Мыс Доброй Надежды - Елена Семеновна Василевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это было непонятно и сперва расценивалось как моральная депрессия, обычная после свалившегося на нее горя. Но постепенно люди стали свыкаться с Ритиным поведением и перестали обременять себя хлопотами о ней.
Изменило ее жизнь неожиданное обстоятельство. Рита получила письмо от своей довоенной еще подруги по институту. Письмо вроде как письмо. Ничего особенного в нем не было.
Женя Барукова, теперь учительница и жена секретаря бывшего ее и Ритиного однокурсника, случайно увидела в газете очерк, подписанный «Р. Дорохова», и послала ей письмо, пригласила приехать, если не в гости, так хоть за материалом. Материала этого обещала Рите целые горы. «Если, — писала Женя, — не захватят тебя дела нашего района, мы с Баруковым познакомим тебя с такими интересными, бывалыми людьми — партизанами, что тебе не на один очерк — на целый роман хватит!..»
В конце письма от своего имени и от имени А2Б (так они прозвали в студенчестве Адама Андреевича Барукова) Женя сообщала, что Ритин очерк им обоим очень понравился.
Последнее обстоятельство не вдохновило Риту, не заинтересовало (сама она этот свой очерк считала самым обычным, посредственным), однако то, что старые друзья так горячо, так настойчиво звали ее к себе, обрадовало.
Она перечитала письмо еще и еще раз, и словно повеяло, донеслось до нее смолистое дыхание тех далеких приднепровских сосен, под которыми они собирались тогда почти ежевечерне.
Встреча с Баруковыми разворошила все. И совсем неожиданно для себя Рита с благодарностью и облегчением душевным приняла предложение Барукова остаться у них секретарем районной газеты.
Потом, уже близко столкнувшись со сложностями и особенностями работы в двухполоске, Рита ни разу не пожалела о том, что осталась здесь. Она часто бывала в «Победе», может быть даже немного чаще, чем надо было. Часто в редакцию, а то и просто к ней домой заезжал Протасевич.
Она поила его чаем — знала, что любит крепкий, горячий. Иногда Андрей прихватывал бутылку вина. Они сидели за столом и час, и другой, когда Протасевич не очень спешил. У них хватило бы разговоров на весь день.
Однако, если у кого-то появлялись неотложные дела, говорили об этом просто.
— Ну, дорогая моя Рита Аркадьевна, мы тут с вами тары-бары развели, а мне давно пора собираться. Сегодня у нас общее собрание.
Или:
— Ну, вы уже, как видно, заскучали, Андрей Иванович… Сядьте почитайте газету, а мне срочно надо кончать обзор писем.
С ним можно было так. Он не обижался. Он, наверно, был бы очень удивлен, если б она ему сказала… о другом.
Но нет, этого она никогда бы не сказала. Он мужчина, если б чувствовал то, что чувствовала она, должен был сказать первый.
Трезвый советчик — разум напоминал ей: «Сердцу не прикажешь…» Она знала это по себе.
С того времени, как Протасевич привез из района новую учительницу, прошло месяца два. Он редко встречался с нею, а если и встретятся, то лишь поздороваются, перекинутся словом, и все. Никаких других разговоров ни о чем они не вели. Да и что за разговоры могут быть у него с этой девчушкой, как называл он ее про себя с того самого дня, когда привез в колхоз, в школу. Впервые близко встретились они незадолго до выборов — Валентина Антоновна была агитатором у доярок.
Случилось так, что в то время, когда Валя проводила беседу с женщинами, пришел на ферму председатель колхоза. Не очень смелая вообще и совсем уж стеснительная с малознакомыми людьми, особенно с начальством, Валя в тот раз окончательно перепутала все, о чем собиралась рассказать дояркам, с трудом дотянула беседу до конца. Смущенная, с дрожащими губами, она стала собираться домой.
Протасевич понимал ее состояние и не вмешался, не сделал ни одного замечания. Наоборот, похвалил за то, что речь велась о насущных делах, и полюбопытствовал, сколько раз в неделю она приходит сюда на занятия.
От фермы до дома, где жила учительница, надо было идти километров пять полем.
В окно уже заглядывал зимний вечер, на дороге, словно чуя что-то недоброе, подвывая, лаяла собака.
— Подвез бы вас, да конь мой не на ходу, — пожаловался на неисправный газик Протасевич.
— Ничего, я привыкла.
— Ну, в таком случае пойдем вместе пешком, буду вам вместо кавалера до самой хаты.
Валя покраснела и попробовала не вполне, правда, искренне отказаться, но доярки зашумели: близкий ли свет идти девушке одной в такую пору.
— Чуть не забыл, зайдемте еще к бригадиру. Мне он нужен ненадолго, — вспомнил уже в дверях Протасевич.
На улице сначала он пустил ее вперед по узкой дорожке, но, видя, что вокруг все замело и ей придется протаптывать для него тропку, приказал идти следом.
Время от времени останавливаясь, чтобы отдохнуть, они незаметно разговорились. Протасевич узнал, что ей пошел двадцатый год, что два года назад она кончила педучилище, что дома у нее отец и мачеха. А здесь она живет с младшим братом (от родной матери). Забрала его к себе, как только закончила ученье. Он тоже учится. Трудновато двоим. Но и ему так лучше, и ей спокойнее за него. Если б дома их мама была… Через два года он кончит десятилетку, и тогда они посмотрят, что ему делать дальше. Скорее всего, пойдет в МТС. Способный очень и охочий до машин. А после десятилетки и на такой работе заочно будет учиться в институте. Погулять, конечно, любит, но она держит его в руках. Распусти сейчас, потом поздно будет. Как шелковый у нее…
Протасевич обратил внимание, как заинтересованно и с какой строгой заботливостью говорила она о брате. Чувствовалось, что, заменяя брату мать, весь нерастраченный запас нежности Валя переносит на него.
Когда они остановились, чтобы отдохнуть, Протасевич увидел, как вздрагивали ее тяжелые от инея ресницы, как порывисто поднималось на груди засыпанное снегом пальто, как жадно она ловила ртом воздух. Из-под платка на лоб, покрасневший от ветра, упала поседевшая от инея прядь волос.
Валя была невысокая, в «румынках», в пальто с черным каракулевым воротником. Мимоходом окинув всю ее беглым взглядом, Протасевич вдруг подумал: «Наверно, сама все это купила себе. Навряд ли такая попросит помощи у мачехи, если отец не догадается».
Он проводил ее до хаты, где она квартировала. От ворот, когда они подошли, отделилась темная фигура и двинулась им навстречу.
— Валька, как тебя долго нет! — сказал паренек по-мальчишески грубовато, но за его
