К НЕВЕДОМЫМ БЕРЕГАМ. - Георгий Чиж

23. ВНИЗ ПО РУССКОМУ АМУРУ

Муравьев спешил на Шилку приводить в исполнение свою давнишнюю мечту: снабдить войсками петропавлов­ские и амурские посты. Впереди предстояло близкое свида­ние с Путятиным и с Невельским где-нибудь возле устья Амура. Путешествие шло по совершенно новому, небыва­лому пути.

Муравьев ехал окруженный большим числом спутников, шумно и быстро, так что оставаться наедине со своими мыслями приходилось мало. Тем не менее назойливо всплы­вала мысль о том, что его письмо к Невельскому вышло слишком резким и что вряд ли одобрила его прихворнув­шая Екатерина Николаевна, как не одобрил его и Миша Корсаков. «Ведь на самом деле, – рассуждал Муравьев, – то, что он сейчас поплывет с войском по Амуру и этим пу­тем может спасти весь юг своего наместничества от какого бы то ни было вторжения иностранцев, да не только юг, но и Камчатку, все это сделано сверхчеловеческой настойчивостью и упорством маленького Невельского... И он, Не­вельской, вправе обидеться, уйти!.. Правда, многое сделано, но еще больше осталось. Кто сумеет взяться как следует за исследование амурского лимана, кто может решиться искать незамерзающий порт у границ Кореи? Кроме того, наверное, придется бить отбой и насчет Сахалина: компания не справится с его закреплением и заселением. А один Муравьевский да Ильинский посты не решают дела... Надо как-нибудь помириться с Невельским, обласкать. Конечно, надо сделать как-то так, чтобы связать его по рукам, но ровно настолько, чтобы он не смог впредь ссориться и пу­тать карты...» Размышления Муравьева прервались – подъезжали к зароду.

Шилкинский завод встретил генерал-губернатора пыш­но, умело. Из Читы прибыл губернатор и наказной атаман казачьего войска генерал Запольский, из Верхне-Удинска – командир дивизии генерал Михайловский, из Нерчинска – горный начальник заводов Разгильдяев с огромной свитой инженеров. Вышел навстречу соборный благочинный в об­лачении, со всем своим причтом и хором певчих, и тут же благословил Муравьева древней иконой, спасенной в Албазине во время пожара.

Шилкинский завод кишмя кишел встречавшими и по­хож был не то на шумный портовый город, не то на воен­ный лагерь – всюду мелькали военные мундиры: флотские, армейские, артиллерийские, инженерные, казачьи.

На середине реки стоял на якоре построенный на средст­ва покойного купца Кузнецова шестидесятисильный паро­ход «Аргунь», а у берега до самого горизонта тянулись баржи, плашкоуты, лодки, плоты, нагруженные хлебом, мя­сом, вином и множеством других припасов, необходимых для дальнего похода.

Арки, картины, триумфальные ворота, транспаранты, пирамиды украшали поселок. На одной из картин, изобра­жавшей стрелку при слиянии Шилки и Аргуни, красовалась гигантская статуя рыцаря в доспехах. Статуя держала в одной руке щит, в другой меч и указывала на восток, где были видны пришедшие на поклонение монгольские племе­на, а дальше – нивы, церкви, сельские и горные работы, звери края и, наконец, вдали город на взморье, с корабля­ми, пароходами, лодками. Внизу надпись:

Туда, наш витязь полунощный,

Туда, где царствовал Чингис,

Как исполин Сибири мощный,

Возьми Амур и укрепись!..

«Шуткарь!» – улыбнулся Муравьев и искоса взглянул на толстого, тяжело дышавшего самодовольного хозяина встречи, инженер-полковника Разгильдяева. Муравьеву за­хотелось сбить надутое самодовольство, и он сказал:

– Кажется, совсем забыли о моих помощниках!

Неожиданно полковник стал еще самодовольнее и быст­ро направился в сторону. Там на большой картине плыла по реке лодка с тремя штаб-офицерами, а надпись гласила:

Хвала и вам, отважные пловцы,

Корсаков, Невельской и Казакевич!

Так встарь яицкие ходили удальцы,

И так ходил Ермак наш Тимофеич...

Взглядом торжествующего победителя посмотрел Раз­гильдяев на улыбающегося Муравьева и тут же широким жестом хлебосольного хозяина пригласил его «откушать».

За столом выяснилось, как живо откликнулось на сплав по Амуру население Сибири сотнями депеш, поздравлений и приветствий, а купцы и промышленники – крупными денежными приношениями. Расходы по сплаву были покры­ты с избытком... Всегда подозрительное в глазах Муравье­ва проявление казенного энтузиазма на этот раз казалось ему искренним, и уже не коробили бесчисленные тосты, ре­чи, стихи, величания, кантаты...

На следующий день назначен был смотр войскам, осмотр флотилии и каравана и изучение плана сплавной экспедиции.

Утром 14 мая – тревога по лагерю. Торжественный мо­лебен. Посадка на суда и плоты. Поднятие флага на гене­рал-губернаторском баркасе. И при мягком закатном ко­сом освещении флотилия двинулась по быстрой Шилке вниз. Громкое «ура» населения завода далеко ее провожа­ло. Взлетали высоко над головами шапки, и гулко салюто­вала единственная заводская пушка. Флотилия растянулась на две с лишним версты...

Амур встретил путников пасмурной погодой и пролив­ными дождями и испортил рассчитанную на эффект цере­монию встречи с ним. Однако церемония все же была про­ведена: Муравьев высоко поднял над головой стакан мут­ной амурской весенней воды и под звуки гимна выпил в знак единения с недовольным Амуром.

Парадом войск и молитвой почтили исторический Албазин. Взошли на холм, где когда-то стоял русский казачий острог. Ясно видна была линия покрытых травой валов старой крепости. С обнаженными головами выслушали речь о том, как двести лет назад горсть русских пионеров-каза­ков отбивалась от нескольких тысяч маньчжур.

Любопытные шарили в траве и подбирали уцелевшие старые кирпичи, обломки печей, обожженные пожаром зер­на ячменя, кули, осколки глиняных горшков и даже куски окаменевшего хлеба, – очевидно, место это не посещалось даже птицами.

Торжественный похоронный «Коль славен»... и дальше!

Невельской деятельно готовился встречать весну и со дня на день поджидал ледохода и личных докладов разог­нанных в разные стороны членов экспедиции. Екатерина Ивановна никак не могла поправиться после родов второй дочери Веры и тенью бродила по комнатам, заботливо под­держиваемая с двух сторон Бачмановой и матушкой Вельяминовой. Молока по-прежнему не было.

Маленькая Катя таяла на глазах и упорно отказывалась от пищи. Не вставая, лежала навзничь, уставясь неподвиж­но в потолок немигающими, потускневшими глазами...

– Не вынесет! – в отчаянии часто повторял Невельской и глубже зарывался в свои бумаги.

В апреле прибыло злое петербургское письмо от Муравьева, орден Владимира на шею за решительное занятие Са­халина и поздравление Муравьева из Иркутска – все это сошлось вместе... Ясно стало, что пора думать об уходе. Но до того ли?