Мыс Доброй Надежды - Елена Семеновна Василевич

— Почему секрет? Председатель колхоза.

— Не может быть, — так и не поняв, шутит она или правду говорит, почему-то обиделся капитан и отвернулся к окну.

Лиде был неприятен его тон.

— А почему не может? — сказала это с вызовом, всем видом своим давая понять, что продолжать в таком духе разговор не намерена.

Человек искушенный, опытный, капитан понял, что дал маху: орешек попался такой, что сразу и не раскусишь. Он тоже замолчал и не без высокомерной иронии отметил про себя, что с этим колхозным идальго она явно кокетничала.

И опять же, как человек бывалый, не без оснований заключил: «А впрочем, этих женщин сам черт не разберет».

Третье августа было днем рождения Протасевича. В прошлые годы к этому дню Лида готовилась заранее. Приглядывалась, выбирала подарки мужу от себя, от детей, даже от Оли — домашней работницы (покупала этот подарок Лида, но вручать должна была сама Оля).

Так было торжественнее. И Лида старалась эту торжественность подчеркнуть без нажима, тонко.

Потом устраивали званый ужин, приглашали гостей.

Лида понимала — Андрею это приятно. И, не жалея ног, бегала по магазинам, на рынок, убирала квартиру, придумывала какие-то новые блюда.

Словом, этот день бывал жданным семейным праздником, тем более что и Протасевич тоже готовился к нему: сам делал подарки всем домашним — забавные, неожиданные сюрпризы.

Традиция установилась милая и очень уютная.

…И вот третье августа приближалось. Что делать, как отметить его? Лида думала, гадала и не знала, как поступить. После последней ссоры твердо решила никак на эту дату не откликаться. Пусть отмечает ее там с рыжей…

Потом, когда прошло время, злобу против него постепенно сменило глухое недовольство собой, оно грызло ее: все-таки не дело так взять и ни с того ни с сего отказаться от годами устоявшейся привычки. Нехорошо и потому, что Таня, которая все время заглядывала в календарь и обвела «папин день» красным карандашом, настойчиво приставала: а что они подарят отцу, а как вообще проведут его, этот самый день? Лида заколебалась. На Таниной стороне была и мать Лиды. Как и Таня, она раз по десять в день вносила самые разные предложения, связанные с тем, как отметить день рождения Андрея.

Алик ничего во всем этом не понимал, однако и он тянул:

— А я что подарю папе?

Лиду раздражала их назойливость и, как ни странно, примиряла с Андреем, гасила то недавнее, что словно огнем опалило сердце.

«Ладно, справлю я ему этот день. Пусть знает… Пусть и та рыжая поймет, что не так-то легко его оторвать от нас».

Странное дело — все возмущение свое Лида переключила сейчас именно на нее, на «рыжую», на Дорохову.

…Тогда, когда первый раз Андрей сказал, что хочет ехать в колхоз, Лида в сердцах назвала его идиотом и наотрез отказалась ехать с ним, ссылаясь на неудобства жизни в деревне, хорошо известные ей еще с малых лет.

Ныне же нежелание свое объясняла только «рыжей»… Хотя отлично знала, что никаких оснований у нее нет, кроме того, что с первой же секунды невзлюбила ее. Непереносим был ей независимый, пытливый взгляд умных зеленых Ритиных глаз. Сразу оценила Лида и вкус Дороховой, ее умение одеваться, даже голос, низковатый, грудной, какой-то изменчивый.

Женский инстинкт мгновенно подсказал — в такую можно влюбиться, такая опасна.

А что, если Андрей?..

Рана, которую нанесла эта мысль при первой же их встрече, не затягивалась, не заживала со временем, а, наоборот, оттого, что Лида, сама того не желая, все чаще и чаще растравляла ее, становилась все чувствительней, все больнее.

Сейчас Лиду угнетало другое (результат ее непомерного самолюбия и болезненной недоверчивости): не хватало еще явиться туда и стать посмешищем, чтобы люди вслед тыкали пальцами, подхихикивали: «Дура она все-таки, жена его…» Это было страшней всего.

Давно уже утерял над нею власть тот первоначальный страх перед неудобствами сельской жизни. Теперь побеждало другое — самое оскорбительное для женщины.

…Поразмыслив, поспорив сама с собой и не раз обозвав себя дурищей, Лида все же пришла к выводу: пусть будет все, как и было. И виду не подаст, что ее задевает это (под «этим» подразумевались отношения Андрея и Дороховой).

…В соседней комнате раздался телефонный звонок, и заведующая детсадом крикнула:

— Лидия Михайловна, вас! Междугородная.

Значит, Андрей. Кто же еще?

Лида бегом кинулась к телефону.

— Алло! Алло!.. Это ты, Андрей?.. Добрый день!.. Добрый день, говорю. Ну что у тебя там? А?.. Когда будешь?… Не знаешь? Я так и думала. Ну, хоть на свои именины выберешься?.. Забыл! Дети мне уже голову задурили.

Видно, он не разобрал, и она повторила раздельно каждое слово:

— Дети, говорю, каждый день спрашивают, когда приедешь.

По голосу его она уже поняла, что он не сердится на нее за последнюю их размолвку, что снова такой же, как всегда, что тоскует по ней, по ним…

— Андрейка! — В голосе ее прорвалась вся та нежность, которую она скрывала теперь все глубже и глубже, которую маскировала нарочитым безразличием, даже суровостью. — Андрейка! Ну, как же отложить? А если я приеду?.. Почему не отпустят? Пустят, да ты не зовешь… Зовешь? — Она, как девчонка, покраснела, отвернулась к окну. — Кто у тебя там? Один? Ну ладно, ладно… Я тебя тоже. Дети целуют, помнят… Будь здоров… Приеду, раз сказала. Только ты не встречай, я сама. Ну, все. Все. Ага. Прощай. — Она хотела положить уже трубку, как вдруг вспомнила: — Алло! Андрей! Алло!

Трубка ответила далеким пустым гулом.

— Ах! — огорченно опустила на рычаг трубку и усмехнулась. — Самое главное забыла.

— А вы это самое главное скажете ему самому, — понимая Лиду, сочувственно улыбнулась заведующая.

— Придется уж…

Лида пожалела, что просила не встречать ее: день был жаркий, вещи заняли обе руки, она очень устала и никак не могла сообразить, как быстрее добраться до «Победы».

И все же это не мешало никак тому доброму чувству, которое завладело ею там, дома, и еще сильнее стало, когда по пути, на остановке, она шутя решила показать сноровку свою на поле.

Лида вошла в скверик, положила вещи на скамейку и присела отдохнуть, подумать, как ей быть. Вот если бы догадался, — мало ли, что велела… И в то же время хотелось приехать ненароком, неожиданно. Потому и решила на день раньше… Жаль, не договорилась с таксистом. Каких-нибудь рублей двадцать — и подкатила бы прямо к дому.

Она встала, чтобы взглянуть, не стоит ли еще такси у чайной, и ахнула: прямо на