Невозвращенцы - Михаил Черных

— Извините, что перебиваю, — не смог удержаться Максим. — А что такое зло?

— Зло, это зло, — подумав ответил Радульф.

— Ясно. А добро, это добро. Все понятно. Непонятно другое. Получается, я вообще не должен творить зла в жизни? И тогда мой путь по мосту будет быстрым и безболезненным, так?

— Да. Так.

— Кстати, а куда?

— ?

— Ну, что там на том конце?

— На том конце тебя встретит Отец и Мать. Мать протянет тебе чашу забвения, коли ты хочешь забыть чего навсегда, дабы не мучиться, а Отец возьмет тебя к себе…

— Так. Опять отдалились от темы «зло». Меня вот что интересует. Бывает поступок такой, что в одном случае — зло, а в другом — совсем нет. Как такой оценивается?

— Ты сам сказал. Как зло и как добро.

— Так. А еще вопрос. Как оценивается меньшее зло?

— Что это?

— Эх вы. Не понимаете. Скажем так. Убить человека — зло?

— Да. Конечно зло.

— А, скажем, когда ты защищаешь семью и детей своих от врага, убить своего врага — зло, в этом случае?

— Хм… вот что ты имеешь в виду, под меньшим злом. Все люди — братья, всех нас породили Боги. И убить своего брата — это зло. И в этом случае это тоже злой поступок. Но гораздо меньший, чем кабы ты нападал на чужую семью. Ведь Боги прощают тех, кто защищается…

— Черт. Не то. Совсем не то. Я хотел спросить, как боги относятся к «меньшему злу». Прощается оно или нет…

— А почему зло должно прощаться? Коли сделал что плохое — исправь. На то тебе богами и дана воля… Маленькое зло и исправить проще…

— Ты не понимаешь. Хорошо. Зайдем с другого края. Вот ребенка убить зло?

— Да, кончено зло. Почему ты спрашиваешь?

— А сто детей убить зло?

— Да. Это еще большее зло.

— Зараза. А! Точно! Тогда так. Вот смотри. Ты попадаешь в ситуацию, когда ты должен убить либо сто детей, либо одного.

— И?

— Что и? Вот я например выбираю, убить одного, а сто- спасти. Убийство одного проститься? Как меньшее зло?

— А почему оно должно проститься?

— Ну я же спасал сотню…

Радульф задумался. «Святогор был прав. Действительно — душа этого парня искажена и изуродована. Он действительно думает, что не совершение одного зла может оправдать совершение другого? Но так ли он не прав? О! Вот и я уже задумался. Это то самое, о чем предупреждал Святогор. Я должен ответить для себя на этот важный вопрос! Как? Ну конечно!»

— Ты не прав, Максим.

— Почему?

— Ты слишком громко говоришь, слишком нажимаешь на слово маленькое — большое. И поэтому ты не слышишь другого слова. Зло. Ведь и там и там ты творишь зло. А за каждое совершенное ты будешь в ответе. Мы богам дети, а не рабы. И свободна воля наша! Идти ли злой дорогой, и расплатиться так или иначе за это. Или идти дорогой доброй, чтобы не гореть потом на мосту и не пить, захлебываясь, из чаши Мары. И я докажу тебе на твоем же примере. Скажи мне теперь, убить ребенка зло?

— Зло.

— А убить сто детей?

— Тоже зло.

— Вот. Понял?

— Нет. Хорошо. Немного по-другому. В одной лодке 100 детей тонет, в другой- 1. Я спасаю 100. За неспасенного…

— Да. Ты виновен в убийстве. Со стороны Богов и людей.

— Так. Хорошо. Я спасаю одного…

— Тогда ты виновен в убийстве сотни.

— Хорошо же! Я вообще никого не лезу спасать!

— Тогда ты виновен в убийстве 101…

— Ааааа! Бл…! Так что мне тогда делать?

— Спасти всех.

— А если я не могу?

— Значит ты творишь зло. А это — наказуемо. Думаешь, тебе будет легко сказать матери этого дитя, что ты убил ее сына или дочь? И что тебе на это скажет отец? Я понял, о чем ты спрашиваешь, и в твоем вопросе есть глубокий омут. Сегодня ты убиваешь сотню, говоря себе что это поможет спасти какую-то тысячу. Завтра — тысячу на тьму. Послезавтра, тьму за тьму тьмы. И путь этот бесконечен. Так вот. Я тебе заявляю от имени Богов наших! Ничто не может оправдать в их лице совершение зла!

— Но как же тогда жить? Вообще сесть и помереть что ли? Ведь постоянно творить зло так и иначе… Да и на войне…

— Опять ты все путаешь. Да, ты творишь зло. Убивая чужих для защиты своих. Да, ты творишь зло: идешь войной на соседа, который убил того года брата или отца твоего. Но то что ты делаешь — это только твое решение. Твоя воля. Волен делать, а волен не делать. Оправдать его нельзя. Можно исправить, или понести заслуженную кару. Нет меньшего или большего, оправдываемого зла! И всем нам быть в ответе за наши поступки!

