Бриллиантовый крест медвежатника - Евгений Сухов

Вообще, в этом деле было много неясностей.

Варфоломей Стоян, исходя из материалов следствия и медицинского обследования, был человеком психически уравновешенным и физически очень здоровым и крепким. Не фанатик и не богоборец. Зачем же он тогда сжег икону? Почему с его стороны не было никаких попыток продать святыню заинтересованным в ней людям — а таковые, несомненно, были, — получив за нее такие деньги, которых бы хватило на безбедную жизнь ему самому, его семье, его детям и даже внукам?

Были вопросы и более тонкого характера, также оставлявшие надежду, что икона цела, и порождавшие невероятное количество домыслов и версий, где все же следует искать святыню.

Как Богородица допустила, чтобы ее явленный образ был сожжен? Почему чудотворная не явила очередного чуда, перечень коих начинался со дня ее обретения в 1579 году, был задокументирован и занимал несколько десятков страниц?

А может, чудо все же свершилось, ибо должно было свершиться? Может, действительно икона цела и где-то припрятана, как припрятано и главное украшение святыни — брильянтовая корона императрицы? Однако где искать брильянтовый крест с короны? Ведь в тайнике, что был устроен в ножке стола на квартире Стояна, где была обнаружена распиленная на части корона, креста не оказалось. По словам Стояна, крест тоже был в тайнике. Его что, украли полицейские при обыске, как о том говорит Стоян? Вряд ли. Такую вещь продать совсем непросто, а разломать, вынуть камешки и сбывать все частями значило сильно потерять в деньгах, а кроме того, подвергнуться огромному риску. Тогда где же сей крест? И главное — где искать икону?

«Вот бы допросить самого Стояна», — подумал тогда впервые Прогнаевский.

Ротмистр развязал было одну из папок со стола Калинина, затем вернулся к следственным материалам и открыл том, где были фотографические карточки осужденных по данному делу. Мельком просмотрел фотографии старухи Шиллинг, Анания Комова в арестантской робе, ювелира Максимова, в глазах которого застыл испуг, симпатичной и пухленькой Прасковьи Кучеровой.

Долго смотрел на карточки с изображениями Стояна: вот он в кандалах сидит на стуле, вот он вместе с Кучеровой в фотографическом павильоне. На нем — бобровый пирожок, добротное касторовое пальто с бобровым же воротником. И что совсем уже неожиданно для церковного вора — интеллигентное лицо с ухоженной профессорской бородкой и умные глаза.

На излете черной смуты, или, как ее еще стали называть кое-кто из верхушки социал-демократии, Первой русской революции, интерес к розыскам «чудом спасшейся» иконы Казанской Божией Матери, а вместе с ней и креста с императорской короны возрос. Многие из умных голов понимали, что все произошедшие революционные ужасы есть только начало чего-то еще более страшного. Газеты и журналы публиковали пространные высказывания весьма серьезных людей, что похищение святыни явилось для империи знамением роковых последствий и невиданных доселе бед, что полностью подтвердилось начальными результатами Русско-японской войны и небывалой общероссийской бузой, которая, как считали многие, не прекратится до тех пор, пока похищенная икона не будет обретена вновь.

Показательным было и то, что инициатива по усилению розысков иконы исходила уже от Министерства внутренних дел, и инициативу эту, конечно, сразу подхватили духовные ведомства.

Возросший интерес к розыскам иконы в верхах мгновенно нашел отклик снизу. Письма и заявления о местопребывании святыни там-то и там-то шли в Казань непрерывным потоком. В июне 1906 года Ананий Комов заявил московскому прокурору, что чудотворная икона из Казанского монастыря цела и он согласен указать за свое освобождение и двадцать тысяч рублей ее точное местонахождение.

«Когда мы с Варфоломеем ограбили монастырь, — показывал прокурору Комов, — он взял себе ризу, а мне отдал икону. Я ее спрятал и договорился с кулугурами продать им ее за сто двадцать тысяч. Но сделать этого не успел, так как был арестован. А икона так и осталась лежать в известном мне месте, которое знаю только я один».

Ананька долго темнил, торгуясь и выговаривая себе условия, и наконец согласился показать тайник с иконой. Его везли к месту по «железке» в отдельном купе, из которого он умудрился сбежать через окно на полном ходу поезда…

В конце 1907 года на стол ротмистра Прогнаевского легло в числе многих заявление монахини Богородицкого монастыря Варвары. К нему была приложена копия письма без обратного адреса. Некто, пожелавший остаться неизвестным, скорее всего женщина, писал:

«Христосе Воскресе!

