Хирург Коновалов (СИ) - Волкова Дарья

Белые… Это он еще Темирбаева не видел. Гульнара утверждает, что с Булата шерсти больше, чем с ее терьера. Впрочем, для чернокожего мальчика из Танзании Булат тоже белый.

– Не завидуй. Мы же вашим членам не завидуем.

– Кстати, Николя, у тебя сколько сантиметров? – интересуется Алферов.

– А ну кыш! Еще не хватало пиписьками меряться. Работать!

Сходить, что ли, мороженку купить? Что-то сладкого хочется после кофе. Точно, мороженку и еще порцию кофе.

С кофе и мороженым уединяюсь в кабинете. Десять минут себе на еще потупить, а потом за работу. Вспоминаются слова Коляна про волосатых мужчин. Ну, как говорится, чем богаты. На мне из-за цвета волос не очень заметно, а вот на Булате – да. Помню, лет в пятнадцать мать случайно обнаружила степень моей волосатости, а потом ахала: «Боже мой, Вадик, это же не ноги, это валенок!».

Заданный Коляном тренд переводит мои мысли к другому разговору о волосатости. Точнее, об отсутствии волос. В общем, я вспоминаю о Ласточке.

Она меня кинула, конечно. Но, если честно, когда я вышел из ванной и обнаружил, что ее в квартире нет – я выдохнул. От облегчения.

Вообще не понимал, зачем я все это затеял. Хотя чего тут понимать, какой с пьяного спрос? Да и секс был бы… Ну, на троечку, в таком состоянии не до чемпионских прокатов. И мысль о том, что Ласточка реально просто подвезла меня, довела до дома и свалила… Блин. Эта мысль как-то даже грела. Прикольная она барышня. И на провокации не поддалась.

Я дохрустел вафельным рожком, выбросил остатки упаковки в ведро.

Я ей, кажется, всяких гадостей наговорил. Ну, женщины откровенный разговор о сексе считают почему-то гадостью. А сколько проблем можно было бы избежать, если бы мужчины и женщины про это откровенно говорили. Но нет же…

Ласточка удар держать умеет. Ни тебе дурацкого хихиканья «Ой, Вадим Эдуардович, что вы такое говорите!», ни впадения в ступор, ни ответных пошлостей. Я вдруг понимаю, что не представляю, о чем она во время этого разговора подумала. Реакция ее была какая-то… Как будто она посчитала меня слегка неадекватным. И так осторожненько со мной, мол, зачем с дурачком спорить? Говори, мальчик, говори.

Эй, я адекватный!

Расслабил меня Колян, и настрой на работу никак не появляется. Пойти, что ли, Ласточку мороженкой угостить?

***

– Я принес тебе мороженку.

Я оторопело смотрю на рожок в блестящей упаковке в его руке. Мороженое и врач… Я вспоминаю, как в детстве, когда мне удаляли аденоиды, доктор говорил, что потом надо будет обязательно поесть мороженое. Мне, что, сейчас тоже предстоит операция по удалению… чего-то?

Коновалов проходит и вручает мне рожок. Приходится взять. Кручу головой, а потом кладу мороженое на край стола. Коновалов устраивается на стуле напротив.

– Привет, Ласточка.

Что на это ответить?

– Привет, Шестидюймовочка.

Зря я это сказала, зря! Не подумав! У Коновалова дергается угол рта.

– Кажется, в субботу я позволил себе лишнее, – молчу. Давай, сам справляйся. – Если я тебя чем-то обидел – извини.

– Я не собиралась никому рассказывать об обстоятельствах нашей поездки. Так что извинения излишни.

Я почти дословно повторяю его слова при моей попытке извиниться перед ним. Это понимаю я, это понимает он. Но никак не комментирует, откидывается на стуле, ногу на ногу, руки на груди. И молчит. Как будто даже разглядывает меня. Под его взглядом мне традиционно неуютно, но я упорно разглядываю его в ответ.

– Слушай, а давай повторим?

Я даже моргаю от неожиданности.

– Что повторим?

– Субботу. Только с другим результатом.

Коновалов слова «нет», похоже, не понимает. Впрочем, я ему «нет» и не говорила. Просто сбежала. Самое время сказать.

– А ты со всеми такой прямолинейный? Или это мне такой исключительный гешефт?

Ухмыляется.

– Секс – такая же потребность человека, как вода, еда и сон. Ты же не говоришь тарелке борща: «Ой, ты такая хорошенькая, такая горячая, такая вкусная, можно, я в тебя ложку засуну?».

