Наследство Пенмаров - Сьюзан Ховач

После этого она понравилась мне еще больше. Мы принялись обсуждать условия брака.

— Я буду тщательно выполнять свой долг, обещаю, — сказал я. — Буду жить в одном с тобой доме, везде тебя сопровождать и заботиться о тебе. Но, боюсь, что верности обещать тебе не смогу. — Я уже рассказал ей о Ребекке.

— Как жаль, что она не хочет выйти за тебя замуж! — с сочувствием сказала Фелисити. Она совсем не была вредной. — Она так прелестна. Мне жаль, что она овдовела.

Мы стали обсуждать вопрос дальше.

— Думаю, что будет лучше, если мы станем мужем и женой только на бумаге, — продолжил я самым деловым тоном. У меня не было никакого желания заниматься с ней любовью. — В этом случае, если что-нибудь пойдет не так, мы сможем аннулировать брак.

— Хорошо, но нам лучше спать в одной комнате, иначе папа почует обман. Но у нас может быть двойная кровать. Двойные кровати сейчас — самый шик, так все говорят. Ты не будешь против двойной кровати?

Я ничуть не возражал, и мы полюбовно расстались, чтобы объявить о грядущем браке своим семьям.

Ребекка немедленно пришла в ярость, назвала меня бессердечным и неверным и сотней других имен. Я был ошарашен, увидев, как на нее подействовала эта новость. Для женщины, которая всегда, даже после того как сдалась, говорила, что я ей безразличен, она устроила уж слишком сильную истерику, едва я подверг ее безразличие испытанию. Наконец, после того как я по крайней мере два часа утирал ей слезы и утешал своим обычным способом, она успокоилась и стала более разумной.

— Я тебя не виню, — сказала она, высмаркиваясь в мой промокший платок. — Это было бы несправедливо. Ты ушел к другой только потому, что я всегда отказывалась выйти за тебя замуж. Я заставила тебя поверить, что никогда больше не выйду замуж, но, Джан, может быть, я была неправа, может быть, мне надо было принять твое предложение, может быть… Ах, Джан, давай поженимся! Прости, что я всегда так плохо к тебе относилась. Я не хотела… я люблю тебя… правда, люблю…

Я по-детски пришел в восторг от того, что услышал эти слова из ее уст после того, как уже давно отчаялся их услышать, поэтому последовал ее примеру и впал в мелодраму. Я страстно ее целовал, клялся, что никогда никого не полюблю, говорил ей, что она самая красивая женщина на свете и что я самый счастливый человек на свете.

— Но все равно, дорогая, — сказал я в конце концов, — ситуация получается ужасно щекотливая. Понимаешь, мне надо жениться на богатой. Не то чтобы я тебя не любил, но я… ну, у меня есть долги и обязательства, а теперь, когда мы с Фелисити объявили о помолвке, я не могу пойти на попятный. А если она подаст на меня в суд за нарушение обещания? Да черт побери, я окажусь в тюрьме, и вся моя жизнь будет погублена! Я должен на ней жениться, по-другому теперь нельзя. — В сущности, рассуждал я про себя, пути назад не было. Это было бы несправедливо по отношению к Фелисити, и, кроме того, я уже примирился с той мыслью, что разделю с ней особняк Карнфорт. Если я женюсь на Фелисити, то смогу жить так, как давно привык, и бывать с Ребеккой каждый раз, когда захочу, а если бы я женился на Ребекке, то постоянно думал бы о том, как свести концы с концами, особенно если бы у нас появились дети, а у меня не было никаких гарантий, что я когда-нибудь получу Пенмаррик или состояние Пенмаров. — Послушай, дорогая, — поспешно добавил я. — Этот брак ничуть не изменит наших с тобой отношений. Я должен жениться ради денег, а кто может быть лучшей кандидаткой для брака по расчету, как не Фелисити Карнфорт? И потом, тебе даже в голову не придет ревновать меня к восхитительной Фелисити! Я с ней поговорил, и мы уже пришли к разумному соглашению, это будет брак только на бумаге, никакого секса, даже раздельные спальни, — немного приврал я для убедительности. — Подумай сама, дорогая, разве у меня возникнет желание заниматься любовью с Фелисити? Конечно нет! Ты же знаешь, что ты — единственная женщина в моей жизни и всегда ею останешься.

— О, Джан… — Она опять разрыдалась.

— Кроме того, — продолжал я в том же духе, — ты говоришь, что хочешь за меня замуж. А ты уверена, что не даешь поспешного обещания в пылу чувств? Мне бы не хотелось, чтобы ты вышла за меня замуж, потом пожалела об этом и обвинила меня в том, что я обманом завлек тебя в брак, пока ты была расстроена. Да и сможешь ли ты когда-нибудь забыть о Хью? Если мы поженимся, не будет ли между нами всегда стоять память о нем?

Ребекка проглотила комок в горле и снова высморкалась.

