Мыс Доброй Надежды - Елена Семеновна Василевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А я, брат, знаю одного ленинградца, председателя колхоза. О-го-го!..
— Давыдова? И я знаю, Адам Андреевич. Кто о нем не знает! Мне бы таким…
— Гляди, куда целишься! Давыдову действительно можно позавидовать. — Баруков закурил. — Но не все же председатели колхозов — и очень даже хороших — Давыдовы. А тебя, брат, сегодня снимать придется. И я убежден, что общее собрание не поблагодарит тебя… — Он говорил не с той официальной суровостью, которую диктовала обстановка, скорее с невольным сожалением.
Панасюк и сам не ждал благодарности от собрания. Не так уж много собрали зерна и картофеля, а главное — «ноль целых и ноль десятых», как издевались колхозники, кормов для скота — таков был грустный итог, с которым встретил Панасюк свой второй отчетный год в колхозе.
Панасюка сняли.
И вот теперь, по дороге домой, секретарь райкома в чем-то не соглашался сам с собой. Не мог признать, как ни убеждал себя, что Панасюк размазня, которому только в канцелярии бумажки строчить и на подпись начальству подкладывать.
В глубине души сомневался и не давал Барукову покоя другой голос: «Неверно, секретарь. Переборщил ты, чтобы оправдать себя… Разве Панасюк чинуша или подхалим? Нет. И разве виноват он, что родился и вырос в городе?»
«Усы, — рассмеялся вдруг в темноте Баруков, вспомнив выражение его лица, когда Панасюк поминал эти пресловутые усы. — Подними с таким председателем колхоз…»
«Ну вот, видишь, сам согласен: что не председатель, сплошное недоразумение… А колхоз не игрушка. Был призыв? Правильно, был призыв послать в колхоз тридцатитысячников. Умелых, инициативных. Но панасюков посылать — такого призыва не было», — попытался отмахнуться от докучливых мыслей Баруков.
Однако мысли эти не покидали его. И все-таки ехал на постоянное житье… Жену привез. Сдал квартиру в городе. А за квартиру держатся подчас и весьма стойкие товарищи. Придет сниматься с учета, потолкую с ним. Жена беременна, скоро родит. Надо подумать. Инженер-строитель со знанием и опытом не помешает в районе. Будет работать, ничего с ним не сделается.
Такой поворот дела успокоил Барукова. «Будет работать».
С этим он и задремал, но снова просыпался, подскакивая на ухабах в этой ночной дороге из «Пятилетки».
Мысли эти завладели им вновь и теперь, когда, сморенный солнцем, он пошел вздремнуть в своей прохладной, с задернутыми занавесками, комнате.
Вспомнилось, что рассказывала про Панасюка Рита Дорохова. Он принес ей однажды исписанную тетрадку в клеточку — пьесу. Пьеса была никудышной, но Рита говорила с ним уважительно, подробно, сделала замечания. Он, как ребенок, обрадовался и уверял, что сделает все, что она ему посоветовала. Конечно, добросовестно переписал. Но пьеса так и не получилась.
«Не хватало еще, чтобы предколхоза стал стихи сочинять и романы, — усмехнулся Баруков. — И все-таки надо что-то придумать с ним, с этим Панасюком. Не ждут его там, в городе. Квартиры нет уже, а жене родить пора. Славная, видать, женщина. Не сводит со своего Шекспира влюбленных глаз. Не всякая пошла бы на такое собрание. А она до конца высидела. Такая поддержит… — с приязнью вспомнил Баруков скромную, молчаливую жену Панасюка. — Как и моя Женя. — Тут мысли внезапно перескочили на самого себя. — Женя тоже пойдет за мной на край света… Всюду пойдет за мной».
И ему захотелось немедленно, в эту же минуту, увидеть Женю: чем заняты сейчас ее руки, о чем сейчас думает?
— Женя! Женя! — заранее радуясь ее улыбке, ее легким шагам и мягким, теплым рукам, громко позвал он.
— Не спишь? — Женя неслышно возникла на пороге комнаты. Лицо ее было озабоченным, руки в муке, но улыбка, которой он так ждал, сразу же осветила лицо, смягчила чуточку суровые черты, сделала моложе, нежнее. — Почему?
— Не спится. Присядь, — отодвинулся он к стенке.
— Я же вся в муке, — засмеялась она, подходя и садясь возле него на кушетке.
— Ну и пускай себе. Скучно мне без тебя.
— Ты же спать пошел, откуда вдруг скука напала?
— Не могу. Панасюк не дает покоя. Вижу, что снял правильно, а…
— Не ты же один снимал, — мягко поправила она.
— Ясно, не один, — обрадовался поддержке Баруков, — собрание сняло!.. Но знаешь, так он похож на Кольку Хазана, что…
— Жалко тебе его? — догадалась жена. — Ну, конечно, жалко. Тем более все вы, и ты, знаете, что был не на месте. Ну, а раз так, похлопочите, подумайте, и пусть займет свое место. Надо же помочь человеку.
— И я так же думаю, Женечка. Он инженер-строитель, по всем отзывам отличный. Зачем нам отправлять его в область? Строительство и у нас, слава богу, не последнее дело.
— И хорошо сделаете.
— Жена у него славная. Характер надо иметь, чтобы вытерпеть такое собрание. А когда все кончилось, она на крыльце взяла его под руку, и вместе пошли домой.
— Может, и ей чем-то помочь, работу найти?
— Родить ей скоро.
— Тем паче райком должен подумать о них.
— Подумает, Женечка, райком, не бросит. Ты у меня тоже мой домашний райком. — Баруков притянул к себе и обнял жену. Только теперь заметил, что руки у нее в муке. — Ты что, будто с мельницы?
— Да пирожки к обеду задумала.
— Пирожки? — протянул он. — Пирожки — дело стоящее. А кроме пирожков?
— Это надо обсудить.
Баруков поглядел в Женины глаза, лукавые, смеющиеся, вскочил и закружил ее по комнате.
— Обсудим, обсудим!
VI
Утром Протасевичу позвонили из райкома: в два часа вызывает Баруков.
Протасевич знал уже, зачем вызывает. Проборка будет за «самосуд» над Митькой Моциком. Однако оправдываться не собирался — не видел такой уже вины за собой.
В тот вечер Андрей был дома, сидел у только что протопленной печки, проглядывал газеты, когда к нему прибежали: выручайте, посоветуйте, как быть! Что делать?
Как быть? Что делать? Откуда он знал, что там приключилось и что надо делать.
Протасевич быстро оделся и пошел с хлопцами туда, где разыгрались события. «Герои дня» со связанными руками сидели в разных углах и, как затравленные волки, взирали один на другого, готовые в ту же минуту, только отпусти их, вцепиться снова друг в друга.
— Ну, что здесь у вас? — В задымленной, прокуренной хате главных действующих лиц Андрей сразу не разглядел.
— Подрались, — откуда-то из-за печи со смехом объяснил ломкий мальчишеский голос.
«И эти тут. Получают образование», — промелькнуло в голове.
— Из-за чего подрались?
— Из-за того, что не умеют у нас гулять… — не выпуская папиросы
