Невозвращенцы - Михаил Черных

Первым встреченным по дороге элементом общепита оказался обычное подворье на окраине городка. Максим пожал плечами, вдавил рукой незапертую калитку и вошел внутрь. На виду там никого не оказалось живого. Точнее, ни одного человека, а так живности тут было море. В небольших зимних загончиках стояли различные домашние животные, в утепленной выгородке толпились около кормушки куры, со всех сторон раздавалось мычание, хрюканье, блеянье и кудахтанье. Охранял все это достояние нагло разлегшийся на соломенной подстилке прямо по середине двора здоровенный, упитанный пес, да равнодушно-сыто следящая за мельтешением запертых кур пара полудиких на вид кошек.

— Есть кто живой?

Из-за угла загоном спустя некоторое время показался молодой парнишка. Пучки сена в блондинистых кудрях и полусонные глаза ясно указывали на то приятное занятие, от которого его оторвал Максим.

— Здрав будь, — поздоровался Максим.

— И тебе поздорооооовуууу, — с зевком ответил парнишка и потянулся. Наказанного дополнительными работами Максима сразу же стала грызть зависть. Несмотря на свою молодость — лет пятнадцать-шестнадцать на вид, фигура парнишки даже сквозь рубаху бугрилась мощными, крепкими мышцами, а в бедрах он был чуть ли не вдвое уже, чем в плечах. — Прости, друже. Сон сморил, никак не могу отойти. Чего ль тебе потреба?

— Да вот, на работу…

— О! В помощь ко мне, это добре! Тихомир меня звать. Я здесь пока за главного — разошлись все старшие.

— Максим.

— Максимус? Отколь у тебя имя ромейское, али ты ромей?

Вопрос был больной. Почему то никто из местных не хотел называть его Максимом, зовя его на римский манер — Максимус. А это его очень и очень сильно доставало.

— Да б…! Не ромей я!

— Прости, прости… За что тебя наказали?

— Да вот, оплошал на тренировке…

— Вижу, вижу. Отделали тебя знатно, коли даже апосля молитвы, столь кровищи синей осталось.

— Ну…

— Да будет тебе. Боги милостивы! И волхвы тоже. Вылечат, вымолишь.

— Мда? — выразил свое недоверие побитый.

— Угу. Меня вот тоже наказали. Люблю я поспать, вот и… Ты откуда? Из деревни? — в ответ Максим уклончиво мотнул головой, но похоже жизнерадостного и болтливого Тихомира это не расстроило. Или он не понял, во всяком случае его речь все так же дальше побежала быстрым ручейком. — Вот и добре! Знать, кого будешь резать?

— В смысле?

— Повечерять чтоб, нонче кур да барашка одного надоть сготовить. Куры, они дурные, носятся…

— А что-нибудь попроще из работы нет? А то я как-то так… — и сделал этакий жест рукой.

— Да. Ты прав. — Неправильно понял его парнишка. — Весь замятый ты, куда тебе да за курями гоняться. Вот возьми нож вот там, в шалашике, да пару барашков прирежь. Одного я уже почти начал, да ты меня отвлеоооок. — Опять зевнул Тихомир, ясно показывая, кто именно, точнее что именно отвлекло его от работы.

— Аээээ….

— Ну иди, а я пока с курями порешаю.

Честно говоря, от этого приказа Максим опешил. Никогда раньше не бывая в деревне, и не видя как забивают скотину, он просто не знал что и как делать. Так он и стоял в ступоре, наблюдая, как Тихон «порешает с курями».

Процедура оказалась простой до ужаса. Зайдя внутрь загона и распугав кур парнишка подошел к кормушкам, встал и вытянул вперед сжатую в горсть руку.

— Цып — цып- цып…

Глупые куры, ожидая кормежки, столпились вокруг парня, толкаясь и громко кудахтая. Тихомир быстро нагибается и хватает левой и правой руке по курице. Резкое крутящее движение руками, тихий хруст и вот за загородку в снег падают две куриные тушки. Операция повторяется еще пару раз, после чего Тихомир перепрыгивает обратно, подбирает с земли на руки пернатую груду и идет к колоде. Ото сна пробуждаются обе кошки. С ленивой грацией они потягиваются, спрыгивают с лавки, где они грелись на холодном зимнем солнышке, и медленно подходят к Тихомиру. Тем временем тот в очередной сваливает птицу на землю, одевает свободный кожаный фартук и с самым зловещим видом вытаскивает из колоды воткнутый тесак.

Подозревая, что сейчас он увидит, Максим сглатывает внезапно появившийся в горле комок, но завороженный не может отвернуться.

