Пропавшее кольцо императора. IV. Нашествие орды - Роман Булгар

После битвы Джебэ с застывшими в стеклянной неподвижности глазами являлся с оправданиями к Субэдэю, покрытый слоем пыли и забрызганный бурой кровью. Долго сидел, неподвижно уставившись на огонь костра, потом он отрывистыми фразами начинал говорить о том, что сделал все правильно, но этот раз врагов ополчилось до того много, что у его нукеров даже не хватало стрел в запасных колчанах.

Слушая своего товарища-соперника, сдержанный Субэдэй только посмеивался, в душе довольный, что опять спас Джебэ и доказал свое превосходство, предлагал забыть и ничего не объяснять.

– Хуш! – взмахом руки он приказывал слуге подавать зажаренного на вертеле молодого барашка, нашпигованного чесноком, фисташками.

Потрескивали угли, вспыхивая, освещали сгорбившегося Субэдэя, выхватывали из темноты его постаревшее лицо с клочками седых волос на подбородке. Он и сам не знал, сколько ему лет. Он был младшим братом Джелмэ, который стал ближайшим сподвижником Темучина, одним из лучших полководцев Чингисхана.

Их отцом был тот урянхайский кузнец Джарчиудай, что подарил для новорожденного Темучина собольи пеленки.

Когда Темучин поссорился с побратимом Джамухой, Субэдэй-багатур со своими людьми примкнул к сыну Есугэя.

Когда-то давно его сильно ранили в плечо. Какие-то мышцы были перерублены. Правая рука с тех пор плохо двигалась и оставалась скрюченной. С тех пор в бою он мог действовать только левой рукой.

Багатур никогда не прятался за спинами своих нукеров, рубился, как мог, и его рубили. Страшным ударом сабли лицо его рассекли через левую бровь, а потому левый глаз весь вытек. Теперь он был всегда зажмурен, а правый глаз, широко раскрытый, казалось, сверлил и видел каждого насквозь. Давно поговаривали, что Субэдэй хитер и осторожен, как старая лисица, которая попала в капкан и отгрызла себе лапу, и злобен, как барс. С ним не страшен никакой враг…

Десятник Угхах служил в сотне, которая входила в охранную тысячу Субэдэй-багатура. Потому он часто оказывался рядом с полководцем и нередко выполнял его поручения.

– Зимуем тут! – Субэдэй ткнул пальцем в сторону правого заднего копыта своего жеребца. – Мой шатер ставьте здесь! Ы-ы-ы! – ощерился он, дико сверкая единственным глазом, от взгляда которого цепенели спины, кровь стыла в жилах простых воинов. – Время пошло!

– Ставьте лагерь! – полетела вдоль возков требовательная команда.

Под командованием Угхаха нукеры весело принялись исполнять приказ багатура, предчувствуя длительную стоянку и хороший отдых.

Подошел обоз с имуществом темника. С десяток-другой верблюдов притащили на себе несколько разобранных юрт.

– Приехали! – на верблюдицах понуро сидели кыпчакские пленницы в покрывшихся пылью толстых разноцветных шерстяных халатах, в белых остроконечных, расшитых по краям войлочных шапках.

– Шевелись! – смуглые нукеры расставляли каркасы.

Рабыни тянули нескончаемые песни, вязали полукруглые решетки. Обтягивали их белым войлоком. Расстилали ковры. Развешивали на стенах шелковые ткани с вышитыми на них узорами. Как по мановению волшебной палочки, одна за другой выросли три юрты.

– Зачем мне три юрты? – хмурясь, спросил Субэдэй.

– В одной ты будешь думать твои думы… – почтительно склонился верный слуга-юртджи. – Она станет место для отдыха и сна.

– А вторая? – прищурился единственный глаз темника.

– В ней мы поместим твоих любимых охотничьих барсов.

– Ну, а третья? Зачем мне она?

– Без третьей нельзя. В нее мы поселим для тебя лучших пленниц, умеющих петь и плясать. Они согреют твою душу и тело!

– Уг! Нет! Пусть во второй рычат барсы, – согласился Субэдэй. – А в третьей ты поселишь того дервиша Хаджи-Хасана и этого… Галиба. Пусть они напишут все, что знаю про страну урусов… От них двоих толку намного больше, чем от десятка бестолково щебечущих женщин.

– А что мне делать с пленницами?

– Раздай их сотникам…

Короткий взмах руки, и красавиц беспрекословно раздали тем, кто отличился в последних схватках. Счастливцы с довольными ухмылками на лицах тащили за собой отчаянно упирающихся девиц. Было от чего стать воям довольными: в обозе темника тащились не самые простые девки, а все, по большей части, ханские жены и дочери…

– Кар! Кар! – темная тень пролетела прямо над сотником Угхахом, возвращая его из прошлого на булгарские земли, и он снова вздрогнул.