Он меня шокирует. И, похоже, специально. И непонятно, зачем. Но это совсем не то, что мне надо сейчас, после того, как начался сегодняшний день! У меня там где-то не вполне адекватный Кузнецов ходит!

– Знаешь, а я вот с кофе разговариваю. Грожу ему пальцем, говорю: «Эй, не вздумай кипеть!».

– Ну да, тогда тебе, конечно, сложнее. Ладно, давай пойдем по длинному пути.

Мне некогда ходить никакими путями, Коновалов! А он продолжает:

– Давай сходим на свидание. Поужинаем в ресторане. Я подарю цветы. Что еще входит в твой регламент?

Балонник, мать твою!

Тоже откидываюсь в кресле, зеркалю его позу.

– Слушай, если секс – это как еда, вода и сон, так борщ готовят в любом более-менее приличном кафе. Почему именно я, если это всего лишь потребность?

Он теперь почему-то смотрит серьезно. Не ухмыляется. Как будто у нас разговор и в самом деле серьезный.

– Наверное, потому, что у человека, как у высокоорганизованного существа, все чуточку сложнее, чем просто удовлетворение базовых потребностей. Не только инстинкты, но высшая нервная деятельность, мать ее. Я хочу именно тебя. Почему – ответить не готов.

Я, слава богу, не открываю от удивления рот. Сижу с закрытым ртом, молча перевариваю тот факт, что мне впервые в жизни вот так в лоб сказали: «Я хочу тебя». Причем сказали это в рабочем кабинете! Я даже про Кузнецова на какое-то время забываю. А Вадим вдруг делает контрольный.

– Я тебе нравлюсь?

Это очень прямой вопрос. И я снова в упор смотрю на него, не понимая толком, зачем это делаю. Блондины же обычно блеклые. Какие-то невзрачные, что ли. Вроде как эталоном мужественности и брутальности считаются брюнеты. Ха. Скажите это Коновалову. Он какой-то неправильный блондин. Яркий. И очень брутальный. Интересно, вот им одежду специально такую шьют, чтобы подчеркивала ширину плеч? Усилием воли увожу взгляд от его плеч. На ноге, той, что сверху, ткань натянулась на мощном бедре. И я почему-то разглядываю большой накладной карман на штанине. Там, кажется, телефон. Так, все, хватит!

– Да.

Эй, ты чего творишь?! Врать иногда необходимо. Правда – не всегда лучший ответ!

Вадим снова никак не реагирует на мой тихий хриплый ответ. И меня охватывает – уже не впервые – дикое желание его чем-нибудь тяжелым огреть. Ну, или уе*ать. Но в кабине вообще нет ничего подходящего.

– Ласточка, ты знаешь, как переводится с греческого слово «симпатия»?

Мигаю ошарашенно. Может, его папкой с документами жахнуть? Ну, хоть что-то?

– Симпатия – это значит «чувствовать вместе».

У меня почему-то перехватывает дыхание. И я выпаливаю:

– А я тебе нравлюсь?

– Очень. Поехали в субботу ко мне.

Он резко встает.

– Ты мне скинь в телефон свои предпочтения по поводу ресторана, какую кухню любишь и все такое.

Я опомнилась, когда он уже у двери.

– Я подумаю!

Он кивает и выходит. До меня запоздало доходит, что я говорила о возможности встречи в целом, а он имел в виду выбор ресторана.

На столе остается лежать рожок мороженого в блестящей упаковке. Я какое-то время смотрю на него, а потом спохватываюсь. Растаял, наверное!

А вот и нет. Наоборот, подтаял до идеального состояния.

Я задумчиво лижу мороженое, пока мои мысли не приходят в порядок. Так, мороженое вкусное, про Коновалова я пока думать не буду. Где, собственно, Кузнецов?

Я звоню Вячеславу, он не берет трубку. Я звоню его коллегам, никто не знает, где он. Пишу сообщение: «Вячеслав, зайди ко мне». Снова игнор.

Так, что происходит?!

Я выбрасываю упаковку от мороженого и почти бегом отправляюсь в приемную Бурова. О чем они поговорили? Нет, о чем – это я знаю. Но как? Детали, черт возьми, детали?!

– Нет, нет! – секретарша Бурова даже руками машет. – У него люди. Занят, очень занят. Не знаю, когда освободится.

– Ну, скажи хотя бы, Тань…– прерываюсь. Так, ну-ка отставить панику и включаем деловую этику. С секретаршей Бурова мы всегда общались именно в пределах этой самой этики, она не Женька. – В смысле, Татьяна… – в самый неподходящий момент отчество вылетает из головы.