Красный цветок - Екатерина Оленева

Я с интересом посмотрела на Дэй*река:

— Кто такой Те*и Чеар*рэ?

— Ты не устаешь меня удивлять, куколка. — Отозвался Миа*рон. — Именитое, знаменитое, могущественное Правящее Семейство. Его представители занимают практические все ключевые посты в Эдонии; а также же имеют вес в сопредельных государствах. Их Стальная Крыса — юркое, въедливое, докучливо существо. От него порой сложнее избавиться, чем от истинных длиннохвостых.

— Все верно, — отважился мальчишка на дерзкую попытку поворчать. — Миа*рон хочет сунуть наши головы в пасть дракону.

— Крысы — не драконы, — обаятельно улыбнулся нелюдь.

Не удержавшись, я засмеялась. Чтобы не обостряться, предпочла сменить тему. Вернее, вернуть её в прежнее русло:

— Эти Чеар*рэ, — вернулась я к интересовавшему вопросу, — они политики?

— Политики, ученые, военные, министры, учителя, шпионы, — да кто угодно! — Раздраженной скороговоркой отчеканил Дэй*рек. — Нет ни единой сферы, куда не просунулись фарфоровые кукольные физиономии. Они словно морок — везде. И лучше бы с ними не связываться.

— Довольно. Ты сказал — я услышал, — угрожающе мурлыкнул черный кот. — Не говори лишнего, милый.

Меня передернуло.

Дэй*рек оказался выдержаннее. Какие бы чувства ни кипели у него на сердце, лицо оставалось бесстрастной маской. Хотя, он ведь был тенью? Не исключено, что чувства за серой оболочкой отсутствовали.

Выдавшийся пасмурным и дождливым день почти незаметно перетекал в сумерки. Осень повсюду разбросала мягкое золото. Листва, шелковистая, нарядная, упала на выпирающие из-под земли корни древес, отдыхала на почерневших, набухших от нудных дождей, дорожках, удерживала в сердцевине естественных чаш драгоценные капли влаги.

Раскинувшийся вокруг дома старинный парк огораживала похожая на причудливое кружево чугунная решетка. С первого, со второго, и даже с третьего взгляда парк казался не знакомым с безжалостными, но возрождающими ножницами садовника.

Сам особняк отличался высокомерием, свойственным старым аристократам. В человеческий рост, полукруглые окна; стройные фронтоны у входа; вытянутые к небу массивные трубы под красной черепичной крышей, — все имело полный достоинства вид. У подножия широкой лестницы, ведущей к дому, расположился причудливый фонтан, в центре него дикая фея с белой оголённой грудью застыла в позе, причудливой и эротичной. Из кувшина, что прелестница удерживала над головой, тонкими струйками стекала вода, прочерчивая мокрые блестящие дорожки по соблазнительному бесчувственному телу. От шеи к груди, от груди к пышным бёдрам, скрытым соскользнувшей мраморной туникой, ползла вода вниз до тех пор, пока с тихим шелестом капли не падали в фонтанчик.

Услышав подозрительный шорох, я поспешила скрыться за одним из толстых стволов платана.

К фонтану спешили двое: прелестная женщина и юноша удивительной красоты. Можно подумать, что, создавая его, боги специально смешали лунные свет Сиа с густой тенью и соткали воздушную плоть. Сказочная лучезарная принцесса, переодевшись в мужское платье, не могла выглядеть прелестней. Тонкая кожа смотрелась особенно белой, в контрасте с чернотой волос и краснотой губ. Рот чуткий, чувственный и капризный, невольно притягивал взгляд. Блестящие волосы волнами обрамляли тонкое чеканное лицо, подобно дорогой рамке. Большие, глубокие ясные глаза, затененными изогнутыми длинными ресницами с первого взгляда казались темным. И лишь при пристальном рассмотрении оказывалось, что радужная оболочка вовсе не черная, как час восхода первой из лун, а темно-зелёная.

Что-то в выражении лица, в движениях изящного тела, которому по прихоти природы не суждено было стать широким и массивным, заставляло меня смотреть на юношу снова и снова. Улавливало душу, как бабочку — силок. Затягивало, будто в большую воронку.

Женщина осторожно присела на край бассейна. Широкие атласные юбки выглядели нереальным продолжением причудливого нагромождения мрамора. Драгоценности блестели, сверкали и переливались так, словно звезды стряхнули серебреную пыль, и те обсыпали незнакомку мерцающей пудрой с ног до головы.

Юноша, обхватил руками тонкую талию, прильнул к красавице томно, жарко, сладострастно. Смоляные локоны переплелись с ярко-золотистыми. Красивый контраст, чарующее сочетание.

Рука женщины запутались в мягких влажных кудрях мальчика, задержалась на плечах, затем мягко его оттолкнула:

— Тэ*и может вернуться в любую минуту. Хочешь оскорбить любимого дядюшку? — Улыбнулась знаменитая Гиэн*Сэтэ, проводя ноготком шаловливого пальчика по щеке любовника.

— Нет, не хочу, — проворковал тот в ответ. — Интуиция подсказывает: любимый дядюшка давно догадывается, что твою снисходительность мы делим пополам.

— Конечно, догадывается, — тряхнула головой женщина, нервно похлопывая ручкой веера по ладони. — И — бездна! — его это, мало волнует! Не дуйся, дорогой. И не ревнуй. Тэ*и слишком глубокая личность, я боюсь в нём утонуть. И кануть без вести.

— А во мне утонуть ты не боишься?

Смех женщины, колючий, ломкий, как утренний лед, вызвал желание поежиться.

— Дядюшка слишком добр и снисходителен, чтобы журить по пустякам. — Заявил дядюшкин племянник. — Я не хочу говорить о нем. Я хочу тебя.

— Тогда давай поднимемся наверх, застраховавшись от возможных неприятных случайностей, — в мелодичном голосе с хрустальной трещинкой прозвучала насмешливая покорность.

— Нет, — покачал головой юноша.

— Нет?

— Пока ты говоришь об этом в таком тоне…

— Дурачок! Не будем терять времени, — порывисто, с грациозностью балерины, сумевшей прославиться на весь мир, женщина встала, оплетая шею любовника руками, как гибкая лиана. — Мне скоро будет тебя так недоставать.

— Когда? — Педантично уточнил юноша.

— Когда все закончится.

— Закончится? — Ласково сжав в своей ладони её руку, юноша вопросительно заглянул в глаза любимой. — Почему все должно закончиться?

Румяный ротик Гиэн*Сэтэ изогнулся, то ли в улыбке, то ли морщась.

— Потому что все имеет плохую привычку заканчиваться. Чем ярче момент, тем он короче.

— Но ведь в этом его прелесть, душа моя! — Ухмыльнулся мальчик знающей мужской улыбкой. — Сегодня я тебя люблю. До завтрашнего дня мне нет дела.

— Жестокий мальчишка! — Тонкий палец, приставленный к губам проказника, заставил его замолчать. — Удовольствие, знаешь ли, ещё не любовь?

— Есть разница? — Тряхнул головой падший альфенок.

— Есть, — отозвалась искусительница. — Удовольствие — радость тела. Любовь — душевная боль.