Соседи (СИ) - Drugogomira

Конечно, пригрезилось: неважное самочувствие она и сама подтвердила. Но развидеть уже не удается.

От предложения зайти на чай влёт отбрехался, в смятении ляпнув, что нужно ещё по делам отъехать. Никуда ему, конечно, не нужно было, развернулся и пошел на общий балкон курить. Просто… Без «просто». Оторопь взяла и больше не отпускает. И пухлые щечки не мерещатся. И это странное напряжение внутри донимает. Оно другого цвета, другой интонации, другой ноты, другой температуры, вкуса. Оно другого сорта. Оно неясное, незнакомое, тянущее и тем раздражает. Замер, застыл, впал в ступор, а больше всего бесит голова. Она вдруг решила, что хозяину в этой жизни не обязательно думать о чем-то ещё, и гоняет туда-сюда одно и то же. Сбивает с толку! Его черепная коробка годами и годами не загружалась мыслями о людях: зачем тратить время, внимание и умственные силы на тех, кто не играет в жизни никакой роли? А тут мозг вдруг решил с ума своего хозяина свести, видимо. Там поселились, освоились, бросили на пороге тапочки, а в стакане оставили собственную зубную щетку. И пижаму на полку убрали.

Это напряжение – с тёмными примесями, которые не идентифицировать. Столько всего намешано в каше противоречивых, далеких от адекватности эмоций.

Какая-то неведомая херня.

Стоит прикрыть глаза – перед внутренним взором встает другой образ, от картинки не избавиться, как ни пытайся, пижамка с мишками ситуацию не спасает, он не понимает… Стоит открыть глаза – и малая на своем пилоне танцует. И это красиво. И изгибы тела… И он не понимает. Стоит прикрыть глаза, и…

Хоть ты тресни, вместо мишек Егор видит мотокомбез! Какого хрена он выбрал мотокомбез?!

Не. Понимает.

Окончательно и бесповоротно признать следует одно: какая же она малая? Он уже не так давно задавался этим вопросом и в целом пришел к определенным очевидным выводам, но на дальнейшие размышления его не хватило, потому что залитый спиртом мозг наотрез отказался поработать еще немного. Она… Не малая, однако он упорно продолжает так её называть. Возможно, потому, что успел учуять слабый запах пороха, этот запах интуитивно ему не нравится, и, обращаясь к детскому прозвищу, он пытается напомнить себе самому о непреложных ролях.

Не малая. Но ответа на вопрос «Так и кто?» как не было, так и нет. Привычное восприятие рассыпалось по кирпичикам, а новое не спешит рождаться, погружая в состояние глубокого затяжного замешательства. А усугубляет положение однажды озарившее осознание: это не девочка-лучинка. Не костерок, у которого приятно греться. Это бушующее пламя. Лично его.

И прямо сейчас это пламя полыхает в окнах второго этажа, затмевая собой искусственный свет. От зрелища невозможно отвести взгляд. В приоткрытые створки доносится звучащая в зале музыка, и он отчетливо видит танец в фигурах, полете рук, ног и взмахах головы. И волей-неволей заглядывается, про себя отмечая красоту, эстетику, экспрессию и чувственность. Зависает. Он пришел сюда пораньше, чтобы позависать. Погадать, о чем она там думает в такие моменты. Вот так приглядеться, и заподозришь, что тут скорее не «о чем», а «о ком»: эти движения все – это же немой разговор, который она с кем-то ведёт. И с кем?.. Что-то давненько ничего про «товарища» её не слышно. Затаилась, бережет в себе. Ну… да, не удивительно: он и сам никогда личным не делится. Они же с ней похожи, он ясно помнит момент ослепляющего прозрения.

И ведь напрямую-то не спросишь, как там «товарищ» поживает. В чужую душу ломиться, положа руку на сердце, хреновая идея. По крайней мере, у него самого вероломные попытки вторгнуться в личное пространство всегда вызывали лишь одно желание: понавешать новых замков и огромных красных табличек с надписью: «Не влезай – убьет!». И гнать, гнать взашей поганой метлой. За порог.

А он за её порог не хочет.