Хрясь! В сторону отлетает куриная головка, из перебитой шеи на снег вытекает немного крови. Подошедшие кошки начинают громко мурлыкать и тереться об ноги Тихомира. Тот небрежным движением сбрасывает попрошайкам куриную голову. Одна из кошек отходит чуть в сторону и начинает аккуратно грызть подношение, другая — полная чувства собственного достоинства и уверенности, ждет своей порции. На свет появляются несколько разногабаритных корзинок, над птичьим трупом быстро замелькали умелые и привычные к такой работе руки. В одну летят малосъедобные потроха, в другую — съедобные, в самую большую, с тряпичной узкой горловиной — пух и перья, в четвертую — ощипанные готовые тушки. Хрясь — и следующая голова отлетает прямо под нос кошке. Чувствуя, что следующей курицы он не переживет, и ловя на себе недоумевающие взгляды Тихомира, парень пошел за сарай, где был построен большой шалашик.

…Максим сжимал в руке нож и смотрел на барана. Связанный баран, предчувствуя свою близкую кончину, плачущими глазами смотрел на Максима и иногда жалобно блеял. Так они и смотрели друг на друга, пока идиллию единения с природой не разрушил Тихомир, подошедший посмотреть, не нужна ли его помощь.

— Ууу! Что же ты так? — удивился деревенский парень.

— Ээээ…. Я это… Я не могу… — сознался Максим.

— Тю. Откуда ты такой взялся?

— Ну… Прости. Я никогда не делал ничего такого. Не умею.

— Ладно. Смотри тогда, и учись. Только это, коли я уж всю работу сам сделал, то по чести будет, чтобы ты всю грязь прибрал. Согласен?

А что оставалось Максиму, кроме как согласиться? Выбора ведь не было.

— Вот и добро. Тогда гляди…

Тихомир вытащил из ватных пальцев Максима нож, бестрепетно подошел к лежащему барану, зажал его между ног, приподнял голову и перерезал горло.

Максима замутило.

Баран забился, но Тихомир держал его крепко. Вскоре движения стали все слабее, дымящаяся на морозе кровь потекла медленнее, уже не фонтаном, а струйкой. Убийца подставил под шею жертвы потемневшую деревянную чашку.

С трудом, чуть ли не руками, сдерживая поднявшийся к горлу желудок, Максим продолжал смотреть.

Вскоре плошка наполнилась темной кровью, Тихомир поднял ее с пола и поставил на потемневшую от крови колоду. Чуть отвернулся, пошарил в углу и достал небольшой кулек. Развернул его, взял оттуда пару щепоток соли, бросил в чашку, свернул и положил на место. Размешал соль ножом, достал здоровый кусок хлеба и сделал хороший глоток еще теплой крови, закусив хлебом.

— Хочешь? — улыбнулся он окровавленным ртом и протянул чашку Максиму.

Вынести этого Максим уже не смог. Придерживая рукой выплескивающиеся изо рта сквозь стиснутые зубы кислые струйки, он выбежал наружу и склонился сбоку от шалаша в жестком приступе рвоты.

— Экий ты, хилый. Ну точно ромей, — неодобрительно проговорил трапезничающий Тихомир, и ушел обратно в шалаш.

За следующий час, наблюдая за разделкой туши, Максиму приходилось выбегать во двор еще не раз и не два. Только под конец, когда судорожные приступы рвоты выплескивали из нутра только кислые капли желчи, стало чуть полегче. А может, он просто привык.

После трапезы Тихомир с помощью немного оклемавшегося Максима подвесил тушу на доску и стал ее разделывать. Сначала дал стечь крови, потом снял шкуру — ею займутся кожевенники, выпотрошил, при этом подробно поясняя непонятливому помощнику каждое свое действие. Часть потрохов оказались съедобны, так или иначе шли в дело, поэтому аккуратно складывалась в корзину. Малая часть — выбрасывалась. После этого туша была снята и положена на огромной колоде из комля дерева и началась разделка.

Для начала барану отрубили голову и по колено — ноги. После этого оделили шею и окорока. Дальше стали отрубать по куску от туши, получая уже более-менее для Максима привычные на вид грудинку, ребра, лопатку, корейку и ее самую дорогую часть — седло. Готовые крупные куски слегка сверху посолили, обернули куском чистого, но далеко не нового полотна и сложили в корзинки для передачи на кухонный двор. Над оставшимися от разделки остатками — крупными костями и жилами наслаждался дворовый пес.

К сожалению, работа Тихомира быстро кончилась, зато Максима только началась. Ему требовалось прибраться: убрать всю грязь, ошметки плоти, капли крови. Снять наполовину примерзшую кровью солому, замыть горячей водой или сколоть кровь, засыпать новой и т. д. И было еще хорошо, что на улице стоял мороз и лежал снег, так что кровь и грязь были отлично видны, далеко не улетали или затекали, а останки не тухли.