Магнетрон - Георгий Бабат

Позже Константин Иванович забыл спросить Френсиса об этих бумагах. Передача их состоялась без участия Аллы Кирилловны, и потому никто на заводе не мог своевременно напомнить о них техническому директору. Френсис мог бы сам вернуть материалы по магнетрону без напоминания. Почему же он их не вернул? Если предположить даже самое худшее, то разве Френсис не имел времени снять с этих документов копии? Или ему непременно нужен был оригинал? Для чего? Решительно невозможно было при помощи копии заявки и копии статьи кого-либо шантажировать. Эти материалы могли быть на руках у многих.

— Просчитались, мой маленький джинн, — улыбается Студенецкий, — просчитались…

Левой рукой Студенецкий достает из верхнего кармашка пиджака свой душистый носовой платок и вытирает лоб.

— Просчитались, мистер Френсис, — повторяет он, пряча платок в карман.

Однако, как это ни странно, память, которую невозможно было заставить работать раньше, теперь, когда Константин Иванович вовсе не хочет думать об этом, восстанавливает последовательно, миг за мигом, все детали его последнего путешествия с Френсисом.

Когда Студенецкий выходил из машины в образцовое ателье на Невском, 12, он не оставил портфеля в машине. Даже не думая об этом, просто по привычке, он взял портфель с собой. Френсис, следовательно, ничего не мог оттуда изъять. И в этом весь ужас создавшегося положения. Ужас в том, что неизвестно, кто именно взял синюю тетрадь, куда она была передана.

«Нет, нет! Никто не брал эту тетрадь. Она выскользнула, упала на пол…»

В том, что тетрадь выскользнула из портфеля именно в тот момент, когда Константин Иванович пытался всунуть туда свою покупку, у него теперь не было сомнения. Даже закрыв глаза, он мог бы повторить каждое свое движение в магазине у прилавка. Он выхватил пачку бумаг, положил в портфель покупку; она оказалась слишком объемистой, и бумаги уже нельзя было вложить обратно. Он вынул покупку и понес ее в руке, сунув бумаги в портфель. Вот тогда-то, и только тогда, могла выскользнуть проклятая тетрадь. Ее могли даже просто вытащить самые обыкновенные воры, приняв ее за бумажник. Ведь переплет-то был кожаный!

«А что, если заявить в Бюро находок? Обратиться в милицию?»

Некоторое время он раздумывает, как, в какой форме сделать такое заявление. Он собирается даже повернуть машину, поехать на Невский, 12…

Но тут с такой же абсолютной, кристальной четкостью в его воображении рисуется картина, явно противоположная тому, к чему он только что пришел: ему кажется, что он заходил в магазин без портфеля, что портфель — он ясно видит это — остался лежать на заднем сиденье в машине. Портфель лежал там, когда Константин Иванович вернулся в машину со свертком в руке.

Потом ему снова кажется, что портфель был крепко прижат под локтем, когда он со свертком шел из магазина…

Нет, заявить о пропаже невозможно!

«В Омск, — решает Студенецкий. — Следует форсировать назначение Веснина в Омск. Омскому заводу необходимо наладить производство электросварочных прерывателей, срочно наладить. В противном случае мы не сможем освободиться от иностранной зависимости. Завтра же надо будет запросить главк, почему там медлят с оформлением приказа о переводе инженера Веснина в Омск. А что касается КБ… Если доведется создавать КБ по магнетронам, то начальником рекомендовать инженера Цветовского, Виктора Савельевича…»

На верхней точке подъема показывается идущая навстречу грузовая машина. Одновременно Студенецкий видит на правой стороне дороги треножник и на нем выкрашенную в желтый цвет жестянку с черным восклицательным знаком. Под треножником — открытый люк, в котором ведутся ремонтные работы.

Студенецкий поворачивает руль влево, чтобы объехать предупредительный знак. Переднее правое колесо «Линкольн-Зефира» ударяется о крышку люка. Студенецкий чувствует несильный толчок. Он еще успевает подумать, что ремонтные рабочие нарушили правила техники безопасности: крышку люка они должны были оттащить подальше, убрать ее с проезжей части дороги.

Теперь надо повернуть руль направо, чтобы разминуться со встречной машиной. Но Студенецкий чувствует, что рулевое колесо вертится удивительно легко, без всякого сопротивления, а машина не слушается руля. Рулевое управление испорчено.

Студенецкий нажимает па педали сцепления и ножного тормоза и, откинувшись назад, изо всех сил тянет на себя ручной тормоз.

