Наследство Пенмаров - Сьюзан Ховач

— Но это не должно повториться! Не должно! — Глаза ее расширились от возбуждения. — У нас нет будущего… ничего хорошего из этого не выйдет… я никогда, никогда не выйду снова замуж…

Я с трудом сохранял терпение.

— У нас есть будущее, — возразил я, отчетливо произнося каждое слово, чтобы она поняла столь очевидную правду. — Если ты не хочешь выходить за меня замуж, я временно приму это твое решение в надежде, что потом ты передумаешь, но даже и без брака у нас с тобой есть будущее, как у мужчины с женщиной, которым приятно общество друг друга. Пожалуйста, дорогая, будь разумна, не стоит устраивать сцены! Посмотри правде в глаза. Я нужен тебе, ты нужна мне, так почему бы нам не получать удовольствие друг от друга?

— Я… я не могу… я не должна…

— Очень хорошо, — сказал я, теперь уже совсем рассерженный. — Когда тебе в следующий раз приспичит, черкни мне пару слов, и если у меня не будет важных дел, я заеду к тебе на полчаса.

Она разрыдалась.

— Ребекка, дорогая…

— Нет, не прикасайся ко мне! Я дала тебе так много, а ты разговариваешь со мной, как с гулящей!

Ну что прикажете делать с такой женщиной? Я сделал единственно возможное в подобных обстоятельствах. Я отвел ее обратно в коридор и занялся с ней любовью прямо там, на полу. Потом я ее поцеловал, сказал, что скоро опять зайду, и быстро ретировался в свою холостяцкую комнату в Пенмаррике, чтобы восстановить растраченные силы.

Я бы на ней женился, если бы она сразу приняла мое предложение. В отличие от большинства мужчин, которые регулярно предаются прелюбодеянию, у меня не было глубоко укоренившегося предубеждения против брака. Мне даже хотелось жениться, не только для того, чтобы всегда иметь под рукой готовый источник сексуального наслаждения, но еще и потому, что я был одинок и мечтал, чтобы рядом был кто-то, с кем можно было бы пошутить или поворчать в сырую погоду. Чем старше я становился, тем яснее понимал, что, если захотеть, сексуальное наслаждение можно получить всюду, а настоящая дружба — вещь гораздо более редкая, а потому куда более ценная.

Когда у меня с Ребеккой в конце 1926 года заплелась интрижка, я приближался к одному из самых одиноких периодов своей жизни. Моя любимая сестра Лиззи предпочитала Корнуоллу Кембридж; я редко ее видел, и ко всему, ее письма ко мне были полны восторгов по адресу одного из профессоров, интеллигента с чопорным именем Эдгар Сент-Иоанн-Каллендар. Несомненно, они проводили время за чаепитием, ведя страстные споры о греческом театре. Я почувствовал депрессию. В глубине души я надеялся, что Лиззи не выйдет замуж и, следовательно, будет вести мое хозяйство, если я не найду подходящей жены; я думал, что восторги по поводу университетской жизни пройдут вместе с подростковым инфантилизмом, и уж совсем не ожидал, что она очарует кембриджского профессора.

Помимо этого, я просто пришел в ужас, когда Чарити путем шантажа заставила Уильяма зарегистрировать их брак. Уильям принадлежал ей настолько же, насколько и мне, а теперь она заполучила его только для себя. Поскольку он всегда объявлял себя закоренелым холостяком, я с трудом поверил в то, что он оказался настолько непостоянен и нерешителен.

— Не позволяй ей женить тебя на себе! — кричал я на него в ярости в один из важнейших моментов этой процедуры. — Тебе не надо этого делать!

— Глупо с моей стороны, правда? — согласился Уильям, спокойный, как всегда. — Наверно, я все-таки хочу на ней жениться.

Он был безнадежен. Я чуть не заплакал от злости, но поделать ничего не мог. А чтобы этот ужасный год показался мне еще ужаснее, меня выгнали из дома. Филип решил, что ему следует обзавестись наследником для шахты, и потряс меня сообщением о намерении жениться на Хелене Мередит, холодной, решительной блондинке с отталкивающе-породистыми чертами лица и стройным, довольно асексуальным телом. Я погрузился в уныние. Я счел, что Филип, несмотря на свою возможную гомосексуальность, знает, что способен на нормальные отношения с женщиной, иначе он никогда и не задумался бы о браке; как я ни ненавидел Филипа, мне даже в голову не могло прийти, что он способен обмануть Хелену, притворяясь, что может быть нормальным мужем, будучи импотентом, поэтому мне представлялось неизбежным, что они скоро произведут на свет наследника Пенмаррика. Все мои амбиции, казалось, были обречены на преждевременную гибель. Ко всему прочему, Филип выделил мне деньги и разрешил построить в имении дом, при этом ясно дав понять, что таким образом покупает себе чистую совесть и завещание, свободное от упоминания моего имени.

Никогда прежде жизнь не казалась мне столь чудовищно несправедливой. Ценой известного усилия я заставил себя принять его щедрый дар с улыбкой, демонстрируя самую униженную благодарность, на что при своем ханжестве был вполне способен.

