Бриллиантовый крест медвежатника - Евгений Сухов

— Совершаете утренний променад? — поздоровавшись, спросил один из них. Это был не кто иной, как вездесущий Дорофеев. — Поздненько, — добавил он, хитро прищурившись.

— Мы поздно встали, — сказала Елизавета. — Здесь, на реке, так крепко спится.

— Верно, верно, — быстро согласился Афинодор Далматович и перевел взгляд на своего спутника. — Знакомьтесь, подполковник Прогнаевский, наш новый попутчик.

— Михаил Васильевич, — отвесив легкий поклон, представился приятным голосом подполковник.

— Родионов… Савелий Николаевич. А это моя супруга, Елизавета Петровна.

— Выходит, вы полная тезка покойной императрицы Елизаветы, дочери Петра Великого, — с улыбкой заметил Прогнаевский. — Скажите, вашего отца зовут не Петр Алексеевич?

— Нет, — улыбнулась Лизавета, — Петр Иванович.

Новый знакомый был высок, интересен и загадочен. Казалось, он весь подчинен какой-то цели, сложной задаче, решить которую и есть его предназначение в этой жизни. Он был весьма прост в обращении, естествен, и его большие серые глаза смотрели на собеседника ясно и спокойно.

— А вы подполковник каких войск? — спросила Лизавета кокетливо.

— То есть? — не понял Михаил Васильевич.

— Ну, армейский, гарнизонный, жандармский?

— А это имеет для вас значение?

— В общем, нет, — слегка надула губки Лизавета.

— Простите, я, кажется, был бестактным, — извиняющимся тоном произнес Прогнаевский. — Я жандармский подполковник.

— Ну, Михаил Васильевич, — вклинился в разговор Дорофеев, — это же не совсем так. Господин Прогнаевский, — повернулся колобок к Лизавете, — просто офицер, временно прикомандированный к жандармскому управлению в Казани. А так он служащий Министерства внутренних дел с весьма широкими полномочиями, полученными от самого Петра Аркадьевича.

— Столыпина? — спросил Савелий.

— Именно, — подтвердил Дорофеев. — От самого Председателя Совета Министров империи и министра внутренних дел их высокопревосходительства Петра Аркадьевича Столыпина.

— Господин Дорофеев, — недовольно поморщился Прогнаевский, — вы ставите меня в крайне неловкое положение.

— Ах, Михаил Васильевич, — покачал головой Афинодор Далматович, — в таких делах, как ваши, скромность совершенно и абсолютно неуместна.

— А что у вас за дела? — поинтересовалась Елизавета, поймав взгляд подполковника. — Или это секрет?

— Ну, не секрет, — не сразу ответил Прогнаевский. — Я разыскиваю одну вещь, раритет, представляющий весьма большую ценность для России.

— Михаил Васильевич ищет икону, — опять встрял неугомонный Дорофеев. — Ту самую, что украли в девятьсот четвертом из Казанского девичьего монастыря. И попутно — брильянтовый крест с короны великой Екатерины, что была на ризе иконы.

— Как интересно! — воскликнула Лиза, метнув быстрый взгляд на Савелия. — И что, есть какие-нибудь успехи?

— Есть множество версий, которые мне надлежит проверить, — задержал на Лизавете взгляд подполковник.

Ему вдруг показалось, что супруга молчаливого господина, назвавшегося Савелием Николаевичем, вовсе не так проста, как хочет казаться, и ее вопросы преследуют какую-то цель, не ясную ему. Внутренне собравшись, он продолжил:

— Не далее как вчера я закончил проверку одной из этих версий. Она оказалась ложной. Теперь следую в Казань. Есть сведения, что похищенная икона якобы находится в тайной молельне старообрядцев-беспоповцев в доме одной дамы, вдовы купца-мильонщика. Впрочем, точный ответ, где теперь находится чудотворная икона, цела ли она и где запрятан крест короны Екатерины Великой, может дать только один человек.

— Кто? — заинтересованно спросил Дорофеев.

— Похититель, — ответил Михаил Васильевич. — Церковный вор Варфоломей Андреевич Стоян. И я намерен спросить его об этом.

— Он жив? — с любопытством спросила Лизавета.

— Жив, — ответил подполковник Прогнаевский. — Хоть и не совсем здоров.

— А где он теперь? — спросил Савелий, стараясь не выказать своего интереса.

— В Шлиссельбургской крепости, — просто ответил жандармский подполковник.

Глава 8 ПОИСКИ РЕЛИКВИИ

Михаил Васильевич Прогнаевский человеком был хорошим, правда, на плохой работе. Поисками похищенной иконы Казанской Божией Матери и отломанного от вделанной в икону короны императрицы Екатерины Алексеевны брильянтового креста, ценности крайне дорогой и раритетной, он был вынужден заняться по приказанию начальника губернского жандармского управления.

