Реальность и сны - Михаил Ярославцев

– Нет. Но он-то об этом не знает. И вообще, – всё больше храбрился я, – мы с тобой два здоровых лба, спортсмена. Что мы, с этим мелким психом если что не справимся?

– Ага, спортсмена, – прошептал Илюша, – у меня лёгкая атлетика, у тебя – футбол. Очень нам поможет. Убежать, разве что. По метровому снегу. Или на чиненых лыжах.

– Тихо! – оборвал его я.

Звук бубна нарастал и сменил ритм. Паузы исчезли, темп ускорился, и теперь слышался непрерывный и усиливающийся «бум-бум-бум-бум». Мы снова прильнули к окну, я не выпускал из рук карабин.

Шорец стоял спиной к нам и бил в поднятый над головой бубен. Казалось, он стал выше ростом. Темп всё ускорялся, звук нарастал и вдруг оборвался на пике бешеного ритма. Шорец медленно опустил руки, обернулся через плечо и посмотрел прямо на нас. Он не мог видеть нас сквозь окно в тёмной избушке, но мне показалось, что взгляд его проник бы и сквозь стену. Его чёрные глаза расширились, и в них отражалась луна. Мы непроизвольно отпрянули от окна, и тут же вновь прижались к стеклу. Шорца не было.

– Упал, что ли? – выдавил Илюша. – Готов мужик, кажется. Замёрз.

Я зажал ему рот рукой. На том месте, где только что стоял шорец, что-то происходило. Как будто лёгкая позёмка начала закручивать снег, поднимая невесомую пелену. Я посмотрел на окружающие деревья. Ветра не было. Пихты стояли как вкопанные. Тем не менее, вихрь в середине поляны всё усиливался, закручивал искрящийся в лунном свете снег столбом. Столб словно уплотнялся, сбивался во что-то твёрдое внутри, кружился быстрей и быстрей. И вдруг рассыпался мелкой пылью.

В оседавшей снежной дымке стояло чудовище. Огромный зверь, размером больше медведя, неторопливо отряхивался от снега. Серая седая шерсть покрывала его тело. Широкие лапы не проваливались в снег. Необъятная грудь размером напоминала средневековый русский щит. Морда была похожа на волчью, если бы каждую деталь обычной волчьей морды укрупнили, гипертрофировали до предела. В чёрных глазах чудовища отражалась луна. Зверь поднял вверх огромную голову и завыл так, что у меня опять подкосились колени.

– Д-дверь, – заплетающимся языком пролепетал Илья.

Мы, мешая друг другу и роняя посуду, привалили к двери стол, подпёрли стулом, на этом мебель, которую можно сдвинуть с места, закончилась. Начали судорожно кидать к двери дрова от печки, вытаскивали чурки из-под нар, кидали тряпки, посуду, всё, что попадалось под руку. И в этот момент мы всем телом ощутили страшный удар по ветхому срубу зимовья. Мы застыли на месте, и в наступившей тишине отчётливо услышали хруст снега возле избушки под тяжёлыми лапами чудовища. И мерзкий протяжный скрип открывающейся двери. Наша баррикада оказалась бесполезной. Дверь открывалась наружу.

Не сговариваясь, мы нырнули под нары. Я всё ещё сжимал в руке карабин. Все мысли в голове разбивались о стену животного, первобытного ужаса. Наверное, такой страх испытывали наши далёкие предки, когда свирепые хищники ледникового периода приходили полакомиться беззащитными голыми обезьянами в их убогие жилища.

Нас било крупной дрожью. В проёме открывшейся двери, освещённом луной, маячила тень зверя. Я беспорядочно ощупывал руками карабин, где-то на задворках рассудка понимая, что его надо снять с предохранителя. В какой-то момент у меня под пальцами раздался щелчок, который немного вывел меня из панического состояния, и я услышал шёпот Илюши:

– Отче наш, иже если на небеси, да святится имя твоё, да приидет царствие твоё. Прости, Господи, я дальше не знаю слова.

Еще один удар сотряс наше убежище, и я увидел, как вся наша баррикада рассыпалась, словно была из пенопласта. Стол отлетел к противоположной стене и с треском разлетелся в щепки. Проём двери потемнел, закрытый телом вползающего чудовища. Илья заорал что-то нечленораздельное, я, кажется, тоже закричал. И словно издалека в моё сознание прорвался истошный крик Илюши:

– Стреляа-а-ай!

Я спустил курок.

Вспышка пороха озарила открытую розовую пасть размером с чемодан в метре от моего лица. Я услышал, как трещат и рушатся нары над головой, почувствовал удар и потерял сознание.

Голос шёл издалека, такой знакомый, и в то же время я не мог его узнать.

– Миша, открой глаза. Миша!

Мне что-то пытались влить в рот. Железная кружка стучала о зубы, по подбородку текло. Я сделал глоток. Рот и горло обожгло, я закашлялся и открыл глаза. В лицо мне смотрел загорелый, коротко стриженный человек, черты которого я начинал узнавать.

– Сергеич, миленький, – прошептал я.

– Ну вот, второй тоже очнулся. Я ж говорил, что ребята не пропадут.

Ярко светило солнце, искрился снег. Прямо передо мной горел огромный костёр. Ходили люди, переговаривались. Рядом со мной сидел Илюха. Он пил чай из дымящейся кружки, а какая-то женщина растирала ему побелевшие ноги. Илюха морщился, но терпел.

– Как же вы меня напугали, поросята, – говорил меж тем Сергеич. – Я в вас, конечно, не сомневался, но объясните мне, зачем вы от костра ушли? На вот, глотни ещё, только немного, а то опьянеешь.

Сергеич снова поднёс мне кружку ко рту.

– Сергей Сергеевич, вы не представляете. Нас… С нами… – начал я и осёкся. Перед нами была та самая поляна, мы сидели в её центре. Только избушки, амбаров и забора не было. Ничего не было, только пихты. Чуть поодаль, у опушки, лежала куча валежника. – Заснули мы у костра, Сергей Сергеевич. Мне привиделось что-то во сне, я вскочил, костёр разбросал, одежду чуть не пожгли, забегали, провалились куда-то в темноте.

– Ну допустим. Илья вон вообще про оборотней что-то плетёт. Вот следы ваши говорят, что вы встали, собрались и пошли от костра до этой кучи валежника, где мы вас и нашли. И если бы нашли на час позже, то пальцы на руках и ногах вы бы уже не сохранили. А если на два – то и сами бы… Парни, я не буду ругаться и не буду ничего предпринимать по этому поводу, только скажите мне честно – вы накурились чего-то?

– Нет! – хором воскликнули мы с Илюшей.

– Тогда я не понимаю. Угарным газом, что ли, отравились. Ладно, как ноги-руки отойдут – скажите, пойдём на базу.

Руки и ноги отходили с час. Так сильно я ещё никогда не обмораживался. Казалось, кости внутри трещат и рвутся. Мы с Илюхой ревели и рычали, слезы катились градом. Нас поили чаем, растирали конечности, кутали в сто одёжек и жгли огромный жаркий костёр.

Наконец мы двинулись в обратный путь. Я уже было решил, что перепутал полянку и нашли нас