В те и далекие, и будто все это происходило совсем недавно, дни он еще не был сотником и столь щедрой награды не заслужил… оот чего быть им довольными: в обозе темника тащились девки не самые простые, а все, по большей части, ханские жены и дочери. ы тем, кто отличился в последних схватках. ыли

Глава III. Коварный замысел человека с двуликим лицом

Поднявшееся над холмом солнце заглянуло в узкий двор. Теплые лучи с трудом пробились среди теснившихся тут круглый год, в любое время дня и ночи, диковинных для этих мест, вечно что-то жующих верблюдов, ослов и лошадей.

Может, им, посланникам дальнего светила, из-за своего извечного любопытства и хотелось бы попасть в тесную каморку, разместившуюся в подвале двухэтажного дома, где хранились товары купца Ахмеда-урганджи родом из Ургенча. Но в том полуподвальном жилище окошек вовсе не имелось. И не могли понять они, как же там кто-то мог еще и жить и кто и кому оказал эдакую вселенскую милость.

При особом желании досужие городские сплетники кое-что могли и поведать, пересказывая важные и не очень-то новости. А неизменный посетитель шумных базаров – ветер-шалун, мог бы и донести эти слухи. Вот и он появился, легок на помине, зашелестел зелеными листочками, заторопился поведать о том, что ему удалось по секрету разузнать.

Богомольный хозяин всего, богатый торговец хорезмскими шелками и вышивками, восточными коврами, хлебосольный и гостеприимный, еще несколько лет назад позволил жить в его доме резчику печатей.

Позволил обитать в своем сыром подвале человеку по имени Саид, который изо дня в день сидел на небольшой городской площади, на самом краю ювелирной слободы на низенькой скамеечке за маленьким столиком и вырезал надписи на шлифованных сердоликовых печатях.

На них мастер, где красивой вязью тонко вырезал, где затейливыми плывущими арабскими буквами выводил искусным росчерком имена заказчиков. На дорогих перстнях с драгоценными каменьями черкал таинственные заклинания, дающие силу и здоровье владельцу или же берегущие его от дурного глаза и губительных заклятий злых людей.

Состоятельные покупатели и бездельники-зеваки проходили и часто замечали согнувшегося резчика с удивительно длинной рыжей бородой, низкими черными мохнатыми бровями. Под ними серые глаза казались пугающе сумрачными, густо затаившими в себе сокровенную, надежно спрятанную от всех других неподвластную их пониманию мысль.

Никто не мог точно вспомнить, когда появился на этом месте мастер с природным бронзовым загаром на лице, словно он всегда сидел…

А Саид привык вставать с первыми петухами. В окружающей его полной темноте он по привычке нашел низкий стол. Нащупал рядом с ним скамейку и свой рабочий столик. Вынул из ниши, выдолбленной в сырой стене, кожаную сумку с инструментами и заказами. Вышел во двор. Махнул рукой стражу ворот и выскользнул на улицу.

Через полчаса он тихонечко стучался в другую калитку. На немой вопрос протянул что-то аккуратно завернутое в шелковую тряпицу. Из тонкой кисеи выпала овальная золотая пластинка.

На ней искусно вычеканили сокола с широко распростертыми крыльями и вырезали затейливую надпись из очень странных на взгляд непосвященного в это дело человека буковок, похожих на озабоченно бегущих по узкой тропинке вездесущих муравьев.

– Пайцза великого татарского кагана! – благоговейно прошептал хозяин дома, купец из восточной страны, и немедленно впустил к себе во двор неожиданно возникшего гостя.

Немногие люди не только в этом городе, но и по всей стране, далеко-далеко за ее пределами, знали, что этакая пластинка из металла, кожи или дерева с вырезанным на ней повелением Чингисхана являлась сама по себе и пропуском для свободного проезда по монгольским владениям и давала одновременно большие права.

Золотая же пайцза с изображением тигра выдавалась начальникам самых больших военных отрядов – туменов. Командирам же отрядов поменьше, в зависимости от их ранга, выдавались серебряные, медные и бронзовые, а то и деревянные пластины. Деревянная пайцза выдавалась десятникам. Каждый тип пайцзы наделял их владельца определенными полномочиями. Поговаривали шепотком о том, что существуют-де пайцзы и более высокого ранга, чем золотая пайцза с рычащим тигром.

Дескать, предъявителю таковой следовало подчиняться, как самому Чингисхану. Такой знак отличия великий хан дал, к примеру, Субэдэю, когда тот во главе нескольких туменов отправился в дальнюю разведку.