Реальность и сны - Михаил Ярославцев

– Что?

– Викито!

Я поднял глаза на Илью и обомлел. За спиной у него маячила тёмная размытая фигура.

– Что там? – прошептал Илюша.

Из темноты за спиной Ильи раздался звук, который трудно с чем-либо спутать. Звук затвора охотничьего карабина, досылающего патрон. И этот звук показался мне таким родным и понятным, несмотря на свою угрожающую природу, что я тут же понял, что нам говорила тень за спиной Илюши.

– Ви кито такие? Чито тут, а?

– Мы туристы из Новосибирска, – ответил я. – Заблудились вот немного.

– Турии-исты, – протянул как будто слегка разочарованный голос. Тень шагнула из темноты и оказалась низеньким тщедушным мужичком. Не больше полутора метров роста. Его чёрные маленькие глазки блеснули в свете костра, и тускло сверкнуло воронёной сталью цевьё новенькой «Сайги» в его руках. Шорец. Абориген. Во всей красе.

– Вы не подскажете, до Каза далеко отсюда?

– Здесь нельзя костёр делать! – он, похоже, не понимал половину слов.

– Мы замёрзнем без костра, – сказал я, – а до Каза нам ночью не дойти.

– Не дойти, не дойти, – энергично закивал шорец. Меня даже слегка напугал его энтузиазм.

– А вы вообще кто? – подал голос Илюша.

– А ты как думаешь? – повернулся к нему шорец и шагнул к самому костру. Теперь можно было рассмотреть его во всех деталях.

Короткие и широкие лыжи, подбитые мехом. Старая серая телогрейка, подпоясанная солдатским ремнем. Бесформенная шапка с длинными ушами. Из-под шапки выбивались прямые чёрные волосы. Лицо было морщинистое, с мелкими чертами и глубоко посаженными чёрными глазами. Трудно было определить его возраст, ему подошёл бы любой от сорока до шестидесяти.

– Охотник? – предположил Илюша, косясь на его карабин.

– Ну да, охотник, охотник. Костёр тушите.

– Да как мы без костра-то? – воскликнул я.

– Ко мине пойдёте. Давай, давай, торопись.

Мы как-то не решились спорить, глядя на его маленькую, но внушительную фигуру, сжимавшую в руках грозное оружие.

Быстро забросали костёр снегом, пристегнули лыжи и пошли за ним вдоль забора, налево от ворот. Путь оказался недолгим. Уже минут через десять начали попадаться постройки непонятного назначения, то ли кормушки для копытных, то ли небольшие амбары. Тут и там торчали связанные треугольником длинные жерди, о назначении которых догадаться было невозможно. Внезапно мелкий ельник кончился, и мы вышли на поляну. На краю поляны стояла приземистая избушка, маленькая и чёрная.

Шорец скинул лыжи и жестом пригласил нас за собой.

В избушке нас обдало тёплым смрадом. Пахло зверьём. Причём так сильно, что у меня поначалу глаза заслезились. Шорец загремел чем-то в темноте, пробормотал что-то на непонятном нам языке и в глубине избушки вспыхнул огонёк керосиновой лампы, слабо осветивший внутренности этого жилища. Всего одна комната, дверь и окно. Похоже, здесь не жили постоянно, а использовали как временное зимовье или охотничий домик. У окна стояла неизменная для такого рода строений буржуйка. Её стенки слабо светились пурпуром и давали ощутимое тепло. В углу виднелись грубо сколоченные широкие нары. Посредине небольшой стол, один стул. Вот и вся обстановка.

Несомненно, это был лучший вариант для ночлега, чем сидеть на снегу у костра. Только что же тут так воняет?

– Кушить хочишь? – спросил шорец, то ли обращаясь к кому-то одному из нас, то ли не совсем владея формами русских глаголов.

– Нет, спасибо, мы ужинали, – ответил я, – только вот чаю не попили.

– А, есть чай! Сейчас сварю.

Хозяин заходил в полутьме избушки от стола к печке.

– Не нравится мне тут, Мишаня, – прошептал Илья. – Воняет, как в зоопарке. И мужик странный какой-то.

– У тебя есть ночлег получше? Костёр он нам жечь не дал. И вообще, мало ли что у него на уме. Карабин уж больно серьёзный. Давай не будем дёргаться. Нас в гости пригласили, сейчас чаем напоят. Всё нормально.

– Давай хотя бы про снегоход спросим?

И, не дожидаясь моего ответа, Илюша спросил:

– А снегоход ваш где?

– Какой снегоход, – пробурчал шорец, – не знаю я снегоход.

– Мы по колее от снегохода сюда спустились. Ну, по следу.

– По следу… – шорец помолчал. – А, по следу, ага, руски был, «Буран» утром отсюда ехал.

Беседа явно не клеилась. Хозяин или не понимал нас, или делал вид, что не понимает.

– Иди, чай пить будем, – пригласил шорец.

Чай оказался на удивление вкусный, душистый. Это был и не чай вовсе, а настой из каких-то трав. Мы согрелись и успокоились, потянуло в сон.

– Вон там спи, – кивнул головой на нары хозяин, – а мне уйти надо. Печь дрова кидай.

Мы расстелили на нарах свои куртки и улеглись. Было тепло, темно и почти тихо, только хозяин возился в углу избушки, видимо, собираясь. Незаметно для себя я уснул.

– Миха, проснись! – Илюша шипел не своим голосом, словно ему на шею накинули удавку. – Ну проснись же!

Я открыл глаза. Лампа не горела, только стенки буржуйки слегка светились в темноте избушки. На стене светлел размытый квадрат окна.

– Чего тебе? Что случилось?

– Слушай.

Я прислушался. Сначала ничего не было слышно, кроме потрескивания дров в печурке. Но потом я уловил странный ритмичный звук, похожий на очень далёкий стук колес поезда, только не двойной «ту-тум-ту-тум», а одинарный, «буу-бум» – пауза, «буу-бум» – пауза.

– Слышишь? – спросил Илюша.

– Угу. Сколько времени?

– Полтретьего ночи. Это хозяин избушки, Миш. И хоть мне стыдно это сказать, я тебе признаюсь – мне страшно. Аж трясёт всего. Посмотри, что он делает.

Илюша сполз с нар и крадучись подошёл к окну. Я присоединился к нему и увидел за окном залитую лунным светом поляну. Посреди поляны, метрах в тридцати от избушки, ходил по небольшому кругу шорец. В одной руке он держал что-то круглое вроде бубна, а в другой толстую палку и ритмично бил палкой в бубен, который и издавал глухой и тоскливый «буу-бум».

– Может, это у него обряд какой? – озадаченно предположил я.

– Угу, обряд. В три часа ночи. Ты внимательно посмотри.

Я пригляделся и почувствовал, что колени у меня подогнулись, а сердце забилось где-то в ушах. Шорец ходил по поляне абсолютно голый.

– Он маньяк, похоже, Мишаня, – сипел рядом Илья, – извращенец. Ну уж сумасшедший-то на сто процентов. На улице сейчас градусов восемнадцать, а то и двадцать мороза.

Одинокая мысль пробилась сквозь волну ужаса, захлестнувшего меня.

– Илюха, он ружьё с собой забрал?

– Не знаю.

Я с некоторым усилием оторвался от гипнотического танца за окном и обежал глазами комнату. На стене поблёскивала «Сайга». И её присутствие позволило схлынуть застилавшую разум пелену страха. Я осторожно снял карабин со стены. Он оказался очень тяжелым, намного тяжелее, чем я себе представлял.

– А