К НЕВЕДОМЫМ БЕРЕГАМ. - Георгий Чиж

Муравьев уведомлял о предстоящем в скором времени сплаве по Амуру: того и гляди нагрянут американцы,.. Что делать? В скупом сообщении Муравьева чувствовалось что-то недосказанное, по-видимому, разрыв между Россией, Англией и Францией свершился – надо готовиться к отпору.

Двадцать пять человек команды в Петровском, тридцать в Николаевском, восемь в Мариинском, десять в Де-Кастри... Вооружены кремневыми ружьями, выбранными когда-то из лома в охотском складе. Часть ружей не стреляет. Три трехфунтовые пушки и полтора пуда пороху! Невель­ской горько усмехнулся и погрузился в невеселые думы...

– Мичмана Разградского ко мне!

На следующий день мичман Разградский с двумя про­водниками пробирался к устьям Уссури и Сунгари выби­рать места для двух новых постов и принимать меры, что­бы были готовы проводники-лоцманы для сопровождения генерал-губернаторского каравана по бесчисленным прото­кам Амура. «Гарнизон из тридцати человек снять с кара­вана для Уссурийского и десять для Сунгарского постов. Самому вернуться с людьми в Мариинское и ждать». Та­ков был приказ Невельского.

Плавание Муравьева продолжалось при ясной погоде беспрерывно. Пышность и торжественность были нарушены только одним шквалом, разбросавшим суда и подмочив­шим запасы провианта.

4 мая в Петровское пришла из Аяна почта: генерал-гу­бернатор уведомлял, что рассчитывает быть 20-го в Мариииском, откуда войска пошлет прямо в Де-Кастри. Камчат­ский губернатор Завойко доставит туда транспорты для перевозки их в Петропавловск. Оставалось, таким образом, недели две, не больше... Залив во льду...

Однако надо было во что бы то ни стало добраться до Мариинского, а это возможно было сделать только через Николаевск на оленях и то с большой опасностью, по не­вообразимой распутице. Но олени только что прошли не­сколько сот верст из Аяна по горам, их всего-то четыре – не выдержат.

Отдыхавшие три дня олени были все же так сильно изнурены, что по скользким горам, покрытым мокрым снегом долинам и подснежным ручьям Невельскому пришлось идти по колено в воде, пешком.

Из Николаевска, не останавливаясь, с двумя казаками, Невельской продрался на байдарке в Мариинское. Оттуда с Разградским – вверх по Амуру, к устью Сунгари, навст­речу Муравьеву, по пути обеспечивая караван лоцманами. Срок прошел – Муравьева не было!

Здесь нашел Невельского нарочный из Мариинского с письмом от командира винтовой шхуны «Восток», бро­сившей якорь в Де-Кастри: в бухте уже ожидали Невель­ского транспорты «Иртыш» и «Двина» от адмирала Путя­тина и «Байкал» от Завойко... Невельскому пришлось спе­шить в Де-Кастри, а честь встречи Муравьева передать мичману Разградскому.

Еще тяжелее стало Невельскому, когда он узнал о разрыве с Англией и Францией и о предательстве Буссе: при­крываясь распоряжениями Путятина, Буссе снял Муравьевский пост, хотя Путятин свое распоряжение сделал услов­но: «Если оно не противоречит особым распоряжениям вашего начальства».

На юге, у корейских границ, как и предполагал Невельской, открыт Путятиным незамерзающий залив Посьет... Адмирал Путятин укреплял Константиновскую бухту, где сосредоточилась почти вся его эскадра, во главе с фрега­том «Паллада», да, кроме того, два корабля Российско-Американской компании.

Возвратившись в Мариинское, Невельской, наконец, встретился с Муравьевым.

Обласкал ли он, как хотел, Невельского? Да, он привез ему высочайшую благодарность, глубокую признательность от князя Меньшикова, браслет для Екатерины Ивановны от министра Перовского и сам выражал горячую признательность.

– Я должен вам сказать, Геннадий Иванович, что там, по Амуру, вместо деревень мы находили пустыни: жители разбегались при одном слухе о нашем приближении. Здесь же, в ваших краях, к нам выходили гольды в сопровожде­нии своих старшин, кланялись, везде выставляли и посыла­ли навстречу лоцманов. Здесь, ближе к вам, торговец маньчжур на коленях просил прощения за самовольную торговлю и умолял непременно дать ему русское разрешение. Нельзя не удивляться тому огромному влиянию, кото­рое приобрела ваша экспедиция не только на туземцев, но и на маньчжур!

«Все это хорошо, – думал в это время Геннадий Ивано­вич, – но зачем было уничтожать посты и портить дело со­средоточением войск вместо распыления!» – и с ужасом думал о назначенной зимовке около тысячи человек.

В способах защиты новых владений Невельской резко разошелся с Муравьевым. Невельской предполагал возмож­ную блокаду врагами побережья. Небольшие посты, раз­бросанные по всему берегу и по рекам, могли, по его мне­нию, предупредить вражеский десант и легко уйти в случае необходимости от противника.

– Ни один неприятель, – убеждал он Муравьева, – не решится при этих тревожных условиях преследовать то вне­запно появляющихся, то исчезающих одиночек!

Иначе дело представлялось Муравьеву. Он распорядил­ся подкрепить Мариинское еще сотней казаков, при четырех орудиях, и оставить полтораста в Николаевске, куда пере­селить все Петровское.

Мнение Невельского раздражало Муравьева, злило и собственное упрямство спасать Петропавловск, который он продолжал упорно усиливать.

Известие о смерти Кати и болезни Екатерины Ивановны застало Невельского в Мариинском. Он поспешил домой. Оба молча постояли у деревянного одинокого креста и крохотного, осыпанного цветами холмика:

«Младенец Екатерина Геннадиевна Невельская родилась 15 февраля 1851 года. Тихо скончалась 10 июня 1854 года...» Как тяжело будет через несколько дней расставаться с этим дорогим холмиком на песчаной, пустынной и далекой кошке!..

Губы матери дрожали и что-то беззвучно шептали. Мок­рый ее платок, прижатый к покрасневшим, набухшим векам, договаривал остальное.

24. УПРЯМСТВО СЛОМЛЕНО

Полученные награды, приветствия, поздравления и подар­ки друзей трогали Геннадия Ивановича Невельского, но от­нюдь не радовали. Это была не та благодарность за прош­лое, которая таит в себе и поощрение к дальнейшим трудам, нет, на этот раз она не поощряла, она отмечала только за­слуги прошлого и тут же заживо погребала творца, от кото­рого уже ничего не ожидали.

Так оно и было на самом деле, но судьба еще раз дала Геннадию Ивановичу случай пережить сладкие минуты гор­деливого сознания недаром прожитой жизни и еще раз убе­диться в правоте дела, за которое было заплачено дорогой ценой.

Адмирал Путятин без колебаний приютился под крылыш­ком Невельского и избрал местом спасения своей эскадры Императорскую гавань и устье Амура.

Очередь Петропавловска спасаться еще не наступила, а Завойко, Корсаков и Буссе в обстановке пока вообще не разбирались.