Прошедшие войны - Канта Ибрагимов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну позвоню, позвоню… Ну, давай прямо при тебе поговорю с ним.
* * *Спецоперацию по выселению жителей села Дуц-Хоте возложили на отдельную стрелковую роту. Эта рота состояла из остатков пехотного полка, поредевшего после штурма Киева. Командиром роты был капитан Аверин, замполитом Колногузенко, командиры взводов — старшие лейтенанты Голиков и Гусаков и лейтенанты — Бессонов и Лопатин. А над ними стоял ответственный по экспедиции капитан НКВД — Касьянов.
Поздно вечером двадцатого февраля 1944 года все это офицерство собралось в командирской землянке на совещание. Штаб роты располагался в сельсовете. Однако на всякий случай, а может просто так, создали дополнительный командный пункт на окраине села. Его местоположение как раз находилось там, где когда-то была мельница Хазы, а в том же месте, где была скамейка Кесирт, мощными солдатскими сапогами вновь проложили широкую, разбитую, слякотную тропу к роднику.
В землянке было сыро, накурено, мрачно. Две-три керосиновые лампы тусклым огнем освещали подземелье. Плотные тени сидевших за столом офицеров вырисовывались каменными глыбами на неровных суглинистых стенах. На улице уже сутки не переставая шел снег, недовольно ворчал родник. Наверху в горах, там где была пещера, протяжно завыл голодом волк. В селе пара собак ответили ему несмелым лаем.
— Так, начнем, — сказал капитан Касьянов, открывая секретное совещание. — Сегодня мы получили наконец-то письменный приказ и инструкцию по выполнению спецоперации. Всё начинаем послезавтра, 22 февраля. Сразу отмечу, что операция начинается по всей республике одновременно. С шести часов утра 21 февраля входы и выходы из села перекрываются. Караул несут повзводно, меняясь каждые шесть часов. Ответственный капитан Колногузенко. 22 февраля в четырнадцать ноль-ноль в здании школы объявляем собрание всех мужчин села. Я повторяю, всех по списку: от 15 лет и более. Их запираем в школе до утра. Утром 23 февраля, ровно в шесть ноль-ноль, поднимаем все оставшееся население… Так, капитан Аверин, доложите о составе населения села Дуц-Хоте.
— Докладываю… В населенном пункте Дуц-Хоте, Веденского района, ЧИ АССР — всего 57 дворов, из них 5 — нежилые. Всего проживает 246 человек: из них мужского пола 97 человек, 139 женского пола. Из мужского пола 52 человека старше пятнадцатилетнего возраста. При этом четыре человека прикованы к постелям и без помощи носилок не транспортабельны.
— Назовите их поименно и поадресно, — сказал Касьянов. — Так, — Аверин стал ковыряться в своих записях. — А, вот… Так — Мучаева Авраби, дом семь, старуха; Лалаева Асмалик, дом двадцать шесть, инвалид с детства; Бахмадов Алхи, дом восемнадцать, древний старик, и наконец Арачаев Ески, дом сорок два, фронтовик, недавно демобилизовался, тяжелое ранение в живот… У меня всё.
— Хорошо, продолжим… — сказал, закуривая, Касьянов. — Утром 23 февраля сюда должны прибыть четырнадцать грузовиков — американские студебеккеры. Если погода не улучшится, автотранспорт сюда не приедет. В этом случае по инструкции поведем жителей строем до селения Махкеты. Это будет самое тяжелое… Далее уже транспортом доставим до станции Грозный, погружаем по спискам в состав, по двадцать-тридцать семей в вагон, и далее будет приказ… Теперь, далее по инструкции — каждая семья имеет право взять любую личную одежду и один-два мешка муки на семью.
— Тут ни в одной семье нет столько муки, — вмешался Голиков.
— Ну и слава Богу, — продолжал Касьянов.
— А если не будет автотранспорта, как они понесут муку до Махкеты?
— Это их проблемы — на спине, волоком и так далее.
— Может, разрешим взять сани?
— Категорически нет. Никаких отклонений от инструкций. И вообще, не забывайте, с кем имеете дело, — это скоты, бандиты, сплошь уголовные элементы и предатели Родины… Никакой сантиметровости…
— Сентиментальности, — поправил его лейтенант Лопатин.
— Чаго? — повернулся к нему Касьянов.
— Да я так просто, — отмахнулся командир взвода.
— Вопросы есть? — оглядел всех капитан НКВД.
— Есть… Если не будет транспорта, а это так и будет, что будем делать с лежачими?
— Вопрос правильный… В инструкции об этом не сказано, но есть устное распоряжение — всех лежачих в расход.
— Я даже лежащих фашистов не стрелял.
— А эти хуже фашистов, — вскрикнул Касьянов, — бандюги натуральные.
— Что-то я здесь четвертый месяц живу — и ничего бандитского не видел, а даже наоборот — очень нормальные и гостеприимные люди. К тому же еле-еле сами кормятся. Живут, как везде у нас.
