня растерялась. Совсем не хотелось представать перед Сержем невеждой и недоучкой. Но она ответила честно:

– Мало. Знаю, что это была резня…

Неожиданно в Анином сознании, удивительно вовремя, всплыло слово:

– Гугенотов, – договорила она.

Уф! Ей казалось, что она даже немного вспотела от напряжения. Но Серж только кивнул головой.

– Да, гугенотов, – подтвердил он. – Так во Франции называли протестантов, точнее, кальвинистов. Их тогда в Королевстве Золотых Лилий было много. Но главное – это не количество, а качество. Какие имена! Лучшие люди Франции. Достаточно сказать, что из всего семейства Бурбонов только один – кардинал Шарль де Бурбон, оставался в лоне католической церкви. И они были сильны: у них была хорошо организованная и хорошо вооруженная армия, они контролировали несколько важных укрепленных городов, в том числе Ла-Рошель25, ставшую в последствии столь известной благодаря одному беллетристу. И у них были деньги. Те самые деньги, которых так не хватало королевскому двору и Католической лиге. Но Варфоломеевская ночь положила конец их могуществу – почти все их лидеры, их лучшие силы были перерезаны тогда. Гугеноты были обезглавлены.

Серж задумчиво посмотрел на, казалось бы, пустое место в саду. Что он там видел?

– La Saint-Barthélemy26. – произнес он. – Франция могла бы стать великой протестантской державой. Но единая, святая мать – католическая церковь не могла, конечно, себе позволить отпустить от себя свою возлюбленную дочь.

– Возлюбленная дочь – это Франция? – догадалась Аня.

– Вы – умница, Аня, – сказал Серж и посмотрел на нее. – Это не комплимент, это – констатация.

Слышать это Ане было приятно – пожалуй, как никогда. Наконец-то делают комплименты ее уму, а не внешности. И кто?! Серж! Но сейчас ей было не до того – она была захвачена темой.

– И вы считаете, что все это организовала Екатерина Медичи? Что за всем этим стоит она?

Серж остановил на Ане долгий взгляд, а затем слегка кивнул, словно бы каким-то своим мыслям.

– Так считают многие. Собственно, почти все, – сказал, наконец, он.

– А вы? – спросила Аня, отчетливо сознавая, что именно мнение Сержа куда важней, чем точка зрения многих, и даже «почти всех».

– Вы считаете, что это не так? – уточнила она.

– Ну, кто стоит за этим, – сказал он, – мы обсуждать не будем.

И Аня поняла, что об этом Серж говорить, действительно, не станет.

– Но она это санкционировала, – продолжал он. – Гизы и все прочие отмороженные правоверные из Католической лиги – все эти plus catholiques que le pape27, Гонзага и другие итальянцы – проклятые итальянцы! – все они ничего не сделали бы без ее согласия. Без ее санкции это было невозможно, хотя бы потому, что они были тогда страшно разобщены и готовы были сожрать друг друга. Впрочем, это их обычное состояние.