Красный цветок - Екатерина Оленева

— Да, конечно, — отмахнулась я.

Чинно расположившись в креслах одной из лож, обитых дорогим гасуэльским бархатом, я жадно впитывала в себя атмосферу роскоши, думая о том, что хотела бы остаться тут навсегда, иметь законное право наслаждаться преимуществами и удовольствиями, доступ к которым открывали высокое рождение или материальное благосостояние.

Но память, в редкие моменты, когда давала о себе знать, порождала совершенно иные образы: мусорные кучи, облезлую кошку, с которой я делилась жалкими останками скудного ужина, некрасивые лица детей, швыряющих в меня камнями, мужские фигуры, от которых отвратительно несло перегаром.

Верхний свет погасили. Световой круг выплыл на середину сцены, и туда же потащился сладкоголосый тенор, исполняющий партию главного героя. Артист изображал мага-страдальца, одержимого злым духом. Что-то невразумительно гундел о вечной любви, преданной им за минутную слабость, скулил снова и снова, переходя из одной сцены в другую. Действие ещё не успело дойти до середины, а я уже изнывала от скуки. Моя прямая, незатейливая натура не способна воспринимать изысканно-витиеватую аристократическую мораль, приторную эстетику, воплощенную в мелодичную сетку. Пусть гремят барабаны, звенят дикие бубны, задавая динамичный жесткий ритм. Пусть аккомпанемент ревет, неистово, вызывающе, дико, захлебываясь во все убыстряющемся темпе! Я буду счастлива. Но сложные восходящие и нисходящие рулады, замысловато построенные музыкальные фразы, переплетенные главные с побочными, партии, все время заходящие на "коду" — будь они вовеки неладны! Они усыпляют, уничтожают, заставляют голову болеть во всех местах сразу, предавая душу глубокому унынию.

Потирая ноющий висок, я процедила сквозь зубы:

— Двуликие! Долго ещё он собирается выть?

— Ты просто деревенщина, — с возмущением фыркнул оборотень. — Как можно так отзываться об одном из лучших теноров Эдонии? О мужчине, от которого даже опытные женщины готовы млеть днями и ночами?

— Такую выдержку им, видимо, опыт-то и дает, — буркнула я в сторону.

Пытка длилась. По ходу пьесы герой пьянствовал, совращал женщин и мужчин, дрался с друзьями, убил отца, подставил брата, в кульминационной сцене отравил любимую невесту, в финале зарезал нелюбимую любовницу.

Зал внимал, не шелохнувшись.

Меня отчаянно тянуло в сон. Наконец мучения подошли к концу: герой скончался, под неистовый взрыв оваций в зале. Перед смертью, в бесконечной арии, длившейся ни как не меньше четверти часа, утверждалась мысль о том, что себя нужно принимать со всеми, пусть даже темными сторонами души.

"Браво!", — неслось со всех сторон.

— Он неподражаем, — экзальтированно заявил Миа*рон. — После такого представления в него влюбится весь зал, без исключения: и мужчины, и женщины. Перед ним совершенно невозможно устоять.

Миа*рон аплодировал стоя. Казалось, он вообще забыл, для чего мы сюда явились.

Надо же? Садист, торгаш, эстет — всё в одном лице? Какие ещё сюрпризы таятся в этом существе?

Дети стояли перед полотном, густо измазанным яркими красками. Женщина в черно-белом одеянии, служительница ордена Круга Вечной Жизни объясняла нам, что на полотне изображена Светлая Богиня, подательница благодати.

Один за другим дети становились на указанное Сестрой место и восхищенные возгласы свидетельствовали о том, что из хаотичных красочных пятен им удавалось вычленить божественный силуэт.

Богиню увидели все. Кроме меня. Сколько я не смотрела, до рези в глазах, до головной боли, до дурноты — яркие мазки оставались беспорядочными ляпами. И только.

— Смотри внимательнее, Одиф*фэ. Разве ты не видишь? Вот же она? Как ты можешь не видеть?

— Она ничего не видит, потому что она грязное отродье Слепого Ткача, — выкрикнул кто-то из мальчишек.

Ненавижу чувствовать себя исключенной. Ненавижу!

Стоя среди рукоплещущей толпы, накрытой бешеным восторгом; среди горящих глаз, разгоряченных тел, я чувствовала себя одинокой. Как в далеком детстве, когда все, кроме меня, узрели Богиню, подающую благодать, а я тупо уперлась носом в глухую стену. И ни как мне не понять, в чем секрет.

Не дожидаясь, пока смолкнут восторги, накинув плащ, я покинула ложу в состоянии крайнего раздражения.

"Смотри внимательнее, Одиф*фэ… вот же она?"

Одиф*фэ…

Голова закружилась. Я остановилась, придерживаясь за перила.

Одиф*фэ!

Меня звали Одиф*фэ Сирэн*но. И что из этого? Выходило, что ничего. Больше ничего, кроме имени, как не старалась, я вспомнить не могла.

Двери распахнулись. Толпа хлынула, стекая по лестнице. Гомон голосов, сухой звук стучащих каблуков заполнили пространство. Стало совершенно неважным, кем я была или не смогла стать в прошлом. Нужно выполнить то, зачем пришли.

Лицо мужчины средних лет из толпы удалось выхватить сразу. Рядом с ним вышагивала привлекательная брюнетка в лиловом платье, одной рукой опираясь на спутника, а второй придерживаясь за витые, кованые перила.

Толпа была настолько плотной, что люди, как солдаты в строю, спускались вниз плечом к плечу. Сердце застучало в ускоренном ритме. Рука крепче сжала кинжал, запрятанный в длинном рукаве. Расправив складки пышного капюшона из легкой газовой материи, покрывающей голову наподобие шлема, я нырнула в людскую гущу. Оказаться рядом с намеченной жертвой, направить в сердце сталь и Силу казалось не сложным. Острый клинок нашел сердце. Быстро свернувшаяся в сгустки под действием исходящего от руки жара, кровь закрыла рану, как тампоном. Через мгновение людской поток увлек меня в сторону. Спутница убитого не сразу поняла, отчего он остановился, охнув. Раздались крики, послышался пронзительный визг.

— Что происходит? — Продребезжал чей-то голос.

— Да кому-то стало плохо. Немудрено. Здесь так душно, — прозвучало в ответ.

Миа*рона я дожидалась в карете. Впрочем, оборотень не заставил себя долго ждать.

— Трогай, — велел он вознице. — Сработанно чисто. — Это прозвучало уже для меня. — Потребовалось время, чтобы дурачье сумело понять: с Даринь*оном приключился отнюдь не сердечный приступ. — Посмеиваясь в пышные фестоны кружевного шейного платка, произнес недюдь. — А ты, как всегда умница, Красный Цветок.

— Меня зовут Одиф*фэ, — прошептала я.

— Что ты сказала?

— Я вспомнила мое имя. Мое настоящее имя.

— Двуликие! Да какая разница, как там тебя зовут? Кому это надо?

На следующий день Миа*рон предупредил:

— Готовься. Вечером предстоит сдать небольшой экзамен.