Маленький Аладдин с электронной лампой в руках срывается со своего шнурка. Скользнув по щеке Константина Ивановича, он ударяется о ветровое стекло.

Машина круто сворачивает влево, движется поперек шоссе к обрыву Поклонной горы. Блестящий передний буфер «Линкольн-Зефира» ударяется о столбики ограждения. Дверцы раскрываются, и Студенецкий вылетает на край обрыва.

В ушах звенит, звучат трубы и флейты:

Думаешь ли ты, что этот миг есть жизни окончанье? Ах, нет, это лишь начало ее…

«Кто это поет? Да ведь это он сам, Костусь Студенецкий, студент-технолог, когда-то так сладостно пел арию Вертера. И ему отвечала глубоким контральто Шарлотта… Но как ее звали на самом деле? Неужели этот ужасный толчок вышиб из памяти имя девушки, которую он так любил?..»

Лакированный кузов «Линкольн-Зефира» клонится набок. Надо отползти, еще немного отползти…

«…Они любили друг друга так долго и нежно, с тоскою глубокой и страстью мятежной… Но это уже из другой оперы», — усмехается Студенецкий.

Он еще может иронизировать!

Машина опрокидывается, и дно становится вертикально. Но он отполз! Отполз! Он спасен!

«…Юлия ее звали. Какое протяжное и нежное имя!.. Но как враги они избегали признанья и встречи, и были пусты и хладны их краткие речи… Из другой оперы, из другой…»

Он еще смеется, но не может оторвать взора от лежавшего на боку кузова машины, который готов обрушиться.

«Какое оно темное, это днище кузова! — думает Константин Иванович. — Бездельники! Что они делают там, в гараже? Рулевые тяги обросли грязью… Еще немного отползти…»

Он думает, что если бы верить в загробную жизнь, то надо бы радоваться, стремиться к тому, что должно сейчас произойти.

«Нет! Нет! Надо действовать при жизни, при здешней жизни, при жизни здесь, на земле… Если б даже и наступило за гробом свиданье… Но в мире ином друг друга они не узнали…»

И снова звучит оркестр, мощно, стройно, красиво, и снова Шарлотта умоляет, зовет его к жизни.

За кузовом «Линкольн-Зефира» Студенецкий видит кабину грузовика, видит искаженное ужасом лицо водителя, видит руки, которые судорожно крутят руль…

Кузов «Линкольн-Зефира» нависает совсем близко, и Константин Иванович видит свежий излом металла лопнувшей тяги рулевого управления. Он делает отчаянное усилие, напрягает мышцы всего тела. Ему кажется, что он уже уполз далеко, далеко… Но он остается недвижим. Его пальцы лишь слабо царапают дорожную пыль.

Думаешь ли ты, что этот миг есть жизни окончанье, — повторяет тему оркестр. — Ах, нет, это лишь начало ее…

Гигантская электронная лампа в руках Аладдина вспыхивает нестерпимо жарким белым накалом. Оглушительная басовая нота звучит в ушах Константина Ивановича, и сознание его гаснет.

Новые назначения

Хотя авария со Студенецким произошла в выходной день, на следующее же утро рабочие и служащие завода, встречаясь в проходной, уже обсуждали это событие.

Пожилых беспокоила участь старика директора, молодых интересовали подробности происшествия. Некоторых томила неизвестность, кто теперь будет И. О. (исполняющий обязанности) или Вр. И. О. (временно исполняющий обязанности) технического директора.

Веснин узнал о событии с опозданием. После выходного у него был отгул за дежурство по лаборатории.

На следующий день, войдя в зал бригады промышленной электроники, Веснин прежде всего увидел и услышал Муравейского. На этот раз Михаил Григорьевич восседал не на своем вращающемся кресле, а на лабораторном столе Веснина, за которым сидели два новых практиканта, присланных в бригаду.

Один — долговязый украинец Гриша Левенец, другой — скромный и розовый Игорь Капралов.

Михаил Григорьевич не счел нужным приглашать их в «аквариум» и разглагольствовал с ними без особого энтузиазма. Увидев Веснина, Муравейский оживился и спрыгнул со стола.

— Про последние потрясения в дирекции слыхали?

— Про «Линкольн-Зефир»? Да. Вы запаздываете, Миша. Я бы не принял вас на работу, если бы был назначен редактором «последних известий».

— От этого пострадали бы ваши читатели. Нам сообщают из авторитетных источников, что приехал вчера на завод начальник Главного управления Дубов. С ним туча народа из планового отдела. Проекты Студенецкого забракованы.