Олимп - Дэн Симмонс

От первой станции вагон поехал на запад — невольный пассажир мог поклясться в этом. И вот примерно десять часов спустя (по крайней мере столько он проспал) канатная дорога вела уже на север-северо-восток. На юго-западном горизонте мерцал озаренный лунным светом пик Эйфелевой башни — судя по всему, последней, где побывал летающий дом, а с противоположной стороны надвигалась еще одна: до нее оставалось менее двадцати миль на северо-восток. Видимо, пока мужчина предавался грезам, вагон успел поменять направление у какой-нибудь развилки. Харман, конечно, не мог похвастать блестящими успехами в области географии и уж точно не представлял себе, какой именно субконтинент в форме наконечника стрелы находится там, внизу, к югу от так называемой Азии. Старательный самоучка, нахватавшийся обрывочных сведений из прочитанных книг, несколько месяцев назад избранник Ады был единственным «старомодным» человеком на Земле, который хоть как-то разбирался в этом вопросе (во всяком случае, догадывался, что Земля имеет форму шара), — но и его убогих картографических познаний хватило, чтобы сообразить: если Просперо говорил правду и цель путешествия — место пересечения Атлантической Бреши, протянувшейся вдоль сороковой параллели, с европейским побережьем, то подвесной дом плывет не в том направлении.

Впрочем, какая разница. Харман ведь не собирался терять недели, а то и месяцы, без толку болтаясь в воздухе. Ада ждала его немедленно.

Похищенный принялся мерить шагами балкон, то и дело хватаясь за перила, стоило вагону покачнуться. Только на третьем круге он заметил над ними железную лестницу. Харман подпрыгнул, вцепился в перекладину и повис над головокружительной пустотой и зеленым навесом джунглей.

Лестница вывела на плоскую крышу.

Мужчина осторожно встал на ноги, раскинув для равновесия руки: канатная дорога как раз повела вверх, навстречу мигающим огням новой башни. До нее оставалось десять миль пути, а вдали, на горизонте, ярко сверкали при свете колец и луны снежные пики горной гряды.

Величие этой ночи и ощущение скорости ударили в голову, точно бодрящий хмель. И тут Харман кое-что заметил. На расстоянии трех футов перед вагоном картина ночного неба и джунглей как-то странно расплывалась. Девяностодевятилетний прошел на самый край и как можно дальше вытянул руку.

Впереди обнаружилось не очень мощное защитное поле: пальцы прошли сквозь него, словно через упругую полупроницаемую мембрану на входе в лазарет орбитального острова. Рука ощутила настоящую силу ветра, способного вывернуть запястье. Эта штука ехала куда быстрее, чем предполагал единственный пассажир.

Около получаса мужчина бродил по крыше, слушал пение тросов, смотрел, как приближается следующая башня и строил невероятные планы возвращения к Аде. После чего, перебирая руками, спустился по лестнице, запрыгнул на балкон и вошел в дом.

Просперо ждал его на первом этаже. Маг уютно покоился в том же кресле, закинув ноги на оттоманку, с раскрытым фолиантом на коленях и тяжелым посохом под рукой.

— Что тебе от меня нужно? — спросил Харман.

Старец поднял голову.

— Мой юный друг, я вижу, твои манеры столь же оставляют желать лучшего, как и облик нашего общего знакомого Калибана.

— Чего ты хочешь-то? — повторил мужчина, невольно сжимая кулаки.

— Пора вам выступить на войну, о Харман из Ардиса.

— Выступить на войну?

— Да. Пробило время сражаться. Всему твоему виду, роду, племени. Тебе.

— О чем ты толкуешь? С кем сражаться?

— Правильней было бы сказать: с чем, — ответил Просперо.

— Если ты про войниксов, то мы уже бьемся с ними. Я ведь и прилетел к Золотым Воротам не только ради Никого, но и думая пополнить запас оружия.

— Нет, не с войниксами, — промолвил маг, — и не с калибано. Хотя этим жалким рабам было велено истребить весь ваш род и племя, их дни сочтены. Я говорю о настоящем Враге.

— Сетебос? — промолвил Харман.

— О да. — Морщинистая ладонь опустилась на широкую страницу, Просперо положил засушенный длинный лист вместо закладки, бережно закрыл том и поднялся, опершись на посох. — Сетебос, многорукий, словно каракатица, в конце концов явился в мир, принадлежащий вам и мне.

— Знаю. Даэман видел эту тварь в Парижском Кратере. Сетебос оплел голубой ледяной паутиной весь узел и дюжину прочих, в том числе Чом и…

— А известно ли вам, для чего многорукий пришел на Землю? — вмешался маг.

— Нет, — покачал головой девяностодевятилетний.

— Чтобы подкормиться, — глухо сказал седовласый старец. — Чтобы есть.

— Нас, что ли?

Вагон замедлил ход, подпрыгнул, на секунду вписался в очередную башню, покачнулся и под лязг шестеренок поехал дальше на восток.

— Так Сетебос явился поедать нас? — снова спросил муж Ады.

Просперо улыбнулся.

— Не то чтобы… Не совсем.

— И что это, мать твою, значит?

— А то и значит, мой юный Харман. Сетебос — упырь. Наш многорукий друг питается остатками страхов и боли, темной мощью внезапного ужаса и горькими соками скоропостижных смертей. Поскольку память о подобных кошмарах залегает в почве вашего мира (любого разумного мира, где войны — обычное дело), как нефть или каменный уголь, дикая сила Потерянной Эпохи дремлет под землей, дожидаясь своего часа.

— Не понимаю.

— Иными словами, этот пожиратель вселенных, этот гурман темных веков Сетебос откладывает яйца в захваченных факс-узлах, законсервированных с помощью голубого, как ты выражаешься, льда. Скоро его семя расползется по планете, выкачивая из нее тепло, подобно суккубу, пьющему дыхание спящей души. На вашей истории, на вашей памяти он разжиреет, словно клещ-кровосос.

— Все равно не понимаю, — уперся супруг Ады.

— Это сейчас его гнезда в Парижском Кратере, в Чоме и прочих захолустных уголках, в которых вы, люди, только и делали, что веселились и спали, прожигая никчемные жизни, — пояснил маг. — А питаться он будет при Ватерлоо, Хо Тепсе, Сталинграде, Граунд Зеро,[38] Курске, Хиросиме, Сайгоне, Руанде, Кейптауне, Монреале, Геттисберге, Эр-Рияде, Камбодже, Чанселлорсвилле, Окинаве, Тараве, Ми-Лае, Берген-Бельзене, Аушвице, на берегах Соммы… Названия тебе хоть что-нибудь говорят?

— Нет.

Старец в синем халате вздохнул.

— Вот она, ваша беда, Харман. Пока кто-то из вас не возвратит утраченную память расы, землянам не постичь и не одолеть Сетебоса. Да вы и себя-то познать не сумеете.

— А тебе что за горе, Просперо?

Маг испустил еще один вздох.