Гарторикс. Перенос - Юлия Борисовна Идлис

Он и раньше-то не был уверен, что помнит дорогу до мастерской, а теперь и вовсе пару раз свернул не туда, едва не наткнувшись на случайных прохожих, спешивших на рынок.

Наконец впереди показались знакомые глухие ворота. Эштон принюхался: во дворе за забором никого не было. Собрав остаток сил, он промчался мимо ворот, завернул за угол, добрался до тупика и рухнул на землю, свалив с себя тяжелое колючее тело.

Отдышавшись, он прополз вперед и проверил ход. Решетка была на месте, хотя замка на ней не было – видно, Иффи-фэй оставила лаз открытым на всякий случай. Но прятать Сорок первого в подвале было безумием. Эштон подтащил его ближе к стене, укрыл от любопытных глаз несколькими листами металла и торопливо обшарил тело.

Ошейник преобразователя был сделан из вытертой старой кожи. Эштон без труда расстегнул замок, но надеть преобразователь на себя удалось только со второго раза. Шипя от боли, Эштон защелкнул замок на затылке и выдохнул экзотическое ругательство на языке своего семейного наследия. Не услышав привычных щелчков и хрипов, он понял, что преобразователь работает.

В одном из чехлов, висевших на тусклой цепи, обмотанной вокруг туловища Сорок первого, нашлось несколько блестящих кругляшков со знаком Банка Памяти на одной стороне и цифрами на другой. Судя по цифрам, тут было двадцать семь койнов; кругляшки были холодными и слегка влажными на ощупь, словно их только что достали со дна ледяного ручья.

В другом чехле был портативный активатор чипа. Эштон осторожно вытащил его и тронул когтем рычаг. Активатор слегка завибрировал у него в лапе, из узкого сопла вырвался прозрачный серебристый луч, рассыпавшись причудливыми узорами. Никакого оружия не было: острые зубы драка, гребни и хвостовая пика сами по себе были лучшим оружием для ближнего боя.

Эштон остановился, не зная, что делать дальше. Резкий холод в затылке заставил его обернуться.

Старичок в синем комбинезоне как ни в чем не бывало ворочал шваброй, выметая мелкий строительный мусор из-под металлических листов, прислоненных к стене.

Эштон почувствовал, как по всему его телу поднялись гребни. Если в Ангаре узнали, где он скрывается, уйти ему не дадут.

– Как ты нашел меня? – спросил он.

Старичок поднял голову и усмехнулся.

– В смысле – «нашел»? – буркнул он. – Чтобы что-то найти, надо это сперва потерять.

– Ты знал, что я здесь окажусь? – недоверчиво произнес Эштон. – Откуда?

– А ты? – старичок сощурил любопытные голубые глаза. – Откуда ты знал, что окажешься именно здесь?

– Я не знал, – Эштон вспомнил, как его раздражали эти головоломные разговоры в Ангаре. – Я просто здесь оказался.

– Ну вот видишь, – старичок улыбнулся и снова занялся своей работой, абсолютно бессмысленной в тупике на задворках Периферии. – Сам всё прекрасно знаешь.

Эштон промолчал, напряженно соображая. Он ни разу не видел, чтобы старичок разговаривал с мастером Сейтсе или с кем бы то ни было. Старичок был сам по себе; проблемы Ангара его не занимали. Вряд ли он станет напрягаться, чтобы вернуть беглого драка.

– Я-то нет, – старичок, как всегда бесцеремонно читал его мысли. – Но здесь, на Периферии, за два с половиной токена кто угодно станет охотником. А тушка-то у тебя приметная…

– Какая есть, – огрызнулся Эштон.

Если снять с Сорок первого портупею, можно будет сойти за свободного горожанина. Хотя не клонированных и не гибридных драков на периферийных улочках всё равно было мало.

– Вообще-то теперь у тебя их две, – сказал старичок. – Можно выбрать и ту, что меньше мозолит глаза.

Эштон вспомнил про активатор, всё еще зажатый в лапе. Чип на затылке у Сорок первого был тусклым серым пятном. Кажется, перед тем как «надеть» тушку убитого драка, Ли активировал чип…

– Чип – штука нежная, – предупредил старичок, когда Эштон приставил сопло к затылку Сорок первого. – Не сожги его с первого раза. Нажал, прикоснулся лапой – и вперед.

Эштон когтем потянул рычаг на себя. Активатор коротко завибрировал. Эштон увидел, как чип Сорок первого оживает: по сложному переплетению тонких линий побежали холодные серебристые искры, и клубок засветился ровным холодным светом.

– Давай, – крикнул старичок. – Сейчас!

Эштон поспешно накрыл перепончатой лапой клубок серебристых линий. В следующее мгновение мир вокруг него исчез, растворившись в переливчатом синеватом свечении, которое свернулось в воронку и потащило его одновременно вовне и внутрь, выворачивая наизнанку. Два светящихся алых глаза, перечеркнутых вертикальным змеиным зрачком, появились из глубины и тут же сменились фиолетовым сполохом и взмахом чего-то острого, нацеленного в живот. Ярко-зеленые пятна заплясали вокруг, и Эштон задохнулся от невыносимой боли, раздиравшей все его внутренности.

Боль была везде. От нее не было спасения, она выжигала его изнутри, превращая всё, чем он был, в непроницаемый мрак и пурпур. Когда от него совсем ничего не осталось, переливчатая воронка схлопнулась, и Эштон обнаружил, что лежит на земле, вцепившись в нее когтями и с хрипом хватая разинутой пастью воздух.

Неподвижное тело Сорок первого лежало рядом, разметав лапы и запрокинув колючую голову в молчаливой предсмертной агонии.

– Неплохо, – хрупкий голос прозвучал у Эштона в голове раньше, чем он смог найти старичка глазами. – Только я бы еще раздобыл лекарств, чтоб каждый раз не умирать в нем почем зря.

Лекарств был полон подвал, но в темноте можно было ориентироваться только на слух и запах. Эштон несколько раз спустился и вылез обратно, прежде чем ему удалось отыскать мешок с прозрачными капсулами, в которых хранилась перетертая смола хондра.

Вспомнив всё, что Сорок первый когда-то говорил ему о лекарствах, Эштон добавил к своей добыче игольчатые кристаллы и несколько разноцветных порошков – всё, что могло хоть немного облегчить боль. Старичок наблюдал за вылазками с молчаливой усмешкой.

– Умирать больно, – бубнил он всякий раз, когда Эштон вылезал из подвала с новым чудодейственным средством. – С этим ты всё равно ничего не поделаешь.

Эштон не обращал на него внимания. Мысль о том, что ему придется вернуться в тело Сорок первого сквозь переливчатую воронку, наполненную черной пурпурной болью, ужасала его, так что он предпочитал заниматься чем угодно, лишь бы не думать о неизбежном. Но и откладывать возвращение надолго было нельзя: через несколько дней мертвая тушка начнет разлагаться.

Перед новым заходом Эштон засыпал рану в подбрюшье Сорок первого толстым слоем обезболивающей смеси из смолы хондра и нескольких порошков. Это помогло ему продержаться в умирающем теле чуть дольше, но, оказавшись опять в своей тушке, он почувствовал, как его выворачивает, словно он пытается проглотить тренировочный