— Может быть… — Она запуталась. — Да, может быть, ты прав, Джан, может быть, я поспешила, согласившись выйти за тебя замуж…

Я подавил вздох облегчения. Я на самом деле ее очень любил и смертельно боялся потерять. И в то же время я уже ясно видел, что должен жениться на Фелисити. Я чувствовал себя так, словно шел по натянутой проволоке на коньках.

— Мне бы хотелось жениться на тебе по многим причинам, — тихо сказал я, — но это будет к худшему, дорогая. Ты сама это знаешь.

Ее чудесные глаза снова наполнились слезами. Она была ослепительна.

— Да, — признала она. — Ты прав. Просто… — Слезинка замерла на изгибе ее роскошной щеки и заблестела на белой коже, как алмаз, — …мне так одиноко… да и детям нужен отец. Ты так хорошо ладишь с детьми, Джан.

— Я буду приходить, как только смогу, — пообещал я, растроганный. Я никогда прежде не думал, что хорошо лажу с детьми. По правде говоря, я не очень любил детей, кроме малютки Деборы, чья застенчивая женственность мне нравилась. — Дорогая, мой брак ничего не изменит, обещаю, — искренне повторил я. — У нас все будет, как прежде.

Так и случилось, хотя мой брак немного не соответствовал нашей предварительной договоренности с Фелисити. Мы поженились через девять месяцев после свадьбы Филипа, весной 1928 года, и у нас была прекрасная свадьба в Лондоне. Фелисити решила, что ее свадьба должна быть обставлена со вкусом, что ей надо получить как можно больше от неожиданной прогулки к алтарю. Еда на приеме была отменной, шампанское, натурально, — лучшим, какое можно было достать за деньги, а потом мы весело и шумно уехали в Париж, чтобы еще в течение двух недель праздновать это событие. Но медовый месяц стал моим падением. Перед свадьбой Фелисити сотворила чудеса со своей внешностью, накупила множество платьев, подчеркнувших ее фигуру в нужных местах. Не удовлетворившись революцией гардероба, она уложила волосы у профессионала и, как я подозревал, прошла массу косметических процедур. Результаты были потрясающими. Когда мы добрались до номера в нашей парижской гостинице, я понял, что двойная кровать никак не отразится на некоторых моих физиологических потребностях, о которых я принудил было себя забыть во время путешествия, а когда она наконец нарядилась в наисоблазнительнейшее черное неглиже, какое мне только приходилось видеть, я понял, что всякая попытка воздержания заранее обречена на неудачу.

— Восхитительно! — сказала Фелисити наутро. — Я не допускаю мысли, что могу что-нибудь упустить. Бог с ним, с аннулированием брака, Джан, дорогой, ведь существует еще и развод. Если потом нам понадобится расстаться, мы всегда сможем организовать небольшую измену.

Итак, мы продолжали веселиться сначала в Париже, а потом опять в Лондоне, где остановились на две недели перед возвращением домой. С Фелисити было невероятно весело. Мы ели и пили всюду, от Сохо до Найтсбриджа, и танцевали все, от фокстрота до чарльстона. Мы танцевали до изнеможения. Намного позже, когда я вспоминал о медовом месяце, мне представлялись размытые картинки Лондона, сияющего модерном: коктейли, ночные клубы, джаз-банды, девушки-подростки с коротко остриженными волосами и алыми ртами и танцы, танцы, танцы… Но наша энергия не иссякала. Если мы не танцевали ночь напролет, то целый день носились по Лондону; мы плавали на лодке по озеру и гуляли в Гайд-Парке и даже сходили в зоопарк. Когда медовый месяц закончился, мы все еще так наслаждались жизнью, что не хотели возвращаться домой. Самое странное, что я к тому времени был искренне рад своей женитьбе на Фелисити и предвкушал радостную семейную жизнь, но как только вернулся в Корноулл, снова подпал под чары Ребекки, и ничто не могло удержать меня возле жены, даже уважение и привязанность. Конечно, я не говорил Ребекке, что мы с Фелисити провели нормальный медовый месяц и что я по-прежнему сплю с женой раз в неделю даже по его окончании. Мне казалось, что я обязан Фелисити хотя бы этим знаком признательности, потому что она была, как говорят, «своим парнем» и превратила потенциально ужасный брак в веселую, добрую дружбу.

Нам с Фелисити отвели одно крыло Карнфорт-Холла; но два-три раза в неделю мы должны были ужинать в главной части дома с ее отцом и мачехой. Я старался поддерживать с сэром Джастином, который был ужасным старым занудой, сердечные отношения, а он был настолько благодарен мне за подаренную ему надежду на внуков, что даже расщедрился. Он существенно увеличил доход Фелисити; она немедленно открыла для нас в банке общий счет, и после этого мне больше не приходилось волноваться из-за денег. Я купил великолепную экстравагантную машину «испано-сюиза» и несколько новых костюмов. Единственной ложкой дегтя в бочке чистейшего меда нашего счастья оказалась новая мачеха Фелисити, бывшая экономка моего отца Элис Пенмар.