Гарторикс. Перенос - Юлия Борисовна Идлис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мастерская Вирту и Ли была средоточием этой подпольной жизни. У Ли была лицензия Банка Памяти на мелкий ремонт и лечение тушек без существенных изменений их внешнего вида и физических характеристик. Формально он занимался тем, что залечивал случайные порезы бригенам, снабжал примов присыпками от облысения и изредка приживлял сектам на лапки новые присоски взамен стесанных. На деле же Ли и Вирту брали заказы на создание гибридных тушек, собранных из частей разнородных тел для повышения боевых качеств, и даже на восстановление убитых тушек для последующей продажи.
Эштон чуял некоторых клиентов мастерской, когда рылся в подвале в поисках очередного лекарства для Сорок первого. Он никогда их не видел и не хотел знать, как они выглядят, но запахи их сознаний отпечатывались в нем поневоле – серебряные, крапчатые, искрящиеся. Кое-кого он встречал потом в переулках под крепостной стеной, где они странным образом исчезали, минуя Лесные ворота и привратников. За Горизонт явно вели потайные ходы, и Эштон не сомневался, что те, кому они известны, будут защищать это знание до последней капли крови.
Через несколько дней после убийства лавандового сознания, пробравшись в подвал, Эштон услышал, как Ли и Вирту ругаются во дворе. Заказчик, которого Ли обманул со сроками, так и не вернулся за тушкой убитого драка. Примы-охотники тоже не появлялись; может быть, что-то случилось, а может, они ушли в очередную экспедицию. Так или иначе, с тушкой драка надо было что-то делать: держать ее в мастерской дальше было опасно.
Вирту хотел разделать ее и продать по частям – это было гораздо проще, чем пристраивать целую тушку, да еще со следом. Ли шипел, что так они почти ничего не заработают. На самом деле ему было жаль своей работы: порубить тело драка на запчасти после того, как он умирал в нем от боли несколько дней подряд, было для Ли верхом идиотизма.
Победил всё равно Вирту.
– Эта тушка была заказана, – произнес он так тихо, что Эштону пришлось напрячь слух, чтобы разобрать слова. – Что подумают те, к кому она не попала, если она вдруг всплывет на черном рынке?
– Что мы завалили гонца, который за ней приходил, – неохотно ответил Ли. – Но ведь это не так, мы понятия не имеем, куда он делся.
– Расскажи это им, – ухмыльнулся Вирту. – Может, они поверят.
– Ладно, – помолчав, произнес Ли. – Скажи Шорпу, пусть тащит сюда кислоту и смолу хондра.
Эштон поспешно выбрался из подвала, скользнул за угол и в грубой кладке забора нашел щель пошире, чтобы видеть, что происходит во дворе.
Иффи-фэй вышла из приземистого строения с двумя ведрами. В одном плескалась желтоватая кислота секта, другое было доверху наполнено бурыми хлопьями. Вирту вытащил железный котел и установил рядом с каменным постаментом, где лежала покрытая свежими шрамами синеватая тушка драка. Ли наклонился над ней с гартаниевым стилетом в одной лапке и чем-то вроде гартаниевой пилы в другой. Послышался хруст, от которого у Эштона вздыбились гребни, и Ли несколькими уверенными движениями пилы отделил голову драка от шеи.
Иффи-фэй ловко поймала окровавленную колючую голову в пустое ведро – Эштон даже не заметил, как она высыпала смолу хондра в котел. Вирту плеснул туда кислоты из другого ведра, и содержимое котла зашипело, на глазах превращаясь в кипящую жижу. Окунув в жижу палку с намотанными веревками, прим мазнул ею по распиленной шее драка. Пурпурное месиво задымилось и тут же застыло твердой бордовой коркой. Видимо, это был способ законсервировать части тушки, чтобы их можно было дольше хранить, а потом, после продажи, приживить к открытой ране на любом теле.
Вирту требовал разделать тушку драка на как можно более мелкие части. Ли ворчал, что так они потратят больше смолы хондра, чем если бы просто закопали целую тушку в подвале, засыпав смоляными хлопьями для сохранности, но продолжал орудовать пилой и стилетом. Под конец он достал из ведра колючую голову и, с усилием разжав пасть, аккуратно вырезал длинный раздвоенный язык и один за другим выдернул острые загнутые зубы, обмакнув каждый в остатки жижи на дне котла.
Пошарив у подножия постамента, Вирту что-то нажал и уперся в плиту плечом. С помощью Иффи-фэй ему удалось сдвинуть с места каменную махину, под которой обнаружилась глубокая яма – туда и свалили груду законсервированных обрубков. Беззубую и безъязыкую голову Иффи-фэй облила кислотой секта и, дождавшись, когда чешуя и плоть слезут с костей и растворятся, разбила голубоватый череп тяжелым каменным молотом и размолола в труху вместе с застрявшим в верхнем позвонке чипом.
– Поучительное зрелище, – сказал старичок, когда Эштон вернулся в тупик, подавленный увиденным. – Полезно помнить, что любое тело, которое кажется тебе твоим собственным, можно разделать на кучу мясных кусков, не имеющих с тобой ровным счетом ничего общего.
– А сознание? – спросил Эштон сквозь подступающую тошноту. – У нее же было сознание.
– Ее убили за Горизонтом, – старичок пожал плечами. – Даже если у нее были другие тушки, оттуда она не могла в них попасть.
– В тушку можно попасть на расстоянии? – Эштон пропустил мимо ушей слова про Горизонт и зацепился за единственное, что позволило бы хоть ненадолго отвлечься от разлитого в воздухе ощущения полной и окончательной смерти.
– Разумеется, – старичок фыркнул; его легкие белые волосы всколыхнулись и тут же опали. – Если тушка твоя, достаточно просто подумать о ней, чтобы переместиться. Или, например, умереть.
Приподняв металлические листы, Эштон взглянул на безжизненное тело Сорок первого. Казалось, тот крепко спит. Ярко-зеленые гребни аккуратно сложены вдоль спины, хвост подвернут под голову, глаза закрыты. Даже чип на затылке слегка светился. Не было только дыхания: впалые чешуйчатые бока и узкие щели ноздрей оставались неподвижными.
– Как сделать тушку своей? – спросил Эштон, подавив идиотское желание уткнуться Сорок первому в шею, чтобы ощутить уверенное тепло и силу, живущую под зеленоватой переливчатой чешуей.
– «Сделать»? – старичок рассмеялся. – Твоя тушка всегда твоя. Иначе как бы ты в ней оказался?
Эштон снова взглянул на Сорок первого. Его тело не пахло солнечным зеленоватым сознанием, но было набито воспоминаниями. Эштон помнил, как Сорок первый ел, спал и дрался; как ловил толстых птиц в прыжке, на полторы головы поднимаясь над остальными
