Соседи (СИ) - Drugogomira

Измучить его. Позволить ему развернуться к тебе лицом и увидеть медовые крапинки в глазах цвета лондонского топаза. Или под ворохом густых ресниц не увидеть. Запустить ладонь под пояс, расстегнуть пуговицу на брюках карго цвета хаки. Всё почувствовать.

В кого он тебя превратил? Тебя, заливающуюся краской от простых слов, не способную говорить об этом вслух – даже с Юлькой. Густо краснеющую при мыслях, что существуют позы поинтереснее миссионерской. А теперь раздувающую собственную агонию фантазиями о том, как могла бы выцеловывать каждый сантиметр его кожи и кусать нижнюю губу, а потом верхнюю; прерывисто дышать, вжимаясь в него бёдрами. Сводящую саму себя с ума грёзами о том, как позволила бы его рукам блуждать по твоему телу и избавлять тебя от одежды. Как безотчётно подставляла бы шею и истерзанную грудь навстречу…

Голова кружится от набравшего красок фильма… Отяжелевшее тело прибило к постели, в каждой клетке тебя бьётся пульс, кровь шумит в ушах, и губы давно пересохли.

Горит.

Ты бы дала ему взять всё, что ему нужно, дала бы больше, чем можешь дать, позволила бы скручивать себе пальцы и кисти. Ты бы взяла всё, забрала его вкус. Обхватила бы руками, ногами, собой, сжала бёдра в тугое кольцо. Смотрела бы в глаза. В глаза!

Задыхаешься.

Дверь за тобой хлопнет и больше не откроется.

Ты конченая. Конченая…

Не будь ты Ульяной Ильиной из соседней квартиры, не будь ты его малой, всё так бы и было. Ты клянешься себе, что понимаешь каждую, каждую вошедшую в его дверь. Каждую, разбившую тарелку на его кухне, каждый крик: «Ты нормальный?!». Потому что это – невозможно! С ним невозможно оставаться равнодушной. Не в обёртке дело, не в мотоцикле, не в гитаре. А в нём самом. В магнетизме и готовности оттолкнуть далеко, в пронзительном взгляде и маске беспечности. В огне и холоде, которые он источает, заставляя все живое вокруг себя рождаться и умирать. В исходящей от него энергии, в стремлении жить и закрыться от всех на семь замков. В желании вскрыть все семь и увидеть, что внутри. Они все падают его жертвами, согласные на что угодно, лишь бы на час или два оказаться ближе. А потом тлеть в языках синего пламени – отверженными. Ты не стала исключением, такая же поверженная. Ты не станешь исключением.

Или не было бы никакого стола. Позвонила бы в дверь и снесла с порога… И плевать.

«Не плевать…

… … … … ... …

Твою мать…

… … … … … …

Что ты со мной делаешь?..»

«Это что? Звонок? Опять ключи забыла?..»

С протяжным беспомощным стоном скатываешься с кровати, кидаешь мимолётный взгляд в зеркало – из него на тебя смотрит растрёпанное создание с болезненным блеском в глазах и пылающим румянцем – и ползешь открывать. Скажешь ей, что заболела, и не соврешь. Музыка всё еще отдаётся в ушах, звучит в голове, всё еще мучает тебя и пытает. Картинки до сих пор сменяются перед глазами, внутри всё еще ноет, полыхает, а в пустом мозгу пелена. Добро пожаловать в реальность. Ты снова здесь, и хочется тебе одного – умереть. На разговоры с матерью тебя не хватит. Пожалуйста…

Открываешь.

— Малая, ты зачем добром разбрасываешься?

«Что ты делаешь?..»

На пороге Егор, в его руках твои наушники, которые ты, сбегая от себя, в себя, оставила на лавке. На пороге Егор, и ты падаешь, падаешь, падаешь в омут цвета топаза в медовую крапинку, растворяешься в одуряющем запахе. Он что-то еще говорит, невесомая, тонкая усмешка сходит с губ, летучий взгляд сменяется долгим, пристальным. Но слышишь ты плохо. А видишь и того хуже, только глаза напротив. Время как тягучий сироп, измывается над тобой, горло сухое, пол плывет. Оказывается, ты тоже что-то говоришь. Шепчешь, сипишь. Кажется:

— Зайдешь?

«Твои мысли пахнут совсем не так, как слова. И это слышно».

Комментарий к

XXI

. Мысли и слова Кхм…