Началось все, конечно, с увольнений. Полковника Николая Ильича Мочалова сняли с должности начальника Казанского губернского жандармского управления тихо, без объяснения причин и публикаций в газетах. Так, появилась строчка-другая в «Правительственном вестнике», что-де причисляется полковник Н. И. Мочалов к Министерству внутренних дел. Ну, не справился старик с обстоятельствами, допустил похищение общенациональной святыни, за коим через год последовали мятежи и забастовки, ибо порушились святость и благочиние в русском человеке.

Вместе с Мочаловым слетел с губернаторского кресла и действительный статский советник Павел Федорович Хомутов, всего-то с год и успевший поначальствовать обширной Казанской губернией. Вместо него в ноябре 1905 года прибыл наводить порядок полковник Генштаба Анатолий Анатольевич Рейнбот, а кабинет начальника жандармского управления на Большой Красной занял его помощник, подполковник Константин Иванович Калинин, человек еще молодой, весьма деятельный и величайший умница. Ему-то и было поручено руководить розысками похищенной иконы Казанской Божией Матери и брильянтового креста с короны императрицы, ибо новый полицмейстер Васильев от сей обузы отказался наотрез.

— У меня своей работы по самую маковку, — твердо заявил он, нимало не тушуясь начальства. — Некогда мне за вашими призраками гоняться.

Это было чистой правдой, и хотя у подполковника Калинина работы было не менее, нежели у казанского полицмейстера, поиск святыни и брильянтового креста был вменен в обязанность именно ему. А он, потянув эту лямку месяц-другой и убедившись, что десятки писем и заявлений насчет мест нахождения иконы, приходивших на адрес жандармского управления, суть простые предположения или даже измышления лиц, коим не давала покоя объявленная за нахождение святыни награда, ответственность за розыски святого образа возложил на своего младшего помощника Прогнаевского, совсем недавно получившего чин ротмистра.

— Лично я мало верю всем этим сведениям, — заявил Константин Иванович, указав на две пухлые папки на своем столе. — Но мы обязаны проверять все и любые предположения граждан, пусть даже и самые нелепые. Этим займетесь вы, ротмистр.

— Но у меня целая куча незаконченных дел, — попытался было отбиться от навязываемого нелегкого поручения Прогнаевский.

— Все свои дела передадите ротмистру Трескину, он уже поставлен мной в известность, — подвинув обе папки к краю стола, безапелляционно сказал подполковник Калинин. — За вами остается одно архиважнейшее дело. Поиск иконы и брильянтового креста. Поверьте, Михаил Васильевич, поручение это очень важное… Хорошая же работа: будете много ездить, новые люди, новые впечатления, — уже несколько мягче добавил Калинин.

— Это плохая работа, — посмурнел Прогнаевский.

— Это… очень нужная работа, — в тон ему ответил Калинин. — Берите эти папки и приступайте к работе немедля. Обо всех результатах розысков докладывать мне незамедлительно. Все, не смею вас больше задерживать.

Михаил Васильевич начал с того, что прочитал все шесть томов следственных материалов. Картина преступления сложилась у него довольно ясная: подкупив или запугав монастырского сторожа, двое воров совершили святотатственное похищение двух чудотворных икон, одна из которых, а именно образ Казанской Божией Матери, была известной общероссийской святыней. И хотя от святотатственных законопреступников следствию так и не удалось добиться признательных показаний, все материалы дознания по этому делу ясно указывали на их вину.

Сложнее было с самой иконой.

Вроде бы все сходилось на том, что, сняв с иконы драгоценную ризу, преступники изрубили ее в куски и сожгли. На это указывали найденные в железной печке на квартире главного преступника Стояна пепел, обгорелые жемчужины, гвозди, а главное — загрунтовка с позолотой и обгорелый бархат с самой доски. Кроме того, факт невосполнимой утраты чудотворной иконы подтверждался показаниями ювелира Максимова и приемной дочери Стояна — девочки Жени. Однако Максимов сам был замешан в этом деле по уши, а потому его показания юридической силы не имели, да к тому же ювелир сам сожжения иконы не видел, а говорил о том, ссылаясь на слова, сказанные ему Стояном. Варфоломей Стоян же пытался представить именно Максимова заводчиком всего дела, посему вполне можно было предположить, что и Максимов, оправдываясь, мог, в свою очередь, оговаривать Стояна. Показания же падчерицы Стояна были до того лживы и разноречивы, так часто менялись и выглядели временами столь фантастично, что мало чего стоили.