Пропавшее кольцо императора. IV. Нашествие орды - Роман Булгар

Подозрительный человек, никакого к себе доверия не внушает…

Скрипя, медленно, никуда не торопясь, опустился подъемный мост. Потом стражники открыли ворота и высыпали наружу, скрестили копья, показывая, что всем необходимо соблюдать порядок. И люд мгновенно поутих, подтянулся и стал терпеливо ожидать своей очереди.

Первые возы прошли, вторые…

По молчаливой указке караулбаши перед разговорчивым путником вырос стражник и потянул его в сторону. Толпа настороженно ахнула.

– Туда ему, ворогу, и дорога, – сквозь зубы процедил возница, еще раз скользнув по путнику своим тяжелым взглядом. – Что-то многое болтает, не лазутчик ли татарский…

Татары… татары… Это страшное слово у многих нынче на слуху…

Пока внимание стражников отвлеклось на неподдельное возмущение путника с раскосыми и бесшабашно разудалыми глазами, мимо них не замеченный никем прошел сгорбленный старик с седой всколоченной бороденкой, держа в своей руке поводья от запаршивевшей лошаденки.

Его-то пропустили. Чего с убогого доходяги еще взять, кроме тех насекомых, что он таскает на себе да на своем шелудивом мерине…

– Кто ты такой? – караулбаши грозно нахмурился, уперев тяжелый взгляд в задержанного степняка.

– Странник я. Бегу от беды, – нисколько не испугавшись, отвечал человек. – Из саксинов нижних мы, рядом с буртасами жили. Татары пришли, сильно притесняют нас.

– Что же ты, баешь, будто всю дорогу к нам пеший и прошел? – караулбаши недоверчиво прищурился.

Узкоглазый пересмешник притворно вздохнул:

– Лошадка моя по дороге пала. От своих я отстал. Не стали они меня дожидаться. Вперед уехали. Обещали после навстречу чего выслать. Да, видать, забыли. Не до меня, сиротки, им стало…

Вроде бы, и правду говорил степняк. Много людей с тех краев к ним шли. Но по одежке-то его не верилось в то, что он пеший совершил долгий путь – штаны на нем, как новые, и сапоги вовсе не стоптанные. Будто бы вчера только их сапожник стачал или пару деньков назад.

– Брешешь, собака узкоглазая! – надвигаясь с плеткой в руке кинул сквозь зубы начальник караула.

– Вот те крест! – истово перекрестился степняк, задирая голову и словно случайно обнажая своим неловким движением руки тоненькую серебряную цепочку с маленьким простеньким крестиком из того же металла. – Истинную правду говорю, ни слова не соврал!

– Так ты крещенный? – удивился караулбаши.

Окончательно запутавшись, он махнул рукой, приказал тащить того степняка к начальнику стражи. Пусть они сами с этим человеком разбираются. Его дело маленькое – задерживать всех подозрительных. А что дальше с ними случится – его уже не касается.

Вот и смена подошла, скоро им всем отправляться на заслуженный отдых. И не стоит больше положенного на службе задерживаться…

Люд, скопившийся у крепостной стены, струйкой, сузившейся возле тесного прохода, втянулся в город, унося с собой и разнося по всему городу свои ночные страхи и переживания. Навстречу ему шли и ехали горожане и гости из дальних и ближних земель, к тому самому времени закончившие свои дела в столице государства булгар. У каждого свои заботы и печали, которые незаметно терялись, бесследно растворялись, теряя всю свою важность и исключительность в общей суете…

Шаркающими шагами, помогая себе сучковатой палочкой, древний старичок с согбенной спиной с трудом доковылял до поворота кривой улочки. Встал в густой тени развесистого дерева, воровато оглянулся и зыркнул он по всем сторонам пронзительными глазищами.

Никого вокруг не заметив, старикашка молодцевато распрямился, стал намного выше ростом. Брезгливо скинул он со своих плеч драный халат. Поморщившись, смахнул с головы парик из пакли, пиная ногами, торопливо затолкал его под выступающие над землей камни.

Быстрыми и ловкими движениями молодых рук чужестранец извлек из переметной сумы, притороченной к седлу, добротный шелковый халат. Накинул его, натянул на голову пеструю чалму и превратился по виду если и не в самого настоящего купца-араба, то уж точно в его сноровистого и преуспевающего помощника.

Прикрыв глаза, он немного постоял, привыкая к новому облику, стряхивая со своих крепких плеч старческую дряхлость и ощущая, как они наливаются молодецкой удалью. Еще в детстве, бывало, мать ему говорила, что в нем живет талант к перевоплощению.