После этого я некоторое время жил у Чарити и Уильяма в их доме в Сент-Джасте. Мне не хотелось строить себе дом в поместье Пенмаррик, у меня не было никакого желания видеть, как Филип хозяйничает на землях, которые должны быть моими, и хлопать от восторга в ладоши каждый раз, когда Хелена рожает ему очередного сына. Я немедленно инвестировал деньги Филипа на фондовой бирже, чтобы иметь небольшой доход помимо жалованья на шахте, но был неискушен в рыночных спекуляциях и вскоре потерял все до последнего пенни.

К тому времени я пребывал уже в отчаянии. У меня не было дома, не было денег, если не считать жалованья, и хотя Уильям и Чарити просили меня оставаться их гостем, я понимал, что злоупотребляю их гостеприимством. Я снова сделал предложение Ребекке, но она снова мне отказала, тогда я предложил ей некоторое время пожить без благословения церкви, но она не захотела и этого. Я мог понять ее отказ. В нашем маленьком деревенском мирке ее быстро подвергли бы осуждению за развратное поведение, а дядя Джаред отказался бы от нее. Кроме того, ей надо было заботиться о детях. Конечно, ей хотелось, чтобы они выросли, гордясь своей матерью, чтобы они не столкнулись с враждебностью общества, осуждающего ее личную жизнь. Я ее понимал, но, хотя и понимал, ее отказ меня ранил. Если бы была такая возможность, я бы спал с ней каждую ночь, но она отказывалась видеть меня чаще, чем раз или два в неделю. Она ни разу не сказала, что любит меня. Чтобы получить желаемое, мне неизменно приходилось умолять ее. И если бы она так явственно не обладала тем, ради чего я готов был ее умолять, то я бы, разъярившись, бросил ее, послав к черту. И все же, сколько бы поначалу мы ни ругались и ни кричали друг на друга, я всегда возвращался к ней, и она всегда заканчивала бурные сцены актом капитуляции.

Это были очень утомительные взаимоотношения.

Наконец моему терпению пришел конец. Я заставил себя посмотреть в лицо тому неприятному факту, что Ребекка, должно быть, никогда не согласится заменить своего обожаемого Хью вторым мужем, и с неохотой пришел к выводу, что не могу больше ждать, пока она изменит взгляды на брак; для моего душевного спокойствия было жизненно необходимо немедленно найти себе дом, приличный доход и доброжелательную женщину, которая составляла бы мне компанию в то время, когда я не мог встретиться с Ребеккой. Я лихорадочно огляделся вокруг. Почти сразу же мой взгляд упал на Фелисити Карнфорт, и я тут же, не откладывая дела в долгий ящик, решил жениться.

До трагедии на Сеннен-Гарт Фелисити была наименее значимым человеком в моей жизни.

Два ее брата не вернулись с войны, поэтому Фелисити, как единственная оставшаяся в живых из детей сэра Джастина Карнфорта, наследовала изрядное состояние. Она была слишком влюблена в конюшню, чтобы обратить внимание на простого смертного, но достаточно умна, чтобы понять, что, с социальной точки зрения, ей более выгодно быть замужней женщиной и что ее отец не приходит в восторг от мысли, что она останется синим чулком. Как женщина она меня не интересовала, потому что была угловатой девушкой с кривыми зубами, но как человек она мне нравилась, и мне казалось, что мы можем прийти ко взаимовыгодному соглашению. К тому времени я уже не надеялся жениться по любви; единственная женщина, которую я любил, отказывалась выйти за меня замуж, поэтому мысль, что брак и любовь могут идти рука об руку, была для меня неубедительной. Вскоре я выложил все карты на стол, откровенно объяснил Фелисити ситуацию, и был вознагражден полным пониманием с ее стороны.

— Что ж, я, конечно, хочу замуж, — сказала она. — Любая девушка хочет, хотя у каждой имеются свои причины для этого. Мне уже надоело, что папа все время ворчит, что я не такая хорошенькая, как мама. Как будто я виновата, что унаследовала его внешность! Мне до чертиков надоело, что все говорят: «Несчастная Фелисити, она такая милая и все такое, но остается старой девой…» Джан, ты-то меня понимаешь! Ты знаешь, как люди любят болтать! Мне бы хотелось выйти за тебя замуж, просто чтобы жить спокойно. Честно! Я тебя, конечно, не люблю, но я не такая дурочка, чтобы ожидать, что в один прекрасный день любовь явится ко мне на белом коне и умчит к алтарю. Я просто не такая. Подобная вещь могла случиться с твоей роскошной сестрой Марианой, но не с такой девушкой, как я. Мне все равно, что ты женишься на мне ради моих денег, по крайней мере ты открыто в этом признаешься. Я бы не потерпела, если бы ты простерся передо мною ниц, поклялся, что любишь меня, и заверил, что мои деньги ничего для тебя не значат! Я бы смеялась до потери пульса, и мы оба попали бы в ужасно неловкое положение.