Достопочтенная матушка! Извините, что я не ведаю Вашего имени. Спешу уведомить Вас и всех сестер во Христе: в Петербурге на Петербургской стороне по Зеленой улице в доме № 9, квартире 97 у полковника Михаила Кирилловича Прудкина находится икона Казанской Божией Матери, перед которой часто собираются верующие для поклонения и молитвеннаго прошения. Некоторые сказывают, что это и есть та самая икона, что похитили от Вас, то есть те лица не раз были в Казани у Вас и видели ее. На вид икона древняя, более трехсот лет, лик темноватый. Доска немного покороблена, поля и фон подобраны. В настоящее время украшена золотой ризой от неизвестнаго пожертвователя. Следует объяснить, что владелицей иконы называет себя некто Варвара Викторовна Ломен. Частично проживая в Петербурге, она собирает подачи на строительство храма в том месте, где чудотворная икона якобы была обретена. Рассказывает, что, когда подъезжала к своему имению Мариновка недалеко от Петербурга, лошадь вдруг провалилась передними ногами в яму. Начали копать, чтобы высвободить животное, заметили в яме пень суховатый, из-под которого и вынули св. икону. Затем был приглашен досточтимый батюшка Иоанн Кронштадтский для совершения молебна. Многие предполагают, что все это есть ловкая выдумка. Покорнейше прошу от Вас человека, который мог бы признать собственно чудотворную икону. Изображеннаго на ней лика нельзя забыть».

Это письмо весьма заинтересовало Михаила Васильевича. В том числе и потому, что, как он выяснил некоторое время спустя, никакого человека игуменья Маргарита в Питер не посылала, а письмо, выходит, скрыла и не дала ему дальнейшего хода. Он знал, что настоятельница не верила в успех розысков иконы и считала ее навсегда утраченной, а возможно, и не желала возвращения святыни в монастырь, боясь, очевидно, усиления влияния Варвары, с которой Маргарита была в непримиримых контрах.

Тот же секретарь, доложивший о бездеятельности Маргариты в отношении письма, принес напечатанную на плохонькой газетной бумаге брошюру под названием «Явленная икона Казанской Божией Матери в Мариновке, Царскосельскаго уезда Сосницкой волости», содержание которой почти полностью совпадало с данными письма без обратного адреса.

Все это было не похоже на письма, с которыми до того имел дело ротмистр: «… на погосте в Архангельской слободе возле свежей могилы надворной советницы Елизаветы Ферапонтовой тайник под чугунным крестом, а в нем — чудотворная », «…довожу до Вашего сведения, что сия явленная чудотворная икона упрятана известным городским громилой и бандитом Семкой Огольцом на Арском кладбище аккурат под огромной розой черного мрамора, что стоит на могиле княгини Анастасии Мустафиной, так что найти святой образ будет очень просто…», «…и та Сосипатра Бычкова говорила Ваньке Губошлепу, что, дескать, сказывала ей ее двоюродная сестра, будто слышала она на коровьем базаре, что на Суконке, как тетка Хавронии Прощелыгиной Епихария, прости Господи, говорила Мошонковой Тамаре, что знает она, куда Петька Шнырь икону тую запрятал, и если заарестовать Шныря, то он, верно, запираться не станет и покажет, где икона эта схоронена…»

И Михаил Васильевич решил наведаться в монастырь.

Старая Христова невеста, проведшая в обители более тридцати пяти лет и обойденная вниманием духовных властей в своем стремлении стать настоятельницей монастыря, как и предполагал Прогнаевский, была желчна и ядовита ко всему, что так или иначе касалось игуменьи Маргариты. И это, мол, она делала не так, как должно, и то не эдак. Варвару буквально трясло, когда она говорила про свою начальницу, и ее костлявые пальцы, обтянутые желтой старческой кожей в крапинку, сжимались в маленькие злые кулачки.

Разговаривали они в ее конторке при золотошвейной мастерской, которой она заведовала уже не первый год. В свою келию ротмистра она не пригласила, сказав, как ей казалось, понятную ему фразу:

— Там могут быть уши.

— А откуда у вас копия письма, адресованного настоятельнице? — осторожно спросил Прогнаевский.

— А я видела, как ей принесли это письмо, — с язвительным ударением на слове «ей» ответила Варвара. — И потом тайно прочитала его, а как выдалась оказия — переписала, — добавила она, нимало не смущаясь.