— Это точно.
— Что это за дермагогия? — вскочил Касьянов.
— Демагогия, — поправил его вновь Лопатин.
— Чаго? — повернулся к нему Касьянов. — Что это Вы меня перебиваете, лейтенант… Молчать… В инструкции все сказано, а этих четверых в расход.
— Так это старухи и фронтовик, как это можно?
— Это приказ.
— Я такого приказа не получал.
— А если получишь?
— Пущу пулю в лоб.
— Хорошо, — сквозь зубы процедил Касьянов, — это возьму я на себя.
На крыше раздались какие-то шорохи, прямо рядом зловеще завыл волк, сверляще гаркнула сова.
— Что это такое? — прошептал Касьянов.
Все застыли, испугались.
— Караул хоть на месте?
— Должен быть.
— Проклятые, дикие места.
— Да к тому же и кладбище рядом.
— Можно было совещание и в сельсовете провести.
— Да я хотел по стаканчику в честь завершения операции пропустить, — оправдывался Касьянов.
— А в селе нельзя было?
— Да ладно, пошли отсюда, — выхватил из кобуры пистолет капитан НКВД.
…22 февраля по списку собрали всех мужчин села, загнали в школу для проведения собрания. Председатель колхоза без вступления объявил народу страшную весть. Заканчивая короткое выступление, сказал:
— Вы плохо работали, план не выполнен, поэтому вас выселяют. Но ничего, через полгода-год вернетесь и будете более исправными, — с этими словами он попятился к выходу, улыбнулся Касьянову, ожидая его одобрения от выступления. Однако милиционер ткнул его в живот дулом пистолета.
— Назад… Ты тоже с ними.
— Да Вы что? — возмутился председатель колхоза. — Да я ведь с вами.
— Пошел прочь.
С этими словами Касьянов выбежал из здания. Мужчины в помещении загудели, кинулись к двери, потом к окнам — отовсюду увидели направленные в упор пулеметы.
— Назад! Сесть всем на пол! — кричали снаружи. — Любое неповиновение — откроем огонь… Молчать!
На следующее утром собирали во дворе школы оставшееся население: женщин и детей. Во дворы Арачаевых пришло семь солдат. Женщины, ожидая неладное, не спали всю ночь: тихо плакали, дрожали в страхе, молили Бога помочь, надеялись, что в последний момент все уладится. Только дети беззаботно спали. Было совсем рано, темно, ветрено, морозно. По-прежнему шел снег.
— Встать! Выходить всем во двор, — кричали солдаты.
Завопили женщины, залаяли собаки, прогремело в селе несколько выстрелов.
— Побыстрее, Арачаевы… Так, выходи, стройся… Арачаевы Табарк, Дихант, Дикани, Кутани, Гелани, Дени… Что ты лазаешь там, а ну вылезай, — набросился солдат на Табарк.
Старуха на чеченском что-то объясняла военному, махала руками, умоляла о чем-то.
— Что ты болтаешь? — не понимал ее служака. — Давай пошевеливайся, — и он пнул ее прикладом несильно в бок.
Однако этого оказалось достаточно, чтобы старая женщина полетела в снег.
— Что ты бьешь мою бабушку! — вскричал Дакани, с бешеными глазами махал кулаками перед лицом обидчика.
— А ну пошел прочь, — и солдат пнул мальчика прикладом в грудь.
Дакани упал в глубокий снег, быстро вскочил, вновь встал перед военным.
— Ты что лезешь? Вот мой папа на фронте, он герой, он капитан, он вернется и набьет тебе морду, — кричал мальчик в ярости, со слезами на глазах. — Трус, с отцом бы ты так не говорил, он дал бы тебе по шее.
— А ну пошел вон, сопляк, — мальчик вновь полетел в снег. Мгновение он лежал в оцепенении, потом пискляво закричал в беспредельном отчаянии, мокрые от слез глаза его сузились, он вскочил, хотел броситься на обидчика, но Дихант и Табарк перехватили его, стали успокаивать, изо всех сил удерживать. Заплакали все младшие дети. Вокруг Дакани крутилась его близняшка Кутани, слезно плакала, причитала:
— Дакани, братишка, успокойся, родной, оставь его, он убьет тебя, у него ружье, он варвар… Не волнуйся, наш папа вернется с войны, он им всем даст. Все будет хорошо… Успокойся. Смотри как их много. Они вооружены. У них нет ничего святого. Они хуже зверья.
— Быстрее… Пошевеливайтесь, — кричали солдаты.
Кругом стоял визг, крик, плач. В сарае, почуяв неладное, мычали коровы и буйволы, в курятнике кудахтали куры, собака на привязи бросалась на солдат, не могла разорвать ошейник. Стая диких голубей носилась над селом, не зная, на какую крышу сесть — везде стоял гомон, люди были в панике, в шоке. Многочисленные вороны и сороки сидели на высоких деревьях, с удивлением рассматривали эту невиданную картину — готовились к большому пиршеству.