Сейчас внутри громко от какофонии звуков и как-то… непривычно, подозрительно ярко, пусть на пороге встала тьма. Вокруг тихо и темно, лишь огонек тлеющей сигареты и свет в окнах домов. Августовские вечера довольно прохладны, но мысли отвлекают от холода. Сегодняшний бессмысленный бег закончен: Егор сидит и каждой клеткой своей чувствует, как же от него – бестолкового и глупого – устал. Бесполезно бежать. Страх привязанности толкает на борьбу с ломкой, но раз за разом борьба кончается срывом и новой дозой. Новая доза придает сил на борьбу с другим страхом. Замкнутый круг. Какой уже по счету? Десятый? Двадцатый? Тысяча триста двадцатый? Может, разумнее сдаться и сойти с дистанции? Дать себе слететь с трека в кювет?

Чёрт знает.

***

— Малая, ноги-то к потолку, вертясь вокруг своей оси на одной руке, не страшно задирать?

Ульяна выскочила из школы непривычно напряженная, он бы даже сказал, раздраженная. Что там могло произойти за те пятнадцать минут вне поля его зрения, предположить Егор не мог даже примерно, но сам факт внезапно встревожил, тут же захотелось растормошить и выяснить все нюансы. Правда, от неё в таком взвинченном состоянии на вопрос в лоб прямого ответа не добиться, так что начинать придется издалека.

Обычно она румяная выходит, так что понять, смутилась или не очень, не получилось. Прищурившись, Уля окатила его пристальным взглядом.

— Облёты. Страшновато, да. Весь вес приходится держать на руке, можно сорваться, вылететь и что-нибудь себе отбить. Что еще с улицы видно?

— Всё-ё-ё, — сделал страшные глаза Егор.

— Совсем всё? — с толикой ехидства уточнила она.

— Ну, когда вы стойки делаете, только ваши пятки в окне сверкают, а на верхотуре — совсем всё.

— Угу, понятно, — прищур её стал ещё уже, ещё выразительнее, и тут-то в ночном воздухе и почувствовался отчетливый запах жареного. У кого-то пригорало так, что все до одной провокации оказались пропущены мимо ушей. — Как свадьба? Хорошо погуляли?

«Свадьба?..»

— Свадьба? — искренне удивился Егор. — Малая, ты о чем?

— Мой братец уже почти месяц как женат, а я про это до сих пор ни сном ни духом, — негодующе выдохнув, скрестив на груди руки, закипятилась Уля. — Не понимаю, как же так вышло? Как он мог скрыть от родной сестры такое важное событие? Как избранницу-то хоть зовут? Наверное, нам следует познакомиться? А то ж она думает, поди, что у её муженька родня вообще неадекватная?

«Какой еще братец?.. У тебя есть братец?.. Родня?.. Что, блин?!»

Отзеркалив скрещенные руки, Егор исподлобья уставился на сверкающую глазами Ульяну. Ощущение возникало такое, что с секунды на секунду прилетит, причем почему-то ему, а не конспирологу, о котором она тут вещает. А еще такое возникало ощущение, что дальнейших пояснений не последует. Сам типа соображай.

Они так, сверля друг друга взглядами, наверное, минуту или даже две простояли. Уля склонила голову к плечу и, притопывая ножкой, терпеливо ожидала его озарения. А Егора, как назло, никак не озаряло. Эти летящие из васильковых глаз искры, плотно сжатые губы мешали мыслительному процессу, от него отвлекая.

— Маша, — наконец подсказала Ульяна сдержанно. От глаз её одни щелочки остались.

«Маша?.. Какая еще Маша?..»

— Какая Маша, малая? — мозг начал лихорадочно перебирать всех знакомых Маш. Или Наташ. Глаш… Даш? Лица мелькали перед глазами, как в калейдоскопе. Десятки стёртых лиц без имен. — Прекращай! — взмолился о пощаде Егор.

— Наш администратор, — гробовым голосом уточнила Уля. — Рыжая. Маша.

«Рыжая?.. Администратор ваш?

… … … … … …

Твою ж мать!»

Вот так и проси людей держать язык за зубами! Надейся на лучшее, ага. На что вообще он рассчитывал? Тем более, когда речь идет о болтушках, которых еще и видишь впервые?

— Надеюсь, ты ей сказала, что брат благополучно женился? — силясь изобразить на лице максимально невозмутимое ребяческое выражение, поинтересовался Егор. Это называется «встрял». Блин, ну… Что-то не нравится ему это всё. Пока смутно, пока непонятно, чем именно, но эмоции внутри просыпаются очень далекие от приятных и даже нейтральных.

— Нет. Боюсь, я тебя спалила, слишком долго тупила, — гордо вздернув нос, огрызнулась Уля. — Предупреждать надо.