Мать его родилась иудейкой и в свое время преуспела в лицедействе. Умудрилась убедить того человека, которого он всегда называл своим отцом, в том, что он был его сыном. На деле его кровным отцом был, по всей видимости, Махмуд Ялавач, иначе, чего тот хорезмиец принимал в его жизни столько участия. Предки его матери жили в Шаракуне и Башту, том самом городке-крепости, что потом русичи назвали Киевом, придумав красивую легенду про красавицу Лыбедь и ее братьев, Кия и Хорея, и сделали своим стольным градом.

И назывался тот народ то ли булгарами, то ли потом хазарами, то ли их так прозвали потому, что в ту пору правил теми землями Хазарский каганат. Вот и разбери, кем были его предки. Но по матери он иудей, принадлежал к их общине. Там изучал Тору и Талмуд…

Счастливый посланным ему свыше наследником муж матери назвал ребенка Али, назвал в честь своего отца. Мать же частенько называла его Янусом, Янусом Двуликим. Жил, говорят, у римлян этакий Бог.

Еще мать ему говорила, что тот был древним царем Лациума, страны латинян. Родителями его стали Уран и Геката.

От всесильного Сатурна получил этот Янус дар ясно видеть все в прошлом и будущем. Именно потому с одной стороны лицо его было молодым, обращенным в будущее, а с другой – старым, смотрящим назад, вглубь времен. Двуликий Бог начала и конца.

На ночь он запирал небесные врата, а утром открывал их и выпускал солнце на небосвод. Покровитель воинских начинаний, Янус имел храм, двери которого раскрывались только после начала войны. В мирное время они наглухо закрывались. Но Рим настолько часто воевал, что за все время его владычества двери эти пришлось закрыть всего три раза.

Это он, по древнему поверью, научил людей исчислению времени, ремеслам и земледелию. Под покровительством Януса находились все двери – частного дома, храма Богов или ворота крепостных стен.

А так как он вел счет дням, месяцам и годам, то на пальцах правой его руки начертали знак ССС (300), а на левой LXV (65). Что в сумме означало число дней года. По его имени римляне назвали первый месяц года януарием – началом. Янус также был патроном дорог и путников, многие верили, что именно он научил людей строить первые корабли.

Вот и он, Али или Юнус, как и его небесный покровитель, то и дело меняет обличье, чтобы без всяких проблем и ловко проникать через все ворота и преграды. Наклонившись, он поднял с земли драную одежку нищего и дряхлого старичка, быстренько запихал в опустевшую суму.

Привязав свою лошаденку к толстому суку, араб быстро зашагал по улочке в обратную сторону, нисколько не беспокоясь за оставленное без присмотра животное. Булгары чужого никогда не брали, не крали…

Твердой поступью уверенного в себе и знающего себе цену человека Али добрался до той самой калитки, куда ранним утром постучался Саид, резчик печатей. Гость и хозяин очень хорошо знали друг друга, а потому показывать пайцзу надобности не имелось.

– Проходи, – голова купца чуть высунулась и кинула по сторонам настороженные взгляды.

– Принес, – араб провел безразличными глазами по тесному дворику.

Давно ему тут все уже знакомо. И каждый раз он убеждался в том, что с течением времени в доме купца ничего не меняется. Словно его мир не подвластен вечной тленности, застыл в одном положении.

Но нельзя прожить, отделившись от всего остального мира. А в нем-то как раз и следовало ждать грядущих скорых перемен.

Хочет этого напыщенный купчишка, прячущийся в раковину, или не хочет того, а жизнь все сама по своим местам расставит. А они уж этому по мере своих сил и возможностей всемерно поспособствуют.

Потянувшись к своему гостю, купец зашептал:

– Резчик просил, чтобы ты вещицу передал ему со словами…

Услышав пароль, Али усмехнулся, но промолчал. Лишь непонятная усмешка легким дыханием ветерка обвеяла его губы и затаилась, ловко спрятавшись в их окаменевших уголках.

– Махмуд из Гурганджа все знает, кого и куда ему послать? – после продолжительного молчания спросил он. – Он ничего не перепутает? – плохо скрываемое беспокойство засквозило в его словах.

Худо, что он сам не сможет принять участие в деле. Всего при всем желании не охватить. Нельзя объять необъятное, как любила говорить ему мать. Следует научиться сполна довольствоваться тем малым, что всецело подвластно желанию, а главное – собственным возможностям. Вот и приходится полагаться на умение и способности других.