Молодой ученик надолго задумался. «Похоже, такой халявы, как было с христианством, тут нет и не будет…»

После того, как Максим научился находить ответы на самые головоломные и каверзные вопросы Радульфа, настала пора «сдавать зачет». Сдача проходила, как и все у волхвов, в условиях «максимально приближенных к боевым». Максиму дали кусочек бересты, на котором было записано его имя и напутствую почти сакраментальным горьковским «иди-ка ты в люди» отправили на все четыре стороны. Задача была примитивной до ужаса — странствовать до тех пор, пока не найдется такой вопрос, за разрешение которого староста или любое другое лицо, облеченное властью, поставит должную подпись. Ехать не требовалось сразу же после того, как бумага была получена — хоть через десять лет езжай. Но тогда через десять лет и зачет будет сдан. Кстати, таким образом зачет сдавался не только судьями: лекари, ремесленники, торговцы, воины — все они покидали альма-матер для того, чтобы сделать что-то полезное людям.

Максим, честно говоря, был преизрядно удивлен таким доверием учителей к своим ученикам. Настолько удивлен, что даже решил посоветоваться со своим другом.

— Слушай, Тихомир, что-то я не понимаю.

— Чего, Максимус?

— Да вот, отметки эти.

— И чего ли тут тебе неясно?

— Ну. Вот скажем, за горы уеду, за леса… А там возьму стило или уголек костра, и нацарапаю что угодно?

— Ты что, ополоумел? — изумился Тихомир.

— Да нет, я не собираюсь так делать, — «пока не собираюсь», додумал про себя Максим. — Просто непонятно, как узнать волхвам, что я честно все сделал?

— Так ведь на то они и волхвы. И мы волхвы. А за волхвами приглядывают Боги наши… Видят все, слышат все, знают все. Не след их обмануть. Ох, не надо…

— Понятно. Значит, следят Боги.

Впрочем, вопрос так и остался теоретическим. Зачет по практике судопроизводства удалось сдать легко и просто. Но дополнительно к зачету, неожиданно для себя, Максим получил очень важный урок. О цене слова. Вышло это так.

Вопрос, куда направить свои стопы, был дюже сложным. Вообще говоря, жители селений, располагающиеся около гор, окружающих Святоград, были очень зажиточными. И это вполне логично: имея под боком неиссякаемый источник дармовой помощи — советом, молитвой, делом и лечением, не станет богатым только самый ленивый. Но для всех студентов и для Максима в частности это было не очень удачно. Так как зачеты сдавал не только один он, и к единому времени это не было привязано, ловить парню в окрестностях Святограда было нечего. Слишком велика концентрация студентов, получающих тут отметки на кусочки бересты. Ехать надо было куда-то дальше. Но куда?

Подсказала погода. Время сдачи зачета было выбрано Максимом и по многим причинам пришлось на весну. В котловине Святограда уже во всю цвели плодовые деревья, закончился сев, тогда как за стеной гор Велес, бог зимы, все еще спорил с Ладой, богиней весны, кому сейчас пришел черед властвовать на просторах мира. С юга на просторы росских княжеств подступало тепло, превращающее естественные шоссейные дороги — замерзшие реки и озера, в крошево из ледяной воды и битых льдин. Меньшие пути — по суше, превращались в бездонные грязевые топи.

Дороги Великого княжества Киевского, лежавшего южнее всех, уже почти просохли. Но все равно, ловить последние остатки грязи обидно, а потом долго, упорно и часто чистить лошадь — неприятно. Княжества, лежавшие севернее — Суздальское и Словенское, как раз сейчас были на пике своей грязевой формы. И только самое северное, Новогородское, могло еще пока похвастаться по-зимнему хорошими дорогами.

Максимус выбрал Новогородский подъемник и не прогадал. Как оказалось, зима здесь сильно задержалась. Снег стаял только на солнечных полянках и на стенах изб, а в лесу еще вовсю лежали сугробы. Впрочем, это было только на руку раннему путешественнику, так как весеннее тепло еще не успело превратить промороженные лесные дороги в озера непролазной грязи.

Парень похвалил себя за проявленную предусмотрительность. У него был и конь, и достаточно еды, одежда была теплой, на поясе весел плохонький, но меч, а на груди, ближе к сердцу — кошель с денежными расписками и неким запасом монеток. Жизнь била ключом, и не было никаких причин для уныния.

Отступая перед натиском светила, становившегося жарче и жарче, Максим забирался все дальше на северо-запад. Никакого дела все еще не находилось. Приблизительно через месяц, весна все-таки догнала его и приковала на две недели в небольшой деревеньке. Отдых пошел порядком усталому путешественнику на пользу. Он чуть-чуть отъелся (с его деньгами он не голодал, но конная дорога выжимала все), и отправился дальше. Удача ждала его около небольшой деревушки